В марте и апреле в целом стояла хорошая погода. Иногда в свободные дни на "оксфорде", связном самолете эскадрильи, мы вылетали на острова Силли и приземлялись на маленьком аэродроме на острове Сент-Мери. Я всегда с нетерпением ожидал этой приятной прогулки. Я полюбил покрытые нарциссами острова и их почти тропический климат. Когда мы выпивали по пинте пива и завтракали бутербродами с маслом и джемом на теплом солнце, было трудно представить, что где-то поблизости идет война. Не так далеко тысячи людей разных национальностей были вовлечены в кровавый конфликт. В другие дни мы посещали лейтенанта Дэвиса и его веселую банду экипажей торпедных катеров в маленькой гавани Пензанса, где они находились на временном отдыхе после операций у французского побережья. Теперь их использовали для спасения экипажей самолетов, упавших в море. Они брали нас на свои скоростные суда во время прогулок по водам Атлантики. Вечерами мы собирались в одной из маленьких кают, чтобы до утра пить и рассказывать анекдоты. Если кто-то из нас плохо себя чувствовал после шумного веселья в Пензансе, эти крошечные катера становились нашим отелем. Их терпеливый босс и экипажи всегда приветствовали нас на борту и обеспечивали койкой на ночь. Эти добрые друзья из военно-морского флота навещали нас на аэродроме и иногда летали с нами на "бьюфайтерах". Я думаю, что они получали от этих визитов такое же удовольствие, как и мы от посещения их в Пензансе.
Для достижения эскадрильей достойного уровня готовности к ночным боям потребовалось гораздо меньше времени, чем я первоначально думал, несмотря на приток новых экипажей. К концу марта, через полтора месяца после того, как мы прибыли в Преданнак, я почувствовал, что мы находились в достаточно хорошем состоянии, и потому предпринял шаги по усилению нашей наступательной деятельности. Большинство экипажей получали возможность нанести визит немцам над занятыми ими территориями. Мы также выполняли множество патрульных полетов над Бискайским заливом. Обычно в дневное время мы посылали два самолета в разомкнутом строю для взаимной защиты. Эти полеты не принесли нам удачи, и мы понесли наши первые боевые потери. Относительно новый командир звена и опытный сержант вместе со своими штурманами вылетели на патрулирование к устью Жиронды. Они, очевидно, столкнулись с большим количеством дальних истребителей "Юнкерс-88", и оба "бью" были сбиты. Мы получили информацию об этом от нашей разведки, которая перехватила болтовню немецкой эскадрильи, участвовавшей в этом бою. Она не оставляла сомнений относительно результата этого боя.
Это был серьезный удар по эскадрилье. Экипажи, которые мы потеряли, пользовались нашей любовью, и мы хотели отомстить. Более поздние данные разведки показали, что, возможно, о появлении наших самолетов немцев предупредили так называемые нейтральные испанские рыболовецкие катера. Те из нас, кто летал над Бискайским заливом, видели их. Мысль о том, что мои экипажи были сбиты из-за предательства этих людей, заставила закипеть мою кровь. Следующим утром я решил, что, невзирая на строгий запрет атаковать нейтральные суда, этим людям будет нужно преподать урок. Я снова выбрал Блэкберна в качестве штурмана и сообщил другому опытному экипажу о своем намерении отомстить. В штаб же авиагруппы передали, что мы вылетели на рутинное патрулирование.
Мы взлетели как раз перед завтраком, летя на высоте немного выше гребней волн, держались приблизительно в 45 метрах друг от друга. Сначала мы взяли курс на острова Силли, затем на юго-запад, в 80 км от западного побережья Бретани повернули на юг и, наконец, направились к французскому побережью около устья Жиронды. Оттуда мы начали патрулирование над морем в 83 км от берега. Крайняя южная точка нашего полета находилась в пределах видимости северного побережья Испании. Мы летели настолько низко, насколько это было возможно, чтобы не дать себя засечь немецким наземным РЛС на побережье Франции. Чтобы обеспечить внезапность, я до вылета сообщил, что, пока мы не вступим в бой или пока не возникнет какая-нибудь критическая ситуация, необходимо соблюдать радиомолчание.
Это была по-настоящему горячая работа – в этих южных водах солнце превращало наши закрытые плексигласом кабины в оранжереи. Вскоре мы обливались потом.
– Что это было? – спросил я Блэкберна по внутренней связи, всматриваясь в восточную часть горизонта.
