* * *
Первые дни августа. Фольварк Усьценице под Ласкажевом. Авиация противника пытается не допустить форсирования Вислы нашими войсками и потому изматывает нас беспрерывными налетами. Все бойцы батальона устанавливают и маскируют палатки, отрывают противовоздушные щели. От земляных работ освобождены только хирурги. Прибывают первые раненые. Вечером 6 августа батальон сосредоточивается в прибрежных лесах у переправы. Всю ночь и весь следующий день ждем, когда на понтонах нас перевезут на левый берег Вислы. Ночью было несколько налетов. Немецкие бомбардировщики сбрасывают "чемоданы" - и град осколков обрушивается на лес. Гибнет часть имущества хирургического взвода.
К счастью, люди, укрывшиеся в окопах, не пострадали.
Вечером в полном порядке переправляемся через реку, с беспокойством поглядывая на небо. На этот раз страхи оказались напрасными. Уже на левом берегу узнаем, что находимся на магнушевском плацдарме. Близится ночь. Разыскиваем место для развертывания санбата. Получаем приказ обосноваться в нескольких километрах западнее Вислы. В приказе не содержится никаких ориентиров, а карты у нас нет. Натыкаемся на рощицу на развилке полевых дорог. Начинаем разгружать снаряжение. Вдруг взрыв, второй, третий. Начинается методический минометный обстрел. Оказывается, передний край совсем рядом. Еще немного - и мы оказались бы в расположении противника. Приказываю выключить моторы грузовиков, шум которых далеко разносится в ночной тишине, тем более что колеса буксуют в песке. Обстрел со временем прекращается. Теперь нужно ехать за вторым эшелоном, оставшимся на берегу. Водители заводят моторы, и им снова вторят минометы. Мы вынуждены укрываться в окопах, где не так давно сидели немцы. Беспокоящий огонь, на этот раз с короткими перерывами, продолжается до утра. На рассвете не выдерживаю: вылезаю из окопа, раскладываю походную койку под деревцем и засыпаю. Даже к грохоту разрывов можно привыкнуть. Однако оставаться в рощице нельзя. Отходим в глубь плацдарма и размещаемся в деревне Вильчковице, где уже работает 1-й полевой хирургический госпиталь. Получаем приказ не развертываться полностью, а лишь помогать этому госпиталю. Так работаем довольно долго, до 2 сентября. Все время находимся под артиллерийским огнем. Спим в землянках, днем работаем. Несем потери. Осколок снаряда поразил капитана Хаджи - молодого советского врача, служившего в нашем батальоне. Через несколько дней Хаджи умер. Все, кто знал его, навсегда сохранили память о нем. Он отдал свою жизнь за Польшу, которую так и не успел узнать, но которую искренне полюбил.
К сожалению, это была не первая и не последняя жертва. На улицах Варшавы в сентябре 1944 года погибла Мария Помпер. При форсировании Одера был убит капитан Королев. Невозможно перечислить всех погибших санитаров, медсестер и фельдшеров.
2 сентября нас перебросили на другой участок плацдарма - в деревню Хмелювек на берегу Пилицы. Это место не было удобным, но другого не нашли. Все было занято войсками. Передний край находился так близко, что даже некоторые полковые медпункты оказались позади нас. При появлении наших автомашин немцы открывали огонь. В довершение всего рядом обосновались батареи польской артиллерии, а подобное соседство было опасным, поскольку позиции этих батарей, подобно магниту, притягивали огонь противника. Для операционных мы выкопали глубокие ямы. В них поставили палатки. Это было наше изобретение, спасавшее работавших там людей от артиллерийского обстрела (разумеется, не от прямого попадания).
Внезапно 11 сентября нас вывели с плацдарма, и мы на какое-то время избавились от огня немецкой артиллерии. Разместились в деревне Борки неподалеку от Гарволина и наконец-то смогли отдохнуть. Но отдых был коротким. Всего три дня. Уже 14 сентября колонна грузовиков нашего санбата двинулась по варшавскому шоссе.
* * *
Минуем Колбель, Вёнзовну, Закрент. Ночь. Вдали пылающая Варшава. Гул самолетов, разрывы. Останавливаемся в деревне Подкачи-Дул неподалеку от пригородного поселка Милосна-Стара, но уже на следующий день становится ясно, что двинуться с места мы не сможем: машины одна за другой подвозят раненых. Полки нашей дивизии форсируют Вислу, спеша помочь восставшим варшавянам. Работу санбата приезжают проверить полковник Мохучий, главный хирург полковник профессор Шацкий и главный терапевт полковник профессор Новодворский. Все они выражают недовольство по поводу нашего расположения: далеко от Вислы, затруднен подвоз раненых, поскольку машины увязают в песке. Все это так, но наплыв раненых настолько большой, что перебраться на новое место мы просто не в состоянии. Лишь 19 сентября поток раненых немного спадает, и мы переезжаем в Анин. Ближе к Варшаве нельзя - все забито войсками.
