– Да, господин. У него большая палатка и много верблюдов.
Минуту Тутуш размышлял. Нищий тем временем уважительно ждал, когда ему оплатят его труды.
– По крайней мере, наш молодой Палаточник не отобьется от улицы Продавцов Книг. Иди и наблюдай, пока не получишь от меня послание.
– О, горе моей голове. Как же я узнаю посыльного, мой господин?
– Когда он пошевелит тебя… вот так, ногой, он скажет: "Где блуждает этот Палаточник?" До тех пор же не спи так много. У других тоже имеются глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать твой храп.
– Ай, а… твой слуга еще не…
Но Тутуш повернулся прочь, бросив полную горсть медяков в пыль у ног нищего. И нищий поторопился собрать их прежде, чем шустрые мальчишки сумели бы выхватить монетки прямо у него из-под носа. При этом губы его шевелились – он пересчитывал их.
– Всего лишь багдадский дирхем – гроши за такую работу. Эх, скупец, он и песка в пустыне пожалеет.
И все же, опасаясь гнева Тутуша еще больше с тех пор, как он узнал, кому служит этот толстый рыхлый человечек, рябой нищий поспешил занять свое место на камне у фонтана под платаном.
Со своего наблюдательного поста он обозревал, как кипела жизнь у ворот Академии. Длиннобородые старцы приходили и уходили в сопровождении слуг. Вдоль парка проезжали кавалькады всадников. Весь Нишапур пришел в движение, и люди строили предположения в связи с резким поворотом Колеса Судеб. Султан умер, и город погрузился в траур. Мулла в пятничной мечети помянул в своих молитвах имя нового султана Малик-шаха, молодого и миловидного, больше известного людям как Львенок. Малик-шах, чья борода едва покрывала его подбородок, едва оторвавшись от книг, которые он изучал под руководством наставников, и поля для игры в поло, стал отныне защитником веры, повелителем Востока и Запада, господином мира. И эмиры Земли Солнца поспешили засвидетельствовать ему свое почтение.
Но все происходящее нищий наблюдал вполглаза, поглощенный Омаром и Ясми. В дневные часы их редко было видно, но, когда наступали сумерки, они встречались у фонтана… Два тянувшихся друг к другу человека встречались в полумраке, равнодушные к торопливым шагам возле них.
Счастье для девушки, размышлял нищий, что она прятала лицо под покрывалом. Она была безликая и похожая на сотни других женщин, которые собирались с наступлением сумерек посплетничать и доставить себе маленький праздник, а заодно понаблюдать суматоху, вызванную переменой власти – появлением молодого султана.
А вот Омар… Нищий полагал, что этот высокий школяр потерял и зрение и слух. Только время от времени Омар ел с паломниками в переполненном внутреннем дворе пятничной мечети. Он пил воду из фонтана и ни с кем не разговаривал.
"Похоже, – думал нищий с завистью, – он совсем как пьяный, словно опрокидывает по целому бурдюку с вином в свою глотку каждый вечер. Ай… и это не стоит ему ни ломаного пиастра".
На следующий день носильщик подошел к нищему и, с силой ударив носком шлепанца о его ребра, пробурчал:
– Эй, отец вшей, где шляется этот твой безумный Палаточник?
– Йа, ты, отец пустоты… пузырь, болтающийся на ветру! – Нищий, со злостью поглядев на подошедшего, понял, что перед ним даже не слуга, а всего лишь "мальчик на побегушках". – Зачатый грязным мусорщиком и безносой женщиной! Подзаборник, взращенный…
Второй пинок поверг его в молчание, готовое разразиться новым потоком ругательств.
– Кто послал тебя? – проворчал он.
– Тот, кто способен подвесить твою тушу на воротах замка, дабы тебя исклевало воронье.
– Омар, прозываемый Палаточником, вон там внизу, в банях "Во славу Хусейна". Аллах свидетель, и я был бы там, если бы мне заплатили не один жалкий дирхем и я сам смог бы заплатить держателю бань…
Вместо награды, носильщик отшвырнул чашу нищего и с важным видом удалился, оставив рябого почти потерявшим дар речи от переполнявшего его гнева.
