Прожигая своими фарами темноту, мимо проносились необычайно яркие светляки. Здешний светлячок это жук из семейства щелкунов, длиною более дюйма. Светятся у него два большие круглые пятна по бокам головы и притом настолько ярко, что, пролетая низко над землей, насекомое освещает ее перед собой по крайней мере на метр. При свете двух-трех таких жуков, посаженных в стакан, свободно можно читать, впрочем при подобных обстоятельствах они почти сразу гасят свои фонари.
Было довольно жарко, но комаров в эту пору года еще почти не было. Только днем клубились в тени стаи какой-то мелкой мошкары, которая не кусалась, но назойливо лезла в глаза, рот и уши. Однако к ночи она исчезла и вскоре усталая группа спала мертвецким сном.
Первые шаги в новой жизни
Первой нашей заботой было наладить довольствие группы и организовать приготовление пищи способами, совершенно неизвестными европейским хозяйкам, т. е. применительно к костру, ибо никакого подобия кухни в школе не было. Но нужно сказать, что наши дамы оказались на высоте этого индейского положения: они быстро освоились с обстановкой и кормили нас вполне прилично.
Гораздо хуже обстояло дело с продуктами: на месте, кроме бананов и апельсинов, нельзя было достать ничего, а все остальное нужно было привозить из Концепсиона.
Поблизости от школы, на опушке леса ютилось несколько мелких крестьянских хозяйств, которые здесь называют чакрами. Наняв на одной из них параконную телегу, наш завхоз отправился в город, наладил там торговые связи и привез дня на три продуктов, а также закупил необходимый нам кухонно-костровый инвентарь. Уплаченные за него девятнадцать тысяч пезо по привычке перечислили на франки и умилились: всего около тысячи, совсем недорого. Слегка отвыкнув от франка, ту же сумму прикидывали на ее местный покупной потенциал и ужасались: за два железных котла, бак для воды, три сковородки и полдюжины ведер - девятнадцать тысяч! Да ведь это стоимость по крайней мере двадцати лошадей и коров!
Так как посуда в Парагвае не фабриковалась, она, как и все другие импортированные товары, стоила убийственно дорого по сравнению с предметами местного производства. Приведу некоторые сопоставления из области своих собственных покупок, сделанных в эти дни: за трехлитровый эмалированный чайник я заплатил 550 пезо, а за великолепное, тисненой кожи дамское седло - 500 пезо; за железное, оцинкованное ведро 400 пезо, а за высокие сапоги на заказ - 450 пезо; за самый примитивный керосиновый фонарь 300 пезо и столько же за большой чемодан свиной кожи; за аллюминиевую кружку литровой вместимости 180 пезо, а за добротный шерстяной плащ-одеяло (так называемое "пончо") - 120 пезо.
Своего первого рабочего коня мы несколько позже купили за 600 пезо; за прекрасную верховую кобылу для жены я заплатил 800, а невыезженные стоили здесь по 300–400 пезо. Но надо сказать, что по местной традиции на кобылу ни один мужчина не сядет, это допустимо только для женщин, и потому верховые кони ценятся значительно дороже. Я за своего (полукровного и очень рослого, что здесь редкость) заплатил 3,500 пезо, это был самый дорогой из купленных нами. За остальных платили от 1.000 до 2.000 и они были не плохи. В один из первых дней наш завхоз за 180 пезо (стоимость алюминиевой кружки или 40 американских центов) купил для пропитания группы большую свинью, причем продавец, в счет той же платы, сам ее заколол, разделал тушу, часть мяса перемолол и накоптил нам колбас.
В нашем районе, ни в одном крестьянском хозяйстве, даже у людей по местным понятиям зажиточных, я никогда не видел таких вещей, как кастрюля, ведро, чайник или кружка: все это заменялось жестянками из-под консервов различной величины. И при таком соотношении цен это легко понять. Представим себе, что перед русским доколхозным мужиком жизнь выдвинула проблему: приобрести кастрюлю или за те же деньги прикупить к хозяйству лошадь либо корову. Нет никакого сомнения в том, что он нашел бы возможность обойтись без кастрюли.
В Парагвае того времени увидеть где-либо выброшенную бутылку или банку от консервов было совершенно немыслимо, ибо и то, и другое для рядового парагвайца представляло собой известную ценность и даже не столь уж малую (литр превосходной каньи, например, стоил тогда 20 пезо, а в залог за бутылку брали 25), И попав впоследствии в Аргентину, я первое время никак не мог привыкнуть к тому, что эти "ценности" валялись повсюду, ни в одном прохожем не вызывая желания их подобрать.
