Курьез: вдова гофмейстера Софья Петровна Хитрово обратилась к моей жене с просьбой найти лектора и устроить у нее в доме нечто вроде сообщения о происходящих событиях, причем общество будет исключительно, конечно, из высшей аристократии. Причина такого желания та, что аристократические дамы не могут читать теперь газет, так как почти ничего не понимают в них. "Там все такие слова… напр. автономия, эсдеки, эсэры, что это такое?" - нужно объяснить, словом, все жупелы гг. аристократкам. Некоторые из них даже схватились теперь за Добролюбова и спрашивают по знакомым: "Не знаете ли вы, где найти его?.." Такую плебейскую книгу в их домах сыскать, конечно, трудно!
Хитрово, имеющая свой дом на Песочной ул., переехала теперь на Сергиевскую - излюбленную улицу нашего "большого" света. Причина - боязнь близости фабрик и заводов.
На дверях почтамта вывешено объявление, что в услугах посторонних лиц почтамт более не нуждается. Это не значит, что почтовые чиновники вернулись к своим занятиям, а только то, что добровольцев и числившихся "кандидатами" на должности вполне достаточно.
Не вовремя забастовала почта! Примкни она ко всеобщей, прежней - получила бы все. Теперь же еще большой вопрос…
Удивительная разрозненность действий: забастовки, бунты - все это вспыхивает то здесь, то там, или преждевременно, или очень поздно и дает бить себя по частям. Нет Наполеона у нашей революции!
24 ноября. Видел А. И. Воскресенского. Спрашивал его, как обстоят дела у них в Царском Селе и в их гусарском полку. Вытаращил на меня глаза и сказал, что гусары спокойнее, чем кто-либо, и ровно никаких брожений у них не происходило.
И врут же у нас в Питере, могу сказать!
26 ноября. Несмотря на резолюцию почтовой сходки, напечатанной во всех газетах, о продолжении забастовки, она сорвана. Очень многие вернулись на работы, и почта действует.
На помощь бастующим двинулись рабочие и сегодня была на Почтамтской ул. перестрелка: рабочие не пускали ходивших на работу почтальонов; говорят, были убитые.
27 ноября. Пасмурно; такие же и толки кругом.
Газеты сообщают об аресте Совета рабочих депутатов. Сделали это совсем легко и просто… оказалось, что для этого требовалось только немного решительности, которую и проявил Дурново.
Общее недоумение и раздражение вызывает высочайшая благодарность, объявленная казачьим полкам за их верную службу против "внутренних" врагов. Это вызов; очевидно, близок последний бой с самодержавием. Впрочем, со дня смерти Александра III нет самодержца на Руси, а есть только самодержавные министры.
На сегодня всюду назначены собрания и совещания.
28 ноября. Нечто об о. Гапоне. С. П. Хитрово, попечительница какого-то приюта, рассказала мне следующее. Г. Гапон получил место в их приюте, причем ни нравственностью, ни воспитанностью не отличался. Любил покутить и несколько раз каким-то образом ухитрился попадать в спальню к девушкам. Однажды встретил на улице какую-то из них (воспитанницу приюта) и отправился с ней в меблированные комнаты. Об этом узнали и предложили ему оставить приют.
Г. Гапон, кончив служить свою последнюю обедню в нем, вышел с крестом на амвон и произнес очень резкую речь, в которой предлагал девушкам не слушаться начальства, не желающего им добра и т. д. Закончил речь еще более странным возгласом: "А кто любит меня, иди за мной!"
В тот же вечер девушка, бывшая с ним в меблированных комнатах, пропала. Впоследствии она приходила в приют в весьма жалком виде, беременная и брошенная Гапоном.
Дальше: С. П. Хитрово уверяла, будто 9 января Гапон в толпе рабочих не был - были переодетые в рясы студенты - а сидел он в Вольно-экономическом обществе, ожидая прихода депутаций, с тем, чтобы идти во дворец "за министерским креслом".
С. П. Хитрово - дама, во многом очень осведомленная и наблюдательная - высказывала предположение, что Гапон, по всей вероятности, незаконный сын митрополита Антония; он выделывал такие штуки, какие другому не сошли бы с рук. Между прочим, Гапон за нетрезво-развратное поведение отсиживал в черной келье - заменяющей тюрьму у духовенства, но выпущен был очень скоро, далеко не отсидев присужденного срока.
Газеты сегодня вышли только частью. У газетчиков есть лишь "Новое время", "Слово" и "П.<етербургский> листок".
29 ноября. Слышал от офицера военного телеграфа, как произошла в действительности история в электротехнической роте, перевранная газетами.
Электротехники поставлены так, как не снилось солдатам даже гвардейских полков, и потому петиция, поданная ими командиру об улучшении пищи и т. п., являлась простым результатом пропаганды.
1) Солдаты-электротехники свободны после служебных часов, и им не препятствовали заниматься частными работами, что давало им солидный заработок.
2) За работы во время забастовок солдаты получали по 2 руб. в день (по освещению города), унтера от 4 до 6, а офицеры по 14 руб.
