После того, как на следующий день после начала ввода войск стало ясно, что ни в самой Австрии, ни на международной арене нам не грозят никакие осложнения, я предложил главнокомандующему сухопутными войсками лично отправиться в Австрию. Я считал, что только его присутствие в войсках сможет удержать Гиммлера и Геринга от действий, которые не отвечали бы интересам сухопутных войск.
В ходе короткой аудиенции у Гитлера, который, в отличие от Кейтеля, сразу одобрил наше предложение, мы проинформировали фюрера о намерении немедленно заняться в Австрии вопросами включения частей и соединений австрийской армии в состав вермахта и вскоре вылетели в Вену, где мы воочию убедились, сколь велико было ликование народа по поводу последних событий. И уж тем более никакими словами нельзя передать тот восторг, с которым Вена приветствовала прибывшего в столицу Гитлера. Апогеем празднеств стал большой военный парад 15 марта с участием Гитлера, мимо которого в парадном строю маршировали не только немецкие, но и австрийские части. В первых рядах парадного расчета шествовал гвардейский батальон "Дольфус".
Вскоре в помещении министерства национальной обороны Австрии генерал-полковник фон Браухич и я начали переговоры с руководителями австрийской армии о деталях предстоящего слияния наших войск. В комнатах, в которых проходили наши встречи, буквально витал дух великих австрийских и австро-венгерских полководцев. И вот теперь их преемникам предстояло добровольно отказаться от своей самостоятельности и раствориться в значительно более многочисленной, хотя и дружественной армии. Браухич и я не были бы солдатами, если бы мы не смогли понять связанных с этим чувств и переживаний наших австрийских собратьев, которые, впрочем, ни на минуту не сомневались в политической целесообразности присоединения Австрии к Германии. Мы всячески стремились к тому, чтобы, не оскорбляя чести и достоинства наших будущих сослуживцев, наладить с ними честное и равноправное взаимодействие в рамках единой армии. Ни о каком "насаждении прусского духа и прусских военных традиций" не могло быть и речи.
Слияние и интеграция наших армий происходили сравнительно легко в силу целого ряда разнородных причин. Наиболее важная из них заключалась в том, что после окончания первой мировой войны австрийские сухопутные войска старались во многом брать пример с рейхсвера, а в последующем и с вермахта. К сожалению, австрийским частям и соединениям в составе вермахта пришлось на первых порах во многом довольствоваться ролью "несчастной Золушки" ввиду того, что катастрофическое положение австрийской экономики очень долго не позволяло правительству финансировать свою армию так, как она того заслуживала. Нехватка средств губительно отразилась на уровне боевой подготовки австрийских войск, моральный дух их солдат был чувствительно подорван мизерными окладами, которые выплачивались всем, начиная от простого солдата и кончая генералом. Оказавшись в составе вермахта, австрийские солдаты почувствовали, что перед ними вновь открывается перспектива проявить себя и принести пользу государству. Мне генерал-полковник Браухич поручил разработку проекта новой организационной структуры австрийской армии, с которой он хотел еще в Вене ознакомить своих австрийских коллег.
После отставки правительства Шушиига новым главнокомандующим сухопутными войсками Австрии был назначен генерал Ангелис. Он и другие генералы командования сухопутных войск с полным пониманием относились к выполнению нашей общей задачи.
Я стремился к тому, чтобы предоставить австрийскому контингенту ровно столько самостоятельности, сколько можно было позволить без ущерба для интересов рейха. К примеру, у нас не было никакой возможности сохранить министерство сухопутных войск Австрии, однако я считал целесообразным сформировать в Вене временный филиал нашего Генерального штаба, который занимался бы вопросами интеграции австрийской армии в вермахт. Мне казалось, что в этом случае этот весьма болезненный процесс будет протекать более гладко, чем если бы все руководство осуществлялось непосредственно из Берлина. Было весьма нежелательно наводнять Вену бесчисленными начальниками отделов и референтами всех мастей из Германии, которым, скорее всего, было бы некогда думать о том, как пощадить чувства легко ранимых австрийцев. Одновременно я был занят решением еще одной проблемы, связанной с присоединением Австрии. Дело в том, что теперь у рейха появились три новые границы: с Италией, Югославией и Венгрией. Было совершенно очевидно, что в Вене лучше, чем в Берлине, были знакомы с проблемами охраны этих границ. Ведь для частей и подразделений, занятых охраной границ, важную роль играет не только хорошее знание имеющихся на ней укреплений и наиболее вероятных направлений выдвижения и сосредоточения войск противника, но также национального состава и настроения населения по ту сторону границы, в том числе национальных меньшинств, и ряда других приграничных проблем.