Да, мачты судов. Я покачал крыльями, давая заранее согласованный сигнал, и резко развернулся к ним, набирая высоту 460 м. Мой ведомый последовал за мной. Через пару секунд мы были над несколькими рыбацкими катерами. По их флагам я увидел, что это испанцы. Хорошо, ублюдки, мы отучим вас помогать врагу. Снова набирая высоту, я выполнил вираж, сопровождаемый вторым "бью", выбрал один из катеров в качестве цели и перешел в пикирование. Прицелившись, я щелкнул переключателем, приводя в готовность свои пушки. Дистанция быстро сокращалась, и тут я заметил, что на корме судна кто-то лежит, положив руки под голову и, очевидно, загорая. Я убрал свой большой палец с кнопки огня. Кому бы ни принадлежала эта фигура, мужчине или женщине, но она была очень маленькая. В доли секунды, когда все это происходило, мне стало ясно, что это ребенок, вероятно, сын или дочь хозяина катера, не догадывавшийся о нашем злом намерении. Увидев ребенка, я понял, что не смогу стрелять. Нарушив радиомолчание, я вызвал Дэвиса:
– Не стреляйте.
Когда мы пронеслись на высоте мачт, ребенок помахал нам рукой, абсолютно не испугавшись. На этом гнев на предполагаемое предательство нейтралов покинул меня. Даже при том, что кто-то из них мог быть ответственным за гибель двух моих экипажей, я не мог совершить убийство. Два часа спустя мы приземлились в Преданнаке. Я стал объяснять пилоту второго "бью", почему моя рука остановилась. Он все понял.
В течение марта и апреля мы усилили наши миссии "рейнджер" над Францией, а также увеличили число полетов над Бискайским заливом. Флайт-лейтенант Ле Бутте, один из наших бельгийских пилотов, стал экспертом по штурмовке поездов. Скоро он оказался самым результативным в эскадрилье в этой области. Перед войной Ле Бутте был майором военно-воздушных сил Бельгии. В 1940 г., во время немецкого наступления, он через Францию бежал в Испанию, провел тяжелое время в различных тюрьмах прежде, чем добрался до Англии, где вступил в Королевские ВВС и получил временное звание флайт-лейтенанта. Это был сорокалетний мужчина, носивший очки, но он имел боевой дух и смелость куда большую, чем многие молодые парни. Я никогда не прекращал восхищаться им и после войны с удовольствием услышал, что он стал начальником штаба бельгийской авиации. Его единственным желанием было стрелять во врага настолько часто, насколько это было возможно. Однако надо признать, что ночью многим из нашего наземного персонала оставалось только надеяться на Бога. Из-за своего плохого зрения он ночью не точно оценивал скорость самолета на земле. Он имел тенденцию рулить к месту стоянки на большой скорости, пугая механиков, которые пятились назад и пытались указать ему нужное место при помощи факелов. Техники стали очень искусными в беге спиной назад!
Однажды лунной ночью мы возвращались из патруля в районе Бордо, после поиска неуловимых "кондоров". Пролетая над морем на высоте 150 м, я увидел впереди в воде длинный сигарообразный объект. Подводная лодка! Мы были лишь в 100 километрах от Ла-Рошели, поэтому решили, что она заряжала на поверхности аккумуляторные батареи. Я бросил "бью" в разворот с набором высоты. Поскольку субмарина не погрузилась, ее экипаж, вероятно, принял нас за немецкий самолет. Мне было жаль, что мы не имели ни обычных, ни глубинных бомб. Но, по крайней мере, наши 20-мм снаряды могли пробить топливные емкости и балластные цистерны и, возможно, уничтожить часть экипажа. На высоте 150 м я выпустил длинную очередь. "Бью" вздрагивал, и я видел вспышки и искры, когда наши снаряды попадали в лодку. Немцы открыли ответный огонь, выпустив неточную очередь с боевой рубки. Я ушел с набором высоты и начал заход для второй атаки, но моя цель начала погружаться. Мы опоздали и были вынуждены удовлетвориться наблюдением расплывавшегося на воде масляного пятна, которое означало, что подлодка, как минимум, повреждена и, вероятно, какое-то время проведет в доке на ремонте.
В Преданнаке было немного развлечений. Однажды эскадрилью пригласили на танцы в Чурч-Холл, и многие из нас отправились туда. Дикки, Док и я после нескольких кружек пива в отеле "Mullion Cove" подумали, что мы тоже должны появиться на танцах. Это была приятная ночь, и мы решили пойти пешком. По дороге заметили лошадь, которая мирно дремала в поле. Нам пришло в голову, что если мы позаимствуем это животное и приедем на нем на танцы, то внесем оживление в происходящее. После небольших уговоров Док и я оседлали удивленное животное. Дикки привел ее на веревке к танцевальному залу. Мы постучали, дверь открылась, и мы въехали верхом на нашем коне. Началось столпотворение. Лошадь испугалась, и все мы – наездники, лошадь и наш провожатый адъютант – довольно поспешно покинули зал. Мы вернули капризное животное на его поле.