– Пусть собаки щенятся на твоей могиле, пусть стервятники раскидают твои кости, пусть горнила семи кругов ада опалят твою толстую кожу! – стонал он.
Омар последовал за носильщиком к первому внутреннему двору замка, где вооруженная свита с полдюжины знатных персон поджидала возле оседланных лошадей. Здесь они нашли Тутуша, который пребывал в состоянии лихорадочного нетерпения. Увидев Омара, он вскрикнул и, схватив его за рукав, поспешил мимо стражников и ближних слуг (все они, казалось, узнавали его широченный голубой тюрбан и развевающиеся бусы) в небольшую палату без мебели.
– Душа моя, – прошептал он, – время назначенной аудиенции уже прошло. И все же он не посылал пока еще за тобой. – С любопытством он поглядел на Омара: – Ведаешь ли ты, кто потребовал тебе явиться и удостоит своим общением? Низам ал-Мулк.
Сердце Омара заколотилось быстрее, и он почувствовал немного больше, чем обыкновенное удивление происходящим. Низам ал-Мулк – Устроитель Державы – таким титулом звали человека, который был Великим визирем султана Алп Арслана и который все еще держал в руках власть даже теперь, когда Малик-шах, сын убитого султана, вступил на трон. Более того, Низам ал-Мулк обладал фактически единоличной властью и вершил дела государства от имени султана.
Получивший блестящее образование, обладавший незаурядными способностями, этот перс постепенно, шаг за шагом, сосредоточил в своих руках управление всеми областями жизни, кроме армии. Зачем такому человеку было посылать за обыкновенным школяром Академии? Это оставалось загадкой.
Да и Тутуш не проливал света на эту загадку.
– Однажды, – задумчиво произнес он, – у Такинских ворот я вонзил в тебя шпору высокомерия. То было испытание. По велению Низам ал-Мулка я приказал следить за тобой…
Омар бросил быстрый взгляд на Тутуша.
– …и охранять. Ты молод и неосторожен. Но теперь, в этот момент решается твоя судьба. Все поставлено на чашу весов. Сам Низам испытает тебя. Будь внимателен.
Омар слушал, ничего не понимая. Все казалось бесцельным и напрасным, если только тот Львенок, который стал теперь султаном, не вспомнил о нем. Но Львенок отступил куда-то далеко, его скрыли тени большой дороги и глаза Ясми, снявшей с себя чаршаф.
Неожиданно раб отодвинул тяжелый занавес. Пустая палата оказалась в действительности только альковом длинного зала для аудиенций, с огромным розовым ковром. В нише сидел мужчина лет шестидесяти, прямой и осанистый. Он занимался бумагами, лежавшими на низких столиках у его колен. Его редкая каштановая борода, тщательно причесанная, лежала поверх серого шелка его жакета. Он что-то отрывисто сказал, обращаясь к группе мужчин, и протянул бумаги тому, кто по виду напоминал секретаря, и ответил на их прощальный салям, когда они, пятясь и кланяясь, вышли через дальнюю дверь.
Тутуш выступил вперед вместе с Омаром. Они остановились, произнесли приветствие и опустились на колени на ковре перед Низам ал-Мулком.
В течение нескольких секунд глаза визиря из-под его косматых бровей внимательно изучали Омара. Затем он взглянул на листы бумаги под рукой:
– Ты – сын Ибрахима, изучающий математику, ученик мудреца Али? Мальчиком ты изучал философию и богословие под руководством суфия Инам Муяфака?
Он говорил живым, хорошо поставленным голосом человека, привыкшего часами выступать перед публикой, так чтобы слушатели не ослабляли внимания. Тутуш, сидевший в стороне отдельно от Омара, не проронил ни слова.
– Мудрец Али пишет, будто ты обладаешь необыкновенной способностью, дающей тебе особую силу. Но все в мире идет от воли Аллаха. Я желаю знать одно. Скажи мне, каким образом тебе удалось предсказать нашему господину султану, который был тогда принцем, исход сражения при Маласгерде и двойную смерть сначала христианского правителя, а затем и нашего собственного господина, да будет благословенно его имя!