Что касается реорганизации частей и соединений австрийской армии, то я предложил создать на территории страны два командования армейских корпусов, в состав которых могли бы войти четыре дивизии, сформированные на базе семи уже имеющихся бригад австрийской армии. По одной дивизии от каждого корпуса предлагалось разместить вблизи границы с Чехословакией, и еще по одной - у границ с Италией и Югославией. Мне казалось очень важным, чтобы оба командования были одинаково заинтересованы в защите всех трех границ. Браухич одобрил мои предложения, да и австрийской стороной они были восприняты вполне благожелательно. Надо сказать, что благодаря конструктивному подходу к решаемым вопросам со стороны генерала Ангелиса и его соратников, а также тактичности и безграничному терпению генерала фон Браухича наша совместная работа быстро и довольно успешно продвигалась вперед.
После возвращения из Вены моя деятельность в командовании сухопутных войск на этот раз завершилась окончательно.
Судетская область и Чехословакия
Командир дивизии в Силезии
Когда я в конце марта 1938 года уезжал из Берлина, чтобы вступить в командование 18-й дивизией в Лигнице, в ОКХ еще ничего не было известно о том, что Гитлер в самое ближайшее время займется решением чехословацкого вопроса.
Впервые за все время мы поселились на родине моей супруги в Силезии. Мы встретили здесь весьма сердечный прием и до самого конца моего пребывания в этом гарнизоне чувствовали себя в этих местах очень уютно. Моя супруга, которая провела здесь почти всю войну, пользовалась здесь всеобщей любовью и всегда могла рассчитывать на помощь и поддержку со стороны родственников и друзей. Впрочем, и мы, когда в январе 1945 года к границам Германии приближались русские войска, помогали им всем, чем могли.
Несмотря на довольно резкую перемену в моей жизни, связанную с переводом из высшего руководства сухопутных войск на должность командира дивизии, я довольно быстро освоился на новом месте и с энтузиазмом принялся за работу, о которой давно мечтал, тем более, что первое время работать здесь приходилось с раннего утра и до позднего вечера. Формирование 18-й дивизии, как, впрочем, и всех остальных новых дивизий сухопутных войск, еще не было завершено. Наряду с доукомплектованием частей и подразделений дивизии приходилось постоянно заниматься откомандированием некоторых из них в состав войск резерва главнокомандующего сухопутными войсками и на территорию Австрии. Из-за этого дивизия непрерывно находилась в стадии переформирования. Большая нагрузка выпала в этот период на командиров, непосредственно занимавшихся боевой подготовкой личного состава, прежде всего в связи с недавним продлением срока действительной военной службы до двух лет. Благодаря усердию и энтузиазму офицеров, унтер- офицеров и рядовых нам удалось успешно преодолеть все трудности. Я испытывал радость и гордость от того, что мне довелось командовать дивизией, с командным составом и офицерами штаба которой у меня сложилось полное взаимопонимание и наладилось плодотворное сотрудничество.
Когда началась война и мне пришлось оставить дивизию, единственным моим утешением было то, что я мог поручиться за каждого из моих сослуживцев, так как знал, что они успешно выполнят любую поставленную задачу. Во время польской кампании два самых первых "Рыцарских креста" достались офицерам моей дивизии. Да и в дальнейшем 18-я дивизия отлично зарекомендовала себя на разных фронтах. Войну дивизия заканчивала в Берлине и - после того, как там все закончилось - сумела вырваться из города и уйти на Запад.
Гордость, которую я испытываю по поводу того, что мне довелось командовать 18-й дивизией до войны, соседствует в моей памяти и в памяти моей супруги с глубокой печалью по поводу гибели нашего старшего сына Геро, воевавшего в составе этой дивизии.
Летом 1938 года ОКХ известило меня о том, что в случае конфликта с Чехословакией планируется назначить меня начальником штаба армии, которая будет сосредоточена на баварско-чехословацкой границе.