Конечно, все купленное для нашего кухонного хозяйства было совершенно необходимо и никто не виноват в том, что это стоило дорого. Понятно было и то, что живя в школе мы вынуждены были питаться дорогими продуктами, о которых позже не могли и мечтать. Но вот что касается способа доставки этих продуктов, то он принадлежал к категории тех хозяйственных недомыслий, благодаря которым мы вскоре остались без денег: их почти полтора месяца привозили на наемных лошадях, что обошлось группе дороже чем телега и четыре упряжных лошади, которых наши хозяйственники догадались купить только после этого.
Но так или иначе наша "кухня" начала работать уже на третий день по приезде. Ее расположили под ближайшими деревьями, шагах в двадцати от барака, а для приготовления пищи назначались по очереди две дамы и в помощь им два "кухонных мужика", на обязанности которых лежали все тяжелые работы.
Жив еще в памяти мой первый дебют в этой трагикомической роли. Мы выступали вместе с Флейшером. Разведя утром костры, наполнив кухонный бак водой из колодца и заготовив запас дров на целый день, мы наивно полагали, что после обеда нам нечего будет делать и собирались пройтись с ружьями по кампе, где можно было настрелять куропаток. Но едва мы приступили к сборам, одна из дежурных дам сообщила, что на кухне нет воды для мытья посуды. Отправившись с ведрами к колодцу, мы убедились, что он по обыкновению пуст. Оставалось одно: запрячь волов и ехать за водой к роднику.
На наше счастье волы оказались не на пастбище, а дома. Они были привязаны к дереву рядом с водовозной бочкой, как их запрягать ни я, ни Флейшер не имели представления. В Парагвае, между прочим, ярма не знают: вместо него к рогам волов особым образом привязывается крепкий деревянный брус, к которому, в свою очередь, прикрепляется ремнями дышло повозки. Видя нашу полную некомпетентность в этой механике, кто-то из людей более опытных запряг нам волов.
Легкомысленно решив, что самое трудное сделано и теперь остается нечто вроде увеселительной прогулки, мы пригласили с собой обеих дежурных дам, взяли ведра, уселись на телегу и попробовали пустить волов в ход. Но к нашему удивлению, животные неподвижно стояли на месте, несмотря на все наши окрики и понукания. Дамы начали ехидно посмеиваться.
- Видно эти четвероногие индейцы не понимают деликатного обращения, - сказал наконец Флейшер. - Попробуем метод физического воздействия.
Мы слезли с повозки, выломали себе по длинной хворостине и заняли прежние позиции. Я сидел справа и едва хлестнул по боку своего вола, упряжка сорвалась с места и почти под прямым углом к дороге сломя голову кинулась вправо. Соскочив на землю и лупя волов уже прямо по мордам, мы с большим трудом выгнали их обратно на дорогу, где они тотчас обрели прежнее спокойствие и неподвижность. Полагая, что правый вол не в меру самолюбив, мы теперь хлестнули левого. Эффект получился прежний, с той только разницей, что на этот раз пара рванулась влево, ломя напропалую через кусты.
Дамы помирали со смеху, а мы с Флейшером, проклиная свою торреадорскую участь, топтались вокруг запыхавшихся быков, не понимая - почему они не хотят идти вперед, а как крабы, двигаются только в стороны?
Наконец подошел какой-то мальчишка-парагваец и объяснил; если бить здешних волов по боку, это служит им указанием, что надо повернуть в ту сторону, с которой нанесен удар, причем чем сильнее вы ударите, тем круче они повернут, А чтобы послать их вперед, надо подкалывать сзади палкой, по мере возможности стараясь попасть под хвост. Но есть и другой способ: слезть с повозки и идти по дороге, куда надо, - волы последуют за вами.
Иллюстрируя свои слова примером, парнишка что-то сказал волам и не оглядываясь побрел к воротам. К нашему полному восторгу, животные покорно поплелись за ним.
Отъехав шагов на двести и видя что все идет гладко, мы поблагодарили благодетеля и решили, что все тайны передвижения на волах нам теперь известны. Я, вооружившись палкой, влез на бочку, чтобы в случае надобности подкалывать, а Флейшер торжественно выступил вперед, на дорогу. Однако быки идти за ним не желали, то ли потому, что он был в красной рубахе, то ли по каким-то иным, неведомым нам причинам. И сердцах я кольнул палкой и попал видимо не совсем удачно, так как упряжка, с места взявшая рысью, почти сразу свернула с дороги на кампу и все набирая скорость, понеслась по изобиловавшим здесь кочкам. Шарахнувшийся в сторону Флейшер остался далеко позади, дамы тоже, я от тряски довольно скоро вывалился из телеги, но к счастью и волы почти тут же остановились.
Не очень надеясь на успех, я все же решил попробовать единственное, что теперь оставалось: стал перед строптивыми животными, проникновенным голосом обругал их по-русски последними словами и пошел по направлению к дороге. О, радость, они без всяких фокусов последовали за мной.