Омар почувствовал, как кровь приливает к лицу. О, если бы только он мог придумать некую правдоподобную и благовидную историю! Но он подозревал, что этот человек со строгими глазами и холодным голосом отметет любое притворство.
– Правда в том… – он судорожно сглотнул, – высокородный господин… то была шутка.
Низам раздраженно дернулся:
– Что такое ты говоришь?! Объяснись. Как мог ты так шутить?!
– Но это было. – Теперь Омар почувствовал себя уверенно. Он расскажет правду, как все произошло. – Высокородный господин, я бродил той ночью по лагерям остановившихся на ночлег воинов и набрел на тот из них, где охрану несли турки. Я немного понял из их речи… но не осознал, что тот молодой господин и был принцем. Его учителя допустили дурацкую ошибку, указав ему на какую-то звезду и называя ее звездой Сухейл. По какому-то своему капризу я высказал это пророчество в свойственной им же торжественной манере. Это все.
– Ты резок до неучтивости. – Визирь откинулся назад на подушки. – Как же ты объяснишь факт, что это… шутливое… предсказание… предопределило наступление всех трех событий? Да, исход сражения и смерть двух повелителей?
Омар задумался на мгновение.
– Как же я могу объяснять это? На все воля Аллаха, ничто не происходит без его на то воли.
– "На все воля Аллаха". Хотел бы я знать, что побудило тебя произнести эти слова. – Низам говорил так, словно сидевший перед ним Омар был безжизненным предметом, который предстояло тщательно изучить со всех сторон. – Уверен, ты не мог знать день и час рождения короля румиев; ты не в силах был вычислить его гороскоп и влияние звезд при его рождении. Но как ты составил гороскоп султана Алп Арслана?
Тутуш невольно мигнул, учуяв подвох и ловушку за этим обыкновенным вопросом.
– Я и не составлял его, – отвечал Омар.
– Но ты имеешь достаточно навыков, чтобы делать подобные вычисления?
– Конечно. Такими навыками владеет еще не меньше сотни других.
– Возможно. – Брови Низама сдвинулись. – Но все же мне ни разу не доводилось слышать о тройном предсказании, сделанном кем-либо еще. Да и мудрец Али полагает, будто ты одарен необычным даром.
Тутуш, которому Низам поручал выяснить все об Омаре Хайяме, сделал едва заметный жест в знак согласия.
– Сын Ибрахима, разве ты не слышал, что Малик-шах спрашивал о тебе много раз с тех пор, как погиб его отец? – внезапно призвал его к ответу визирь.
– Я не слышал.
Оба поглядели на него, и Низам, похоже, удовлетворился ответами Омара, хотя и никак не показал этого.
– Ты еще слишком молод, чтобы сейчас быть допущенным к шаху. – Визирь словно размышлял вслух. – Ну а раз это твое пророчество, оказывается, было всего лишь… шуткой… тебе следует с особой осторожностью ступать на ковер аудиенции. Я не стану утаивать от тебя, что Малик-шах встретит тебя благосклонно. Но все же слова, сказанные тобой мне здесь, в этой комнате, при дворе облекли бы тебя на позор и немилость, если бы не кинули бы в руки палача… Какую награду испросил бы ты у султана за то свое странное пророчество?
Стремительно пронесшиеся мысли заставили Омара вспыхнуть. Ему уже казалось, что прихоть той ночи стала камнем, повисшим у него на шее.
– Но что у меня общего со двором султана?! – вскричал он. – Я не ищу и не жду никакой награды.
Этому Низам не мог до конца поверить. Сам-то он слишком хорошо знал двор султана. И все же он увидел для себя возможность произвести впечатление на своевольного и упорного юнца, представшего перед ним.
– Я, визирь, верный слуга Малик-шаха и окажу дружескую поддержку тебе… коли уж ты сам не ищешь никакой награды. Желаешь ли ты, о сын Ибрахима Палаточника, чтобы я, Низам, стал твоим защитником и покровительствовал всем твоим исследованиям?