В это же время до меня дошла информация из Берлина о том, что генерал Бек в подготовленной им памятной записке решительно высказался против любых действий, которые таят в себе угрозу развязывания войны. И хотя я не видел эту памятную записку, мне было совсем нетрудно представить себе ее содержание благодаря моему длительному сотрудничеству с начальником Генерального штаба. Как известно, генерал-полковник фон Браухич, убедившись в совпадении точек зрения большинства высших руководителей сухопутных войск с точкой зрения генерала Бека, представил эту памятную записку на рассмотрение Гитлеру. Вместе с тем он не решился принять участие в подготовке по инициативе Бека коллективного меморандума генералитета верховному главнокомандующему вермахта. Впрочем, уже тогда было ясно, что никакой меморандум не заставит Гитлера отказаться от своих планов.
В большом письме от 21 июля 1938 года я попытался уговорить Бека не подавать в отставку, несмотря на разногласия с верховным главнокомандующим вермахта по чехословацкому вопросу. В частности, я писал Беку о том, что никто другой не сможет в сложившейся обстановке исполнять обязанности начальника Генерального штаба лучше, чем он. Кроме того, пользуясь случаем, я вновь затронул в этом письме вопрос о наиболее целесообразной структуре высших органов военного управления Германии. По моему глубокому убеждению, в немецкой армии тогда не было ни одного генерала, который, став преемником Бека, пользовался бы в сухопутных войсках таким же уважением и авторитетом, как его предшественник. Я написал об этом в письме к своему бывшему начальнику и добавил, что не только я, но и большинство других генералов рейха считают его человеком, чьи обширные знания, ум и воля крайне необходимы сухопутным войскам для успешного решения необычайно трудных задач, которые в самое ближайшее время могут быть поставлены перед немецкой армией.
В своем ответном, весьма лаконичном письме генерал Бек сообщил мне, что он по-прежнему не считает возможным для себя разделять с высшим политическим руководством ответственность за ошибочные действия.
"Цветочная война"
В конце августа меня вызвали из Лигница на совещание в Оберзальцберг. Гитлер собрал там начальников штабов всех армий, которые планировалось использовать на первом этапе вооруженного конфликта. Как ни странно, на совещание не был приглашен начальник Генерального штаба сухопутных войск. Судя по всему, Гитлеру было известно о несогласии генералов из ОКХ и ряда других командующих соединениями и объединениями вермахта с его точкой зрения по чехословацкому вопросу и он решил попытаться найти общий язык с их начальниками штабов как представителями более молодого поколения.
Фюрер выступил перед нами с почти двухчасовой речью, в которой он изложил причины, побудившие его немедленно приступить к решению чехословацкого вопроса. К наиболее важным из них он отнес дискриминационные меры властей по отношению к немецкому национальному меньшинству и ту угрозу для Германии, которую будет представлять Чехословакия в случае войны. Далее он завел речь об общей военно-политической обстановке и, в частности, о том, что проблемы с перевооружением английской армии и внутриполитические трудности во Франции не позволят двум крупным европейским державам выступить на защиту Чехословакии. Гитлер также напомнил нам о дружественной позиции Муссолини, которую тот продемонстрировал во время присоединения Австрии к Германии, а также о том, что ни Польша, ни Венгрия не захотят помогать Чехословакии по той простой причине, что они сами претендуют на часть ее территории. По мнению фюрера, не следует ожидать и вмешательства в события со стороны Советского Союза, поскольку, во-первых, Красная Армия еще не оправилась от последствий недавней "чистки командного состава", и во-вторых, Польша не пропустит русские войска через свою территорию.
После окончания своего выступления Гитлер пригласил нас на чай, во время которого у нас появилась возможность высказаться. Надо полагать, что, услышав наши мнения, Гитлер понял, что и у представителей младшего поколения немецкого генералитета имеется немало возражений против политики, таящей в себе угрозу новой мировой войны. Наибольшему сомнению мы подвергли тезис фюрера о малой вероятности вмешательства в конфликт западных держав, прежде всего Франции. И вот как раз в то время, когда Гитлер пытался с помощью различных контраргументов рассеять наши сомнения, произошел крупный скандал. Поводом для него стало заявление генерала фон Вигерсгейма, предназначенного для занятия должности начальника штаба группы армий на франко-германской границе, о неготовности "западного вала" к длительной обороне с применением имеющихся в его распоряжении ограниченных сил и средств. Услышав от генерала, что в случае войны тот сможет лишь несколько недель сдерживать наступление французской армии, Гитлер пришел в ярость. Суть его довольно резкого ответа Витерсгейму сводилась к тому, что "западный вал" можно очень долго оборонять от любого противника при условии, что "генералы будут такими же храбрыми, как мушкетеры".