И снова пошли раненые. Дивизия понесла тяжелые потери. Но не все попадают к нам: многие остались на варшавских мостовых, многих унесла Висла. Но часто и тех, кого привозят к нам, не удается спасти. Тысячи бойцов отдали свою жизнь за Варшаву. В санбат привозят многочисленную группу повстанцев, которых удалось переправить через реку. Энергичная медсестра Фелиция Винницкая (сейчас она уже врач) трудится за троих. Дивизия продолжает истекать кровью. Когда операция заканчивается, она уже не в состоянии выполнять боевые задачи. Нас отводят во второй эшелон армии для пополнения. Наш батальон гостеприимно принимают жители городка Острув-Каня. Впереди несколько недель передышки. Надо восстановить боеготовность батальона.
* * *
В двадцатых числах октября размещаемся в Рембертуве-Старом. Дивизия занимает оборону по правому берегу Вислы севернее Варшавы. Потери незначительны, большей частью у разведчиков, которые под прикрытием ночной темноты переправляются через реку, чтобы добыть "языка". Для уменьшения потерь до минимума выдвигаем в район Бялоленки передовую группу, нечто вроде санбата в миниатюре. Основная часть остается в Рембертуве. Занимаемся будничной, "мирной" работой: прием больных из соседних полков второго эшелона и дивизионных подразделений, профилактические осмотры, прием и осмотр прибывающего пополнения, приведение в порядок санитарного и хозяйственного имущества, техосмотры машин, учебные занятия с персоналом и т. п. Кроме всего прочего, для местных жителей, истосковавшихся по польской речи и польской песне, организуем собственными силами большой концерт. Программу составили врачи капитан Рак и поручник Дорнфельд-Дорский. Концерт, устроенный в помещении местного кинотеатра, прошел с огромным успехом.
В каждодневной работе проходили недели. Напряжение росло. Все ждали начала нового наступления. Уже начались первые передвижения войск. Командир дивизии осмотрел наше расположение и выбрал место для своего штаба. Ну что ж, мы готовы.
В Рембертуве на штабном совещании меня как-то разнес начальник штаба дивизии полковник Никодем Кундеревич. Речь шла о выздоравливающих. Вопрос этот был для нас очень важен, поэтому я коснусь его подробнее. В соответствии со штатным расписанием в роте выздоравливающих мы имели право держать до ста человек. Из этого количества самое большее половина (по состоянию здоровья) могла быть использована нами на различных работах - в качестве санитаров, носильщиков, часовых. Потребность в людях, разумеется, была значительно большей, но - что самое главное - нам очень мешала текучесть состава роты выздоравливающих. Санитар или сапожник, носильщик или портной - каждый через некоторое время овладевал своей профессией, а некоторых нужно было обучать с азов. Поэтому мы буквально цеплялись за выздоравливающих с нужными для нас профессиями. В результате в батальоне их собиралось значительно больше, чем предусматривалось штатным расписанием. Жалобы командиров полков на задержку в санбате их людей, разумеется, были обоснованными. После совещания я нашел компромиссное решение. Уменьшив общее число выздоравливающих, я определил для каждого взвода или другого подразделения поименные списки так называемых "железных" специалистов, то есть тех, кого нельзя было отпускать из роты выздоравливающих. Такое положение вещей сохранилось до конца войны. Без выздоравливающих мы не смогли бы справиться с работой: штаты батальона были слишком незначительными.
* * *
14 января 1945 года нас перебросили в деревню Хросна, неподалеку от Колбели. Мы не знали планов командования, но удивились и огорчились, что нас переместили дальше от Варшавы. Однако самое важное заключалось в другом - наступление вот-вот должно было начаться. Об этом свидетельствовали передвижение войск по всем дорогам, атмосфера напряженности и ожидания. И действительно! 17 января в районе Гуры-Кальварьи с минимальными потерями мы форсировали Вислу и стали продвигаться к Пясечно. Теперь уже всем стало ясно: охватывающий маневр. Еще полтора десятка километров - и перед нами Варшава. По бесконечно длинной Пулавской улице мы вступили в город. Получили приказ: оказав помощь раненым, во второй половине дня разместиться западнее столицы в районе Сохачева. Но пройти по улицам Варшавы оказалось нелегко. Я вел колонну санбата и взял в свою машину одного из врачей - коренного варшавянина. Но даже он не сумел вывести нас из города.