Благодарность к этому суровому человеку с ясным взором переполняла Омара. Дверь Дома Премудрости закрылась за ним, и он испытал долю нищего в течение этих последних дней, когда ему так нужен был дом, чтобы защитить Ясми.
– Да, да, да! – вскричал он с сияющими глазами.
– Тогда говори: в чем ты нуждаешься?
– В обсерватории. Астролябия в Багдаде образует три локтя в диаметре. И таблицы звездного неба Птолемея…
– Что еще? Продолжай…
– Если ваша милость желает! Астрономический глобус из полированной бронзы, с горизонтальным кольцом. И фонарь. И если это было бы возможно, точные водные часы, с двухминутным интервалом.
Брови Тутуша ползли вверх по мере того, как рос список этих приборов, редких и дорогих. Но Низам подал ему знак записать все.
– А где, – улыбнулся он, – эта обсерватория должна располагаться? На какой из высоких крыш?
– Мудростью вашей милости, – выдохнул Омар, – Нишапур когда-то оберегался от военных действий, и древние сторожевые башни стоят заброшенными вдоль дорог. За городской стеной, у кладбища и реки, есть такая башня… я использовал ее ночами, часто. Если бы можно было предоставить ее в мое распоряжение, повесить хороший замок на дверь, и… и какие-нибудь чистые бухарские ковры, с подушками и китайскую ширму и серебряный кувшин для воды?
– Уай-алла! – воскликнул Низам удивленно. – Астрономия, похоже, требует много такого, о чем я и не предполагал. И все же… – ему понравилось отношение к нему Омара, и он почувствовал искренность в его просьбах, – все это тебе предоставят, только есть одно условие.
Омар метнулся вперед и прижался лбом к сухой руке визиря.
– При условии, – продолжил Низам, – что никогда ни одному живому существу ты не признаешься в том, что пророчество в Маласгерде было шуткой.
– Я не буду говорить об этом, ваша милость.
– Если ты все же заговоришь об этом, – вежливо вмешался Тутуш, – говори, будто то было мгновенное озарение свыше.
– О да, – вскричал счастливый Омар, – как вы того пожелаете!
– И хотя, – добродушно заметил Низам, – ты не забыл про ширму, какие делают в Китае, и серебряный кувшин для воды, тебе и в голову не пришло подумать о еде и о слугах. Вот небольшой кошелек с серебром, который даст тебе пищу, а Тутуш отыщет для тебя пару слуг.
И правда, Омар не учел ничего подобного. Он с любопытством взял в руки расшитый кошелек. Никогда прежде он не считал деньги пригоршнями. Он почувствовал легкое опьянение, греющее душу.
– Когда я получу башню? – спросил он с тревогой.
Низам поглядел на Тутуша, который поджал губы.
– К послеполуденной молитве завтра, – тем не менее любезно ответил он.
И Омар ощутил волшебную силу власти.
– Хвала Аллаху милосердному! – вскричал он и коснулся лбом ковра.
Когда Низам сказал, что Омар может идти, тот вскочил, забыв про серебро, но Тутуш напомнил ему, и он поспешил вернуться. Тутуш также шепнул ему, что нужно сказать салям на прощанье.
Как только они остались одни, Тутуш наклонился к Низаму:
– О Солнце Благосклонности, разве не говорил я, что этот юнец – надлежащее орудие, уже приспособленное к вашей руке? Где во всем Нишапуре мы нашли бы другого такого? Разве не создан он для своей роли… с его необычным умом, его странной привычкой говорить искренне, его наивным невежеством во всем, кроме наблюдения за звездами… и этим его невероятным даром пророчества, которым он владеет? Моя душа, он даже клятвенно доказывал учителю Али, будто астролог владыки должен определять правду.
Низам не улыбался.
– Жаль, я не знаю его тайны… Впрочем, похоже, он ничего не скрывает.