Поняв, что им особенно ненавистен Флейшер, я спрятал его за бочку и, продолжая идти впереди, благополучно довел упряжку почти до самого родника. Но тут на дороге была большая лужа и чтобы не ступить в нее, я необдуманно резво отпрыгнул в сторону. В ту же секунду волы как ошпаренные рванули в придорожные кусты и снова началась джигитовка. Закончилась она в саду соседней чакры, куда телега влетела, сокрушив плетень. Ее владелец благосклонно принял наши извинения и даже помог добраться до родника, где мы наконец наполнили бочку, Обратный путь тоже был богат приключениями, но все же мы вышли из этой неравной борьбы победителями и к вечеру вода была на кухню доставлена.
Вообще управлять парагвайскими волами надо не только умеючи, но и с учетом характера и привычек каждого из них. Есть экземпляры, которые приучены к тому, чтобы с ними всю дорогу разговаривали и как только вы перестанете что-нибудь бубнить, они сейчас же остановятся. Если нужно осадить волов назад, это достигается тем, что спереди плюют им в морды. Когда упрямый вол посреди пути ложится и дальше идти не желает, в числе немногих способов его поднять имеется и такой: укусить за хвост, Не знаю насколько он общепринят, но его применение дважды видел собственными глазами.
Мы начинаем познавать Парагвай
Через несколько дней жизнь группы более или менее наладилась. Семейную половину барака, по классическим образцам беженства, размежевали простынями на отдельные кабинки и навели в них посильный уют. Тараканы как-то притихли и спать почти не мешали, но вскоре выяснилось, что они были заняты более серьезным делом, а именно беспощадным пожиранием наших костюмов и иных вещей, развешенных по стенкам и даже сложенных в сундуках и чемоданах.
Нафталин, казалось, только возбуждал их аппетит, и если на каком-либо предмете одежды имелось пятно, хотя бы прошедшее самую тщательную чистку, прожорливые насекомые сейчас же выгрызали на этом месте дыру.
И если от тараканов страдали, главным образом, шерстяные изделия, то шелковые с такой же быстротой поедали какие-то серые уховертки. Нашлось сколько угодно специалистов и по всем иным отраслям текстильной промышленности. Через неделю, с грустью взирая на обращенное в решето платье жены и на свой костюм, безжалостно истерзанный тараканами, я решил, что довольно заниматься благотворительностью. Все наши лучшие вещи были уложены в два чемодана, обильно пересыпаны смесью нафталина, перца и табака и отвезены на хранение во французский отель, откуда я их взял только покидая колонию.
Когда миновали дни первой горячки и все утряслось, для публики, не занятой поисками участка, - о чем будет речь дальше, настали дни беспросветной скуки. Единственной формой общественного служения был кухонный наряд, требующий двух человек в день. Впрочем, к нему вскоре прибавилось ночное дежурство, так как у одного из нас таинственным образом исчезли часы, у другого - бритва, у третьего - перочинный ножик и т. п.
Следует пояснить, что по части всех видов воровства Южная Америка далеко обогнала Европу. Проворовавшийся министр, крупный чиновник или депутат здесь явление почти такое же обычное и привычное, как мелкий воришка, ночью вывинчивающий у вас во дворе кран или дверную ручку. И поимка с поличным вовсе не означает конца его карьеры: его сместят, он отсидится где-нибудь в тени, а потом, глядишь, снова выплывет на свет Божий, играет видную роль и еще разыгрывает из себя жертву клеветы и провокации своих политических противников. Что же до воровства, так сказать, низового, то обокрасть "гринго", т. е. иностранца, тут почти повсеместно считается отнюдь не предосудительным, а скорее похвальным делом.
В этой области Парагвай не составляет исключения, и тамошние воры, не оставшиеся в стороне от общего прогресса, сейчас орудуют по лучшим заграничным образцам. Но в те отдаленные времена, которые я описываю, воровство тут носило совершенно самобытный характер, подчиняясь законам какой-то своеобразной этики. Забравшись в чужой дом, вор зачастую уносил какие-нибудь грошевые безделицы или старье, оставив без всякого внимания вещи действительно ценные. И надо добавить, что из-за этих пустяков он рисковал жизнью, ибо здесь каждый вооружен и по законам того времени мог застрелить на месте не только вора, но и любого постороннего человека, без спросу вошедшего в дом или во двор.
В Асунсионе у одного моего приятеля вор, влезший ночью в окно, забрал рабочую куртку, бритву, кухонный нож и еще какую-то ерунду, хотя тут же на столе лежали дорогие часы, бумажник с деньгами и револьвер, а рядом, на спинке стула, висел новый выходной костюм. Знаю и другой случай, когда вор, увидев на столе бумажник, в котором была довольно крупная сумма денег, ограничился тем, что вынул из него сравнительно небольшую часть, а остальное оставил.
