Карл Маркс: Мировой дух - Жак Аттали 19 стр.


Карл все реже выходил из дому, разве что в крошечную редакцию газеты или на собрание Просветительского общества немецких рабочих. Именно там в середине 1850 года, на летнем празднике, отмечавшемся остатками этого общества, он познакомился с только что прибывшим двадцатипятилетним немецким эмигрантом Вильгельмом Либкнехтом, вышедшим из швейцарской тюрьмы. Как и любому вновь прибывшему, Карл походя устроил ему проверку, оглядел с головы до ног с суровым видом, опасаясь, что это один из шпионов, которыми город просто кишел. "Я выдержал взгляд этого человека с львиной головой и черными, как уголь, глазами", - вспоминал потом Либкнехт. Молодой человек его заинтересовал, но Карл (ненамного старше его) спрашивал себя, можно ли ему доверять. Как это часто бывало, он пожелал узнать мнение Фридриха. На следующий день после этой первой встречи Маркс вызвал нового приезжего в их контору. Либкнехт увидел там Энгельса, с которым встречался в Женеве в прошлом году, когда тот укрылся там ненадолго, прежде чем взяться за оружие. Либкнехту пришлось защищаться перед ними обоими от обвинений в соглядатайстве, потом в "мелкобуржуазном демократизме" и, наконец, в "южнонемецком сентиментализме". По окончании экзамена разговор перешел на технический прогресс. Маркс загорелся, и, читая воспоминания Либкнехта, можно угадать, как он умел увлекать своими словами всех, кто имел с ним дело: "Он насмехался над торжествующей реакцией в Европе, воображавшей, будто сладила с революцией, и не сознающей, что наука готовит новую. Царствованию его величества пара пришел конец, и его заменит гораздо более мощный правитель-революционер - Электрическая искра! Когда Маркс говорил о прогрессе в науке и механике, его мировоззрение (в частности, то, что позже назовут материалистической концепцией истории) проступало так четко, что немногие остававшиеся у меня сомнения растаяли, словно снег под весенним солнцем".

В то же время в Берлине Клаузиус сформулировал второе начало термодинамики, на котором основана вся теория машин, использующих энергию, а также идея о том, что любая организованная действительность обречена на разрушение. Маркс, который еще об этом не слышал, уже работал над тем, что станет параллельной теорией неизбежного заката капитализма. Идея о необратимом разрушении обществ возникла одновременно с идеей о необратимом разрушении материи.

Вильгельм Либкнехт так удачно сдал "экзамен", что его - редкая привилегия! - пригласили познакомиться с женой, двумя дочерьми и двумя сыновьями Карла в их трущобе в Сохо. "С тех пор я, так сказать, вошел в круг их семьи", - напишет Вильгельм, который при случае даже оставался сидеть с детьми - те его обожали. "Госпожа Маркс имела на меня, возможно, столь же сильное влияние, что и сам Маркс. Моя мать умерла, когда мне было три года… и вот теперь я встретил красивую, крайне рассудительную и очень умную женщину, которая стала для меня одновременно матерью и сестрой".

В середине августа 1850 года Женни с четырьмя детьми уехала к матери в Трир, чтобы те немного развеялись, но также затем, чтобы забрать еще денег, которые она там оставила и не смогла вернуть, как ни старалась. Ее сводный брат - министр внутренних дел - раздобыл для нее визу и покровительствовал ей. Впрочем, Фердинанд всегда покровительственно приглядывал за сводной сестрой. Нельзя исключить, что она остановилась по дороге у одной из своих сестер, которая жила под Маастрихтом вместе с мужем - голландским банкиром Лионом Филипсом. Атеистка, как Карл, социалистка, как Карл, готовая на всё, чтобы помочь ему продолжать борьбу, Женни была полна решимости вернуться в Лондон.