В течение долгого времени нам досаждал одиночный самолет-разведчик "Юнкерс-88", он взлетал из Бретани, затем проходил по западной границе зоны действий наших наземных РЛС и продолжал полет дальше вдоль западного побережья Ирландии. Помимо прочего этот самолет собирал данные о погоде для люфтваффе и немецкого военно-морского флота.
Наши друзья из 248-й эскадрильи Берегового командования, чьи "бью" делили с нами аэродром, несколько раз пытались перехватить этот самолет. Однажды они добились успеха, но большой ценой – один "бью" потеряли, другой вернулся тяжело поврежденным. Но они уничтожили "Юнкерс-88". Однако вскоре место этого достойного противника занял другой самолет. Надо было что-то предпринять. К сожалению, он очень короткое время находился в зоне охвата наших радаров "GCI", и его было невозможно перехватить, если "бьюфайтеры" не находились в нужное время в нужном месте.
Штаб нашей авиагруппы совместно с военно-морским флотом разработал план, по которому на маршруте полета нашего коварного друга должен был располагаться сторожевой корабль. Он был оснащен примитивным радаром и имел на борту радиооператора Королевских ВВС. Если море было относительно спокойным и радар можно было использовать, этот план, казалось, имел будущее. Как только поступала информация, что "Юнкерс-88" поднимался в воздух, мы должны были срочно взлететь на "бью", установить связь с оператором на сторожевом корабле, а затем патрулировать и ждать появления врага на экране радара. Этот конкретный самолет стал известен как "Молочный поезд", поскольку точно выдерживал график своего появления. Но как бы мы ни старались, так и не смогли подойти к нему по-настоящему близко. Немецкая эскадрилья, выполнявшая эти полеты, была чрезвычайно опытной и знала все наши уловки.
Мы были счастливой и спокойной эскадрильей. Лишь однажды я вынужден был применить дисциплинарные меры в отношении одного из наших австралийских пилотов. Я завтракал с командиром авиастанции в столовой нашего отеля, когда мы со своих мест увидели одиночный "бьюфайтер", приближавшийся к зданию на высоте нашего окна. На долю секунды я подумал, что он врежется в нас, но он стал набирать высоту и с ревом пронесся над крышей. Старик был смертельно бледен.
– Узнайте фамилию этого человека, и я отдам его под суд военного трибунала.
Я остудил его, и он согласился, чтобы я сам разобрался с этим делом. Увидев виновника, я отчитал его в крепких выражениях. Осси, казалось, искренне раскаивался, и, помня о собственном подобном проступке, совершенном когда-то давно, я этим ограничился.
До этого времени я ни разу не сталкивался лицом к лицу с появлениями трусости. Я слышал о том, что она имела место в других эскадрильях, но никак не ожидал, что это произойдет в моей собственной. Когда, проинструктировав два экипажа перед патрулированием над Бискайским заливом, я вернулся в свою канцелярию, адъютант сообщил, что меня хочет видеть Совиер, один из наших новых пилотов. Это был один из членов экипажей, которых я только что инструктировал. Ему было явно не по себе. Совиер сказал, что после того, как я покинул стоянку эскадрильи, мои инструкции были изменены, и он уверен, что они не смогут достигнуть назначенного мною района патрулирования. Я поблагодарил его за лояльность и пообещал во всем разобраться. Я послал за ведущим экипажем, которому было приказано возглавить этот патрульный полет, и спросил их, о чем они думали, изменяя мои распоряжения. Штурман, который оказался смелее, сказал, что мой маршрут был проложен слишком близко к вражескому побережью и, следовательно, слишком опасен. Я распорядился, чтобы они летели на минимальной высоте над водой и не ближе чем в 80 км от французского берега. Был один шанс из тысячи, что их заметят немецкие патрульные истребители, и это считалось приемлемым риском. Мы уже прежде летали этим маршрутом, и это был единственный путь, позволявший достигнуть района патрулирования в южной части Бискайского залива и находиться там в течение любого промежутка времени. К моему удивлению, штурман затем сказал, что он прошел обучение как оператор бортового радара с условием всегда летать над Англией. Он не желал рисковать своей шеей и испытывать судьбу. Я не верил своим ушам. Мы на войне или нет? К сожалению, я вышел из себя, велел ему выйти и ждать в кабинете адъютанта.