Если на кампе у вас крали корову, то исключительно с целью полакомиться мясом и как правило, оставляли на вашей изгороди аккуратно снятую шкуру, которая здесь имела относительно высокую ценность. Если крали лошадь, то обычно чтобы доехать на ней куда надо, после чего ее отпускали на волю и она, в большинстве случаев, возвращалась домой.
Из всех этих примеров полностью выявляется характерная черта такого типично парагвайского воровства: вор брал лишь то, что ему в данный момент было необходимо. Скажем, нужна была бритва или кухонный нож, - он залезал в чужой дом и искал эти вещи, на все прочее не обращая внимания, а если иной раз и прихватывал что-либо "сверх программы", то обычно руководствовался не ценностью вещи, а произведенным ею впечатлением. И если какую-нибудь квартиру в те годы очищали полностью, то можно было с уверенностью сказать, что тут работал вор-иностранец.
Когда о наших пропажах узнал один из школьных лейтенантов, он сейчас же собрал всех наличных учеников и в результате короткого с ними собеседования, все украденное было нам возвращено. Виновные и не пробовали отпираться или оправдываться, они лишь хлопали глазами и застенчиво улыбались. Во всем этом было гораздо больше детского, чем преступного, и мы сами настойчиво просили никого не наказывать.
Все мы имели охотничьи ружья и некоторые теперь пробовали охотиться. Об изобилии в Парагвае всевозможной дичи колонизаторы писали и рассказывали чудеса, но действительность их пока не подтверждала. В газете "Парагвай" публиковалось, например, письмо какого-то, вероятно, вымышленного, колониста, который описывал, как он загнал в дупло огромного дерева чуть ли не целое стадо диких кабанов и там перестрелял их из револьвера. Я лично, прожив год в парагвайском лесу, не видел ни одного кабана и ни одного дерева толще метра в диаметре, да и такие были редки.
Здешний лес был до того густ и так добросовестно перевит всевозможными ползучими растениями, что в нем можно было продвигаться только прорубая себе путь мачете и все звери, если они тут и были, предупрежденные этим шумом, заблаговременно убегали.
На кампе встречались, но отнюдь не в легендарном количестве, перепелки, куропатки и какие-то полусъедобные грызуны, похожие на кроликов. Первое время кое-кто такую дичь постреливал, но вскоре благоразумие заставило прекратить это непроизводительное занятие: в расчете на ягуаров, кабанов и тапиров, все запаслись крупнокалиберными ружьями, выстрел из которых обходился 15 - 1.6 пезо. Было бессмысленно тратить его на перепелку, если за эти деньги можно было купить гуся или пару кур, Я оказался в лучшем, чем другие, положении, так как в Бельгии купил для жены двустволку 28-го калибра и она для парагвайской охоты пригодилась больше всего.
Гораздо лучше обстояло дело с рыбной ловлей, ради которой любители иногда совершали пешком предрассветные прогулки в Концепсион и с пустыми руками никогда не возвращались. Однажды пошел с ними и я. До восхода солнца мы впятером успели удочками наловить больше тридцати килограммов крупной и очень вкусной рыбы, но затем надо было побыстрей возвращаться в школу, чтобы доставить туда улов, пока он не протух. Позже, когда жара усилилась, это стало просто невозможным и ловлю пришлось прекратить.
Река Парагвай тогда изобиловала всевозможной рыбой, среди которой европейских пород я не видел. Самыми крупными были так называемые сурувинечто родственное сому, но гораздо вкуснее последнего. В Асунсионе я как-то выловил экземпляр, весивший около пятидесяти килограммов, но это никого особенно не удивило: они бывают и значительно больше. Очень вкусными и крупными рыбами являются также дорада, пати (вкусом похожая на лосося) и паку, у которой зубы сильно напоминают человечьи.
Тут же мы познакомились со знаменитой парагвайской пираньей, о которой Брэм говорит, что это самая свирепая и прожорливая тварь в природе. Формой и окраской она смахивает на нашего мирного карася, но гораздо массивнее него и в длину достигает тридцати сантиметров. У нее очень широкая пасть, вооруженная такими острыми и крепкими зубами, что любую леску и даже толстый шнур она перерезает как бритвой, - вот почему при рыбной ловле в Парагвае между крючком и леской всегда надо вставлять кусок проволоки.
Пиранья исключительно кровожадна и, если ей представляется удобный случай, атакует любое живое существо, сразу вырывая у него порядочный клок мяса, а едва в воду попадет хоть немного крови, моментально появляется целая стая, и если жертва не успеет выскочить на берег, ее растерзают в несколько минут.