Карл остался там один с Хелен Демут. Женни вернулась только в сентябре, раздобыв немного денег. Она рассказала, что видела в Трире мать и сестер Карла и что в Пруссии каждый предчувствует скорую войну с Австрией. Действительно, Фридрих Вильгельм IV и новый австрийский император, молодой Франц Иосиф I, хотели объединить Германию, взять ее каждый под свое крыло и смирились с восстановлением призрачной конфедерации германских государств под символическим председательством Австрии. Стало ясно, что настоящее объединение немецких княжеств произойдет только тогда, когда с соперничеством между Берлином и Веной будет покончено в результате войны.

Одновременно с написанием статей о революции 1848 года во Франции и сражениями за издание и распространение своего журнала Карл уделял некоторое время, беснуясь и терзаясь в нетерпении, еженедельным собраниям Центрального комитета Союза коммунистов - в трущобе, при свете дешевых свечей. Там, среди прочих, бывали Шрамм, Вольф, Фрейлиграт и Энгельс. С последним всегда приходил Август фон Виллих, его бывший (во времена баденского похода) командир. Карла особенно бесила необходимость терпеть этого ложного бунтаря и бахвала, подбивавшего немецких эмигрантов тайком возвращаться в Пруссию и составлявшего мнимые заговоры, что позволило прусской полиции, внедрившей своих шпионов в Союз коммунистов, арестовать в Кёльне друзей Карла, которых Виллих представил своими "связными". Маркс ополчился на него в своей "Новой Рейнской газете", а 1 сентября 1850 года, на одном из таких закопченных собраний, обозвал офицера "безграмотным дураком и четырежды рогоносцем". Виллих подскочил и вызвал его на дуэль, Энгельс разнял их. Карл отказался драться. Вместо него вызвался Конрад Шрамм, и Виллих тяжело ранил его в голову.

В номере "Новой Рейнской газеты" за октябрь 1850 года (в котором была его четвертая статья о революции 1848 года) Карл повторил, словно отвечая Виллиху, что глупо торопиться штурмовать Европу, так как революция может в ней произойти только тогда, когда снова разразится экономический кризис. А он разразится: "[Революция] возможна только в периоды, когда современные производственные силы вступают в конфликт с буржуазными формами производства… Новая революция станет возможна только после нового кризиса. Первое настолько же неминуемо, как и второе".

В тот же момент, в конце лета 1850 года, поэт Кинкель, сражавшийся под командованием Виллиха, схваченный и приговоренный военно-полевым судом к пожизненному заключению, бежал из тюрьмы, сумел выбраться из Пруссии и приехал в Англию (где стал пылким сторонником Виллиха и выступал против Маркса). Прусские власти усилили репрессии против либеральных и прогрессивных кругов. В письме от 11 ноября 1850 года Фридрих Вильгельм IV лично потребовал у канцлера устроить открытый, показательный и громкий судебный процесс для наказания заговорщиков. Полицию и суд обязали раскрыть заговор, а если такового не обнаружится, выдумать его.

Во время обыска на квартире у некоего Нотьюнга были обнаружены экземпляр коммунистического манифеста (обладание которым не являлось преступлением, поскольку его можно было приобрести в книжном магазине на законных основаниях) и список людей, каждого из которых тотчас арестовали и обвинили в заговоре. Несмотря на следствие, произведенное с большим размахом, не удалось обнаружить никаких компрометирующих документов, тем более что целью Союза коммунистов было учреждение законного и открытого политического движения.

Два года спустя Карл попытается выступить на судебном процессе против своих друзей, арестованных в Кёльне.

В ноябре 1850 года единственной хорошей новостью был выход в Нью-Йорке первого перевода на английский "Манифеста Коммунистической партии"; под него отвели несколько страниц в скромной газете нью-йоркских социалистов - "Ред рипабликэн". Под текстом стояли имена двух авторов - Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Это был первый перевод произведений Маркса на иностранный язык. Ни одного другого в ближайшие двадцать лет не появится. Публикацию соавторам не оплатили.