Вместо улиц - кучи битого кирпича и искореженного железа. Вместо домов - развалины.
К вечеру 18 января мы остановились в Олтажеве. Заняли вместительное здание больницы, которую обслуживали монахини. Госпиталь мы здесь не развертывали - наша дивизия преследовала гитлеровцев. Уже на следующий день мы двинулись на Сохачев.
* * *
19 января 1945 года мы на короткое время остановились в Сохачеве. Заняли здание немецкого госпиталя. Появились первые трофеи - санитарные автомобили, санитарное имущество, лекарства, белье. Брали всего понемногу для нужд санбата (особенно обрадовались автомашинам). Я доложил о трофеях начальнику медицинской службы армии, который немедленно прислал людей для принятия драгоценного имущества.
Мы двинулись дальше. 26 января добрались до освобожденной Быдгощи.
* * *
1 февраля 1945 года. Стоим в Семпольно. Через местечко волнами перекатываются массы войск. Все движется на запад. Мы вынуждены задержаться. Иэ-за перебоев в снабжении в баках ни капли бензина. К ночи местечко пустеет. Остаемся только мы и наш легкий артиллерийский полк, которым командует Кароль Лосицкий. Внезапно поступают плохие новости: значительные силы немцев, пробирающиеся на запад, подошли к Семпольно. Следующие три дня проводим в большом напряжении. Несколько раз гитлеровцы пытаются завладеть городом, но скромные силы нашего гарнизона отбрасывают их. Не раз обстановка становится угрожающей. Наконец я под свою ответственность принимаю решение уйти из города. Всего одна дорога не перерезана немцами, и мы можем выйти из окружения, но тогда машины придется оставить. Придется бросить также всю технику, сохранив только личное оружие и боеприпасы к нему. В первую очередь эвакуировать раненых. Из-за отсутствия транспортных средств многих из них придется нести на руках. Правильно ли я делаю?
К счастью, все кончилось благополучно. 3 февраля нам на помощь пришел полк Советской Армии. Он занял оборону. А на следующий день подвезли горючее. Мы смогли отойти сначала к Ястрове, а затем к Сыпнево.
8 февраля 1945 года мы расквартировались в Сыпнево. Все еще находились под впечатлением пережитого в Семпольно, но появились новые хлопоты. Редкая ночь обходилась без тревоги. Остатки разбитых немецких частей, прорывавшиеся от Пилы на запад, угрожали тыловым частям, размещенным в Сыпнево. Все силы дивизии вели бои под Надажином, и командир дивизии ничем не мог помочь нам (только несколько дней спустя нам выделили учебный батальон). Оборона нашего гарнизона, защита наших подразделений, техники и наших раненых - все это легло на наши плечи. Пригодились огневая подготовка и знание оружия, а ведь недавно далеко не все уделяли этому должное внимание.
Одновременно с этой далеко не врачебной деятельностью шла обычная напряженная работа. Ведь уже развернулись бои за Померанский вал - операция, которая, как и штурм Колобжега, вошла в историю. За каждый метр отвоеванной земли приходилось платить кровью и жизнью. По дороге в санбат умер тяжело раненный командир 9-го полка подполковник Березовский. Погибли заместитель командира полка майор Дроздов, командир 3-го батальона того же полка капитан Якименок и многие, многие другие.
В эти горячие дни в наш батальон прибыл с проверкой начальник медицинской службы 1-й армии Войска Польского полковник Мохучий. Всюду заглядывал, всем интересовался, беседовал с персоналом и ранеными. Результаты проверки оказались хорошими.
И снова в путь по следам тяжелых боев. 22 февраля - переезд в местечко с непонятным названием Швецья, затем в Чаплинек. Прорыв Померанского вала - это далеко не прогулка. Что растет теперь на земле, обильно политой кровью польского солдата? Может быть, маки, как под итальянским Монте-Кассино, как поется в популярной песне? До сих пор нет песни, которая рассказала бы нам о боях в Померании. И очень жаль, что ее нет!
* * *
Мы в Чаплинеке, раскинувшемся по берегам красивого озера. Здесь 5 марта 1945 года произошел необычный для нас случай. На операционный стол положили солдата с тяжелым ранением в грудь. В ходе операции было установлено, что пуля пробила сердечную сумку. Хирург майор Фалин успешно провел операцию, которая в те годы была редкостью. Раненый в хорошем состоянии был эвакуирован в госпиталь. Об этом случае писали в фронтовой печати.