После такой бурной реакции фюрера ни о каком продолжении спокойной беседы, разумеется, не могло быть и речи. Однако и того, что мы успели сказать, было вполне достаточно для того, чтобы Гитлер понял, что взгляды начальников штабов совпадали со взглядами их командующих.
Одним из результатов этого совещания яви-
лось то, что этот случай стал первым и последним в практике Гитлера, когда он после изложения перед более менее многочисленной аудиторией собственного видения обстановки и связанных с этим планов дальнейших действий позволил слушателям свободно обсуждать с ним какие-либо вопросы.
Дальнейший ход событий, связанных с разрешением судетского кризиса, хорошо известен. Сосредоточение армий на границе происходило строго по плану. Мы внимательно следили за развитием обстановки, прежде всего за ходом переговоров в Годесберге и Мюнхене. Мюнхенское соглашение не только избавило нас от угрозы войны на два фронта, но и позволило обойтись без штурма мощных пограничных укреплений, сооружением которых Чехословакия занималась последние несколько лет.
Капитуляция чехословацкого правительства перед Мюнхенским соглашением показала, что это созданное по горячим следам первой мировой войны и вопреки праву народов на самоопределение государство оказалось нежизнеспособным и не выдержало уже первой серьезной проверки на прочность.
Ввод войск в Судетскую область 1 октября 1938 года был с ликованием встречен немецким населением этой территории.
И только после того, как я в 1945/46 годах попал в следственную тюрьму в Нюрнберге, мне стало известно, что намерение Гитлера осенью 1938 года решить чехословацкий вопрос навело тогдашнего начальника Генерального штаба генерала Гальдера на мысль использовать мощь и влияние сухопутных войск для предотвращения войны. Согласно замыслу Гальдера, сменившего на своем новом посту генерала Бека, Гитлер должен был быть арестован и отдан под суд по обвинению в попытке развязывания войны. Мне трудно судить о том, насколько велика была тогда вероятность удачного отстранения Гитлера от власти с целью предания его суду. Однако я уверен, что главные трудности возникли бы во время судебного процесса над диктатором. Ведь для того, чтобы предотвратить войну, необходимо было перейти к действиям заранее, еще в процессе нарастания политического кризиса. Но кто в таком случае смог бы опровергнуть утверждения Гитлера о том, что государственный переворот помешал ему в последний момент разрешить кризис мирным путем и тем самым не позволил принести свободу судетским немцам? И разве не могло случиться так, что Гитлер вышел бы из зала суда победителем, а побежденными оказались бы его генералы?
Всякий, кто захотел бы свергнуть Гитлера, должен был бы одновременно уничтожить и те главные опоры, на которых держалась его власть. Уж очень велика была вероятность того, что, будучи оставленным в живых, фюрер мог оказаться сильнее горстки генералов, которые в своих попытках предотвратить мировую войну поставили бы страну на грань гражданской войны, а может быть, и иностранной интервенции.
Наконец, что касается позиции войск по отношению к попытке государственного переворота, то я не думаю, что в то время удалось бы повернуть армию против Гитлера, не говоря уже о том, что в тогдашней немецкой армии едва ли нашлось бы много офицеров, которые рискнули бы поднять руку на своего верховного главнокомандующего. Как известно, лишь последующие трагические события побудили наконец в 1944 году большую группу офицеров, каждый из которых был, безусловно, человеком чести и долга, предпринять попытку отстранить главу государства от власти.
Как бы то ни было, Мюнхенское соглашение перечеркнуло все планы Гальдера. До войны дело не дошло. Гитлер вернулся в Берлин триумфатором, с лаврами освободителя судетских немцев и с договором о ненападении, заключенным с Великобританией! Чересчур осторожные генералы вновь оказались неправы.
Создание протектората Богемии и Моравии
После моего возвращения с "цветочной войны" я вновь занялся формированием и обучением войск. Поступавшие из Берлина указания и запросы касались только этих вопросов. Ни о каких военных приготовлениях Гитлера не было слышно. Поэтому случилось так, что о событиях в период с 14 по 16 марта 1939 года я узнал из сообщений радио и газет. В походе на Прагу, к нашему величайшему удивлению, участвовали другие, в основном моторизованные части и соединения.