– Ничего! – удовлетворенно эхом отозвался глава шпионов Низама. – Каждое слово, слетающее с его губ, – доказательно, а каждое второе слово – правда. Моя душа! – с силой щелкнул он четками. – Я буду называть его Доказательство Истины. Оденьте его в одежды мудреца, научите его быть немного таинственным и, прежде всего, хранить таинственное молчание, а затем представьте его Малик-шаху со словами: "Вот Омар Палаточник, который совершил пророчество в Маласгерде… я нашел его для посланника Аллаха на земле". Моя греховная душа, все пойдет как по маслу. Туфелька придется явно впору.
– В конце концов, – размышлял Низам, – он вел себя подобно необузданному жеребенку, и все же один раз у меня возникло чувство, что он пренебрег бы нами.
– Ла-ла! Птенец… влюблен. И в тот момент, когда девушка не трепещет в его объятиях, он мечтает снова заполучить ее в свои объятия…
Он резко замолчал, поскольку глаза Низама стали холодными. Низам был фанатиком ортодоксального ислама.
– Возможно, – заметил визирь, – его тайна – дар Невидимого. Такие люди не представляют себе, как знание приходит к ним.
– Воистину правда. "С Аллахом во имя Аллаха".
– Я не могу отыскать иного объяснения. Видимо, его пророчество было чудом.
– Истинно… воистину.
Тутуш, который не верил в чудеса, не имел никакого намерения полностью раскрывать душу перед своим покровителем. Но он ума не мог приложить, что случится, если Омар, если этот Доказательство Истины вдруг научится снова пророчить и его пророчества станут сбываться.
Глава 4
Сторожевая башня, ставшая "Обителью звезд", за кладбищем на берегу реки
Тутуш выполнил свое обещание во всем, что касалось самой башни. Едва сгустились сумерки следующего дня, он передал Омару ключи от новой обсерватории. После этого столяры и каменщики начали трудиться над восстановлением внешней стены и самой башни. Они лепили глиняные кирпичи у обрыва ниже по течению реки и, когда кирпичи высыхали на солнце, укладывали их на место.
Это пришлось по душе Омару, который хотел, чтобы никого не было в башне, когда Ясми впервые переступит ее порог. Он приказал рабочим отмыть стены и земляной пол башни, на котором он расстелил большую плетеную циновку. Эту часть помещения он предполагал превратить в приемную обсерватории.
На втором этаже он расстелил ковры тончайшей работы и покрытую лаком китайскую ширму с извивающимся резным позолоченным драконом. Там размещалось его спальное место и резной сундук из сандалового дерева с его личными вещами.
Третий этаж он оставил почти пустым. Там стояли только простые деревянные столы и шкаф с различными отделениями и выдвижными ящиками для хранения рукописей. Здесь он предполагал работать, когда прибудут приборы. Тутуш принес много книг, подарок Низам ал-Мулка, но объяснил, что приборы, которые просил Омар, необходимо искать в Багдаде.
Омар, впрочем, не склонен был сразу же начинать работу. Он часами бродил по базару в Нишапуре и делал покупки, расплачиваясь только что полученными серебряными монетами. Он покупал отрезы белого шелка, чтобы Ясми могла носить сшитые из него наряды, когда наконец станет его женой и войдет в его дом, а также он покупал фарфоровые вазы, наполненные цукатами. Он обзавелся бронзовой курильницей в виде грифона и фимиамом для нее. Он приобрел серебряный браслет для нее, украшенный небесно-голубой бирюзой.
– Ай, – вскрикнула Ясми, когда подарки были разложены перед ней, – это и правда чудо!
– Тогда и ты волшебница, о разрушительница сердец.
Ясми легонько захлопала в ладоши и позволила Омару закрепить браслет над локтем.
Она, затаив дыхание, с интересом изучала огромный ковер, поскольку подобные вещи являлись диковиной в Земле Солнца, и не спускала глаз с позолоченного дракона даже тогда, когда Омар ласковыми движениями убирал пряди ее шелковистых волос с шеи, где тонкая жилка пульсировала под его пальцами. Для Ясми это было больше чем счастье.
– В комнате наверху много книг, – заметила она. – Скажи, ты читаешь их все, когда меня здесь нет?