Как и несколькими годами раньше, Маркс снова подумал было эмигрировать в Америку и перенести туда свою газету. Один из друзей Энгельса, Ротекер (они вместе участвовали в баденском восстании и вместе приехали в Лондон), отправился в Нью-Йорк готовить почву.

Как и боялись Карл и Женни, нищета сделала свое дело: несмотря на все их усилия, 19 ноября 1850 года их младший сын Генри - Гвидо - умер от пневмонии в их грязной и холодной трущобе в Сохо, не прожив и года. Это был первый ребенок, которого они потеряли. Будут и другие, на той же самой улице. Снова беременная, Женни говорит о "несчастье, которое ее поджидало и перед которым всё погрузилось в небытие". Карл перенес всю свою любовь на Эдгара, которому было чуть больше двух лет. Он воображал себе, что вскоре между ними возникнет та мощная связь, какая была у него с отцом. Он также понимал, что старается воссоздать с Энгельсом отношения, которые могли бы у него быть с Германом, покойным братом, который был как раз ровесником Фридриха.

Через несколько дней после смерти Гвидо, еще не оправившись от горя, Карл получил ответ от Ротекера: материальное положение эмигрантов в Нью-Йорке еще хуже, чем в Лондоне. Издавать там газету на немецком языке нет никакой возможности, разве что привезти с собой кучу денег. Так что приходится остаться в Лондоне и ждать, пока что-нибудь не произойдет во Франции или в Германии.

Потрясенный нищетой своего друга, а главное, смертью Гвидо, Энгельс пошел на огромную жертву: уехал из Лондона, чтобы работать на семейном предприятии в Манчестере. Фридрих, наверное, полагал, что жизнь в Лондоне слишком трудна, а революция слишком далека. Но он, верно, уже понял, что никогда не сравнится с Карлом по уму, и принял мудрое решение служить ему: так он заработает побольше денег и поделится с Карлом своим жалованьем и материальными компенсациями. Это решение окажет определяющее влияние на жизнь и того и другого. Хотя позже эпигоны Энгельса попытаются ставить их наравне, Фридрих понимал, что не обладает гигантскими интеллектуальными способностями своего друга. Покинув Лондон, чтобы исполнять должность начальника предприятия, которая была ему ненавистна, Энгельс отказался от положения заурядного члена пишущей братии во имя того, чтобы снабжать деньгами уникального ее представителя. Став "Троянским конем в цитадели капитализма", он к тому же будет снабжать Карла важными данными для его научной работы и очень часто приезжать к нему в Лондон поговорить. Оба станут отныне переписываться почти каждый день, и так двадцать лет. В истории идей нет другого примера подобного самопожертвования. Фридрих не пересмотрит своего решения, хотя оно ему дорого обошлось.

Начиная с декабря Фридрих присылал Карлу из Манчестера, где ему жилось гораздо лучше, чем в Лондоне, в среднем по 15 фунтов в месяц, то есть гораздо больше средней зарплаты рабочего, что позволяло продержаться семейству Маркс и их служанке Хелен Демут. Условия жизни значительно изменились: в ней появилась определенная стабильность; уже не нужно было бояться выселения, пропитание было обеспечено. Вообще-то поэт Фрейлиграт, уехавший из Кёльна одновременно с Карлом и находившийся примерно в таком же семейном положении, зарабатывал в качестве банковского служащего меньше 200 фунтов в год и утверждал, что "никогда не нуждался в самом необходимом". Но Карлу не хотелось, чтобы его дети довольствовались только "самым необходимым". Поэтому в январе 1851 года, благодаря регулярным денежным поступлениям от Фридриха (в виде банкнот, разрезанных надвое и разложенных по разным конвертам) и средствам, привезенным Женни из Трира, Марксы переехали в немного более пригодную для жилья двухкомнатную квартиру в доме 64 на той же Дин-стрит. Тем не менее Карл называл их положение "horrifying enough" ("достаточно ужасным").