Пилот, сквадрэн-лидер, как видно, находился под влиянием своего штурмана. Он сейчас, казалось, был немного взволнован, говоря, что настоял бы на том, чтобы выполнить полет, как было предписано. Однако я видел, что он не рад летать на "бью". Он чувствовал, что не овладел этим самолетом, и хотел бы перевестись в эскадрилью бомбардировщиков "стирлинг". Я мог понять его боязнь "бью". И прежде случалось, что кто-то боялся летать на одном типе самолета, но затем успешно действовал на другом. Я заметил, что полеты на "бью" над Бискайским заливом значительно более безопасны, чем управление бомбардировщиком, особенно "стирлингом", над Германией. Но он настаивал на том, что хотел бы летать на "стирлинге". Я пообещал ему содействия, но на меня произвело негативное впечатление полное отсутствие такта и боевого духа, показанное им перед новым экипажем при изменении моих инструкций.
Было очевидно, что этот экипаж нельзя посылать в полет, так что я выбрал другой в качестве ведущего, и затем они благополучно возвратились в Преданнак после безрезультатного патрулирования. Тем временем, после обсуждения с адъютантом, моим "отцом-исповедником", я подготовил в штаб авиагруппы письмо относительно двух этих офицеров, указав, используя служебную терминологию, что у них "отсутствует моральный дух". Из-за серьезности дела и его возможных последствий для менее опытных членов эскадрильи я перед отправкой письма предварительно позвонил Эмбри по телефону. Исполняющий обязанности командира группы не принял просьбу пилота о переводе, сказав, что если он не желает летать на "бью", то более чем вероятно – вообще не захочет летать на чем-нибудь в бою. Я был не согласен с эйр-коммодором, но не смог переубедить его. В течение двадцати четырех часов оба офицера покинули аэродром и были направлены в другие эскадрильи для испытания. Я никогда больше не слышал о них. На замену прибыл новый экипаж, и, к моей радости, пилотом в нем был Винн, мой старый друг с дней в Дебдене и теперь сквадрэн-лидер. Вместе с ним прибыл его радиооператор флайт-лейтенант Скотт. У Скотти подергивалось лицо, и первоначально в эскадрилье над ним подшучивали, но он благодушно относился к шутникам. Его отношение к подергиванию лица заключалось в следующем:
– Что вы хотите получить, если должны летать с фруктом, подобным Винну?
Глава 20
Стикс вернулся с курсов в эскадрилью как раз вовремя, чтобы вместе со мной и Бастером посетить авиазавод "Бристоль эйркрафт компани" в Филтоне. Мы должны были представлять экипажи, летающие на самолетах компании, и, как ожидалось, выступить перед большой группой рабочих в одной из столовых. Я страшился публичного выступления, но смог пробормотать несколько соответствующих слов, поблагодарить собравшихся от имени экипажей за то, что они обеспечивают нас такими прекрасными самолетами, как "бьюфайтеры". Я говорил искренне, но, поскольку чувствовал себя в роли оратора неадекватно, "сбросил бомбу" на Стикса, попросив его сказать пару слов. От взгляда, который он подарил мне, я должен был упасть замертво. Но вскоре он заставил переполненную столовую смеяться над своими шутками, большинство из которых были в мой адрес. Я заслужил это, неожиданно предоставив ему право произносить речь. Такие визиты, без сомнения, сделали много полезного и поощряли рабочих, которые получали немного почестей за свою тяжелую работу.
Днем 10 апреля из близлежащего штаба авиагруппы Берегового командования пришла информация о том, что один из наших дальних самолетов-разведчиков обнаружил в Бискайском заливе большой немецкий вооруженный рейдер, который в сопровождении кораблей эскорта с юго-запада приближался к устью Жиронды. Немедленно была организована ударная группа, состоящая из торпедоносцев "хемпден" из эскадрильи Королевских военно-воздушных сил Канады и шести "бью" из эскадрильи Берегового командования в Преданнаке. "Бью" должны были подавить зенитный огонь. Штабной офицер спросил меня, не хотел бы я помочь им тремя своими "бью". Ответ был: "Да". Перед нами стояла та же самая, что и перед "бью" из Берегового командования, задача – обстрелять корабли эскорта. На сей раз Стикс был в отпуске, потому я снова взял штурманом Блэкберна. Док Доугал донимал меня просьбами взять с собой, и я разрешил ему лететь в качестве пассажира. Были отобраны два других экипажа, и после согласования плана с "бью" из эскадрильи Берегового командования я проинструктировал их.
Мы взлетели, а через короткий интервал времени за нами последовали наши друзья из Берегового командования. Мы летели широким фронтом, двумя отдельными группами с интервалом в несколько километров, 141-я в авангарде. Когда мы над островами Силли достигли точки встречи с торпедоносцами, не было никаких их признаков. Я решил лететь дальше по запланированному маршруту, надеясь в конечном счете их встретить. В течение 45 минут мы видели только воду, поскольку скользили всего в 15 м над Атлантическим океаном, и я начал думать, что этот вылет оказался пустой тратой времени.