* * *
8 марта 1945 года наши войска подошли к Колобжегу. Тогда никто не думал, что бои за этот портовый город будут ожесточенными и преумножат славу солдат 1-й армии. В Колобжеге укрывалось много фашистских высокопоставленных партийных особ. Немцы решили во что бы то ни стало эвакуировать их из города. Они упорно дрались за каждую улицу, за каждый дом. Немецкие военные корабли засыпали наши позиции градом снарядов, а нелетная погода препятствовала действиям нашей авиации. Польские части несли очень тяжелые потери, особенно 7-й полк (командир подполковник Руссиян). Бои за Колобжег продолжались десять дней - до 18 марта. Но 8 марта никто еще не знал, как будет проходить операция. Я развернул часть батальона в деревне Хажино, южнее Колобжега, но уже через несколько часов потребовалось развернуть его полностью. А после трех суток напряженной работы пришлось обратиться за помощью к командованию армии. Нам подослали несколько хирургических групп, что позволило организовать работу так, что каждый врач был занят "всего" шестнадцать часов в сутки.
Мне запомнился один эпизод, который характеризует атмосферу тех дней. Накануне полного очищения Колобжега от гитлеровцев командир 3-й пехотной дивизии полковник Станислав Зайковский собрал командиров частей, чтобы поставить им очередную задачу. Совещание, проходившее в подвале большого здания, только началось, когда один из офицеров штаба доложил, что здание загорелось. "Эти хорошо, - проговорил полковник Зайковский. - Значит, немцы не будут больше обстреливать его". Совещание продолжалось, однако к концу его атмосфера в подвале была очень горячей, не столько в переносном, сколько в буквальном смысле этого слова.
Как командир отдельного подразделения, я принимал участие в совещаниях у командира дивизии вместе с командирами полков и других отдельных частей. Там я непосредственно получал указания и был в курсе дел, касавшихся санбата. Заместитель командира по тылу и начальник медицинской службы дивизии предоставляли мне в этом смысле значительную свободу действий, особенно начальник медслужбы дивизии майор Борис Луговой. Он никогда не вмешивался во внутренние дела батальона и во время боевых операций находился в полках, обеспечивая эвакуацию на уровне батальон - полк. Я же, в свою очередь, отвечал за участок полк - дивизия и, разумеется, за работу своего батальона.
* * *
Через Дроздово и Годкув наш батальон двигается на юго-запад. Нам предстоит форсировать Одер. 13 апреля получаю приказ развернуть батальон в месте, удобном для обеспечения форсирования. Задача нелегкая: район насыщен войсками, кругом все забито. Узнаю, что в нескольких километрах от реки находится помещичье имение Гуден (около Морыня), которое, кажется, еще не занято. Сломя голову несусь туда, а за мной два грузовика с захваченным в попыхах имуществом - лишь бы что-нибудь привезти и занять место! Да, место хорошее, неподалеку от нашего участка форсирования, подъездные пути приличные, хотя кое-где есть опасность увязнуть в песке.
Работалось в Гудене хорошо. Во время форсирования Одера мы должным образом оказывали помощь раненым. А потери, к сожалению, были значительные. Осколком снаряда ранило начальника артиллерии нашей дивизии полковника Лубеньского (его брата я помнил еще по службе в Советской Армии - он был главным хирургом 26-й армии). На первый взгляд рана была не очень тяжелой - осколок вошел в мягкие ткани ноги, но раненый находился в шоковом состоянии. Через несколько часов появились признаки газовой гангрены. Возникла необходимость хирургического вмешательства.
Я послал машину за главным хирургом армии. Он приехал через три часа, когда операция уже была закончена. Гангрена развивалась так быстро, что откладывать ампутацию нельзя было ни на минуту. Но через несколько месяцев полковник Лубеньский умер в госпитале от воспаления легких.
* * *
Могилы, могилы… Много их было на нашем пути. Магнушевский плацдарм и Анин, Сыпнево и Чаплинек, Хажино и Карлсхоф, Ленитц и Шванте - повсюду мы оставляли маленькие кладбища.
Умершим в госпитале мы отдавали последние почести и хоронили с соблюдением всех формальностей (вели нумерацию могил, составляли планы кладбищ и т. п.), чтобы после войны можно было найти останки и в случае необходимости перенести их в другое место.