Тем более снова беременна была не только Женни, но еще и Хелен Демут. И никто не мог от нее добиться имени отца ребенка! Карл же продолжал работать и писать, не думая ни о чем другом. Один из знакомых, навестивших его в январе 1851 года, писал Энгельсу: "Когда приходишь к нему в дом, тебя встречают не приветствиями, а экономическими терминами!"

Чтобы как следует заняться своей книгой по экономике, на которую он заключил договор примерно шесть лет тому назад, Маркс, по совету Энгельса, стал ходить в библиотеку Британского музея. Там он наслаждался покоем и теплом, которых был лишен в своем крошечном жилище, где между двумя беременными женщинами возникали трения. Туда приходили и другие изгнанники, тоже в поисках источников для написания "книги, которая перевернет судьбу всего мира".

Карл изучал там все, что касается денег, заработной платы, капитала, инвестиций, условий жизни рабочих. "Он отправляется туда рано утром, остается там до семи вечера, возвращается домой, ужинает, работает в кабинете, беспрестанно куря", - вспоминал Либкнехт. Женни ни разу не укорит его за то, что он не поступил куда-нибудь на работу. Он все больше и больше увлекался экономикой и все меньше и меньше интересовался политикой. Поэтому когда к нему в штаб-квартиру Союза коммунистов, где собиралось все меньше народу, приехал лидер чартистов Джонс, чтобы поговорить о своих планах преобразования общества "Братские демократы" в Международное социал-демократическое объединение, Маркс не уделил ему должного внимания. Его гораздо больше заинтересовала статья в "Таймс" с описанием путешествия "Блейзера" - парового судна, проложившего первый телеграфный кабель под Ла-Маншем, между Дувром и Кале. Вот это настоящая революция! - думал он. Ах, если бы он мог общаться с Энгельсом по телеграфу, сколько времени бы они сэкономили!

Двадцать восьмого марта 1851 года в новой маленькой квартирке родилась Франциска - пятый ребенок Марксов. Согласно переписи 30 марта, там проживали тогда четверо взрослых (Карл, Женни, Хелен и ее сестра Марианна, приехавшая, чтобы им помогать, и тоже получавшая жалованье от матери Женни) и четверо детей (три дочери и уцелевший сын Марксов); они платили 22 фунта в год как субарендаторы. Хелен так и не раскрыла имени отца своего будущего ребенка.

На следующий день, то есть через три дня после рождения дочери, Карл написал Фридриху, что прочел все, что мог прочесть по экономике, и что ему уже надоело ею заниматься. "Недель через пять я покончу со всей этой чертовой экономикой. И тогда стану писать свою книгу дома. В музее я начну изучать другую науку. Экономика мне наскучила. По сути, эта наука не продвинулась вперед со времен Адама Смита и Давида Рикардо, несмотря на все, что было сделано в отдельных исследованиях, зачастую слишком утонченных". В этом письме он упоминает о "тайне", в которой, как он говорит, Энгельс сыграл свою роль. Он больше не возвращается к этому в следующем письме, но сообщает Фридриху, что поговорит об этом с ним лично, когда друг приедет к нему в апреле. Скоро мы увидим, о какой тайне идет речь.

Энгельс отвечает ему с иронией, но и с большой нежностью и проницательностью: "Пока тебе останется прочитать хоть одну книгу, считающуюся важной, ты не начнешь писать сам". Ведь он хорошо его знает! В самом деле, Карл продолжает читать и все так же откладывает написание книги.

Первого мая 1851 года Карл вместе с Женни и двумя старшими девочками увидел окруженных толпой зевак королеву Викторию и принца Альберта, явившихся на открытие Первой всемирной выставки промышленной продукции под величественными сводами Хрустального дворца, специально выстроенного в Гайд-парке. Карл увидел там огромные гидравлические прессы, печатный пресс, способный выпустить за час пять тысяч экземпляров журнала "Иллюстрированный Лондон", локомотив, развивающий скорость более 100 километров в час, и фотографический аппарат Дагера. Тем летом выставку посетили шесть миллионов человек. В Лондон даже приехала группа из Нью-Йорка: это путешествие было организовано первой турфирмой, созданной в тот год в Лестере Томасом Куком.

Воспользовавшись тем, что на выставку стекались толпы народа, сводный брат Женни послал в Лондон своего лучшего агента Вильгельма Штибера, будущего главу тайной полиции Бисмарка, сурового полицейского, который, как мы увидим, будет преследовать Маркса своей ненавистью целую четверть века. Целью Штибера было проникнуть на заседания Союза коммунистов; он явился на Грейт-Винд-милл, 20, выдав себя за сочувствующего. Он так ловко прошел все проверки, что его даже пригласили в гости к Марксам, в жалкую двухкомнатную квартиру в Сохо, куда допускались только самые верные люди.

Однако Карл знал, что за ним следят, поскольку в открытом письме, адресованном именно в это время директору журнала "Спейтейтор", обличал слежку со стороны "прусских шпионов в Лондоне". Но он попался на удочку Штибера и принял его у себя дома как активиста. Шпион посылал в Берлин тайные донесения с подробным описанием жизни Марксов в то время. Описание это было очень придирчивым, возможно, чтобы угодить заказчику: "В частной жизни [Маркс] очень неряшлив, циничен, отвратительный хозяин. Он ведет богемную жизнь. Редко моется и меняет белье. Быстро пьянеет. Зачастую целый день слоняется без дела; но если у него есть работа, то он сидит за ней днем и ночью. Ложится спать и встает, когда вздумается. Иногда не спит всю ночь и все утро, к полудню ложится на канапе, не раздеваясь, и спит до вечера, не обращая внимания на домашнюю суету. В его квартире нет ни одного целого предмета мебели. Все поломано, покрыто пылью, в большом беспорядке. Посреди гостиной стоит большой стол, покрытый подобием скатерти. На нем рукописи, книги, газеты, клочки ткани от шитья его жены, треснувшие чайные чашки, грязные ложки, ножи, вилки, свечи, чернильницы, стаканы, трубки, табачный пепел; все это вперемешку на одном столе". Он добавляет: "Когда входишь к Марксам, дым от угля и табака ест глаза, точно в пещере, и ничего не видишь, пока не привыкнешь к темноте и не начнешь различать предметы сквозь дым… Гостя приглашают присесть на детский стульчик, но он не вычищен, так что можно измарать брюки. Всё это нимало не смущает ни Маркса, ни его жену". Шпион заключает, что этот человек по-прежнему опасен и что его окружают товарищи, готовые на всё, чтобы ему услужить; среди них он называет Фридриха Энгельса, живущего в Манчестере и часто приезжающего к Карлу, и Лупуса Вольфа.

Совсем иначе гостеприимство Марксов опишет позднее человек, который станет их зятем: "Его радушным гостеприимством воспользовалось множество рабочих всех стран, и я уверен, что ни один из них ни разу не заподозрил, что женщина, которая принимала их так просто, искренне и сердечно, происходила по материнской линии из семьи герцогов Аргайлов, а ее брат был министром прусского короля…"

К тому времени положение последних прусских демократов ухудшилось: многих арестовали, и они зачастую годами прозябали в тюрьме, дожидаясь суда. Иосиф Вейдемейер - друг по Брюсселю, издатель из Франкфурта, которому грозила та же судьба, закрыл свой журнал, уехал из Германии и поселился в Нью-Йорке, задумав выпускать там новое периодическое издание под названием "Революция". Оставшиеся экземпляры "Новой Рейнской газеты" продавать стало некому. Журнал, созданный во Франкфурте в разгар сражений, три года тому назад, умер. Карл лишился проводника своих идей.

Назад Дальше