3) Деньги эти, якобы задержанные их командиром (по словам их петиции), в действительности не были еще даже получены им от градоначальника.
4) Солдаты являются в этой роте, в сущности говоря, бесплатными учениками, по выходе из которой сейчас же получают прекрасные места по 60–100 и более рублей.
Вот такие-то молодцы (220 из 270) подали командиру, под влиянием агитатора-механика, заявление, в котором требовали исполнения в определенный срок всех пунктов (точно их не помню).
Командир обещал ответить, ушел и дал знать по начальству и градоначальнику.
В 5 ч. вечера (а не ночью), когда было уже темно, во двор бесшумно вошел батальон Павловского полка; с ним явился и сам командир полка несколько в нетрезвом виде и приказал командиру бунтовщиков "обезоружить" их.
Тот приказал вызвать к себе роту наверх, якобы для ответа, и когда те явились - нижние помещения, где стояли ружья, были заперты дневальными, поставленными из числа верных людей.
Наверху он заявил, что переговорит с ними на более просторном месте - во дворе. Ничего не подозревавшие бунтовщики стали сбегать с лестницы и попадали прямо в объятия павловцев.
Когда вся рота была окружена и арестована, ей выкинули матрасы и шинели и повели в Петропавловскую крепость, где и разместили в маленьком манеже.
С почтовой забастовкой неразбериха: газеты твердят, что она продолжается, между тем письма весь Петербург получает исправно.
30 ноября. От П. М. Кошкина, члена совета министра внутренних дел, слышал подтверждение разсказа Хитрово о Гапоне.
Гапон, как и Зубатов, оказывается, тоже получал содержание из Министерства внутренних дел и является никем иным, как провокатором.
1 декабря. Государь, здоров и весел. "Цветет", по выражению видевших его лиц. Толки о стрельбе в него и ране, тем не менее, держатся.
2 декабря. После полудня сегодня у газетчиков конфисковано 7 газет: в них помещен "Манифест" Совета рабочих депутатов, социал-демократов и т. д. Манифест предписывает бойкот государственных бумаг, бумажных денег, обратное истребование вкладов и т. п.
На Невском проспекте буквально нет прохода от всякого возраста субъектов, выкрикивающих и предлагающих каждый день все новые и новые юмористические журналы и газеты. Плодятся, как грибы, теперь!
Обложка петербургского сатирического журнала "Ворон" (1906)
4 декабря. Левых газет в продаже нет до сих пор. Вчера в редакции "Руси" мне сказали, что она выйдет на днях под другим именем; так же поступят и остальные 6 газет.
В ночь на сегодня произведено много арестов.
У газетчиков полиция отбирала разные юмористические журналы.
5 декабря. На улицах расклеены правительственные афиши, предупреждающие, что лиц, подстрекающих к забастовке, будут штрафовать на 500 р., или сажать в тюрьму на 3 месяца.
Газета "Русь" вышла под именем "Молвы": прочел в ней правительственное сообщение, взваливающее вину за все происходящее только на крайние партии.
Цель этих сообщений - еще более разъединить общество, и в этом отношении Дурново ведет политику умело!
Огромная масса общества уже струсила и под влиянием забастовок и рабочих манифестов пошла на попятный; то и дело слышишь всюду нападки на революцию, уже именуемую "безобразием".
Да, свобода нам действительно еще "не к рылу", как выразился один мой приятель!
Слышал сегодня толки, будто Семеновского полка офицеры, "запретившие" недавно "Руси" писать что-либо о них, явились третьего дня в редакцию этой газеты и перепороли розгами всех, начиная с Алексея Суворина. Кто только пускает такие утки?
7 декабря. С часа на час ждем новой всеобщей политической забастовки. Финансовое положение многих ужасное; рента, хотя биржевые бюллетени, составляемые казенными маклерами, показывают ее в 79–80 р., на самом деле уступается по 60. Банки дают под заклад ее только по 25 р. Разорение будет полное, но лучше пройти и через него, только поскорей был бы какой-нибудь конец!
От Л. В. Крапивина слышал нерадостные рассказы. Это отставной штабс-капитан, отказавшийся стрелять по толпе и самовольно бросивший полк, и за это попавший под суд.
Теперь он бедствует, живет в углах с рабочими на Шлиссельбургском тракте и постоянно вращается в их кругу.
Настроение среди рабочих, несмотря на все уверения газет - плохое; "жрать нечего" - это выражение Л. Крапивина я слышал не раз и от других лиц.
А тут еще праздники на носу, и всякий думает о лишнем гроше. Вдобавок, начинается возмущение против своих депутатов: вышла какая-то темная история с деньгами, которые собирались с рабочих в видах самопомощи.
Правительство играет в пятнашки: каждый день ловят и отбирают то № газет, то еженедельных журналов; вместо них появляются десятки новых, опять с остервенением накидывающихся на ловителей и т. д. без конца.
8 декабря. Объявлен бой: в 12 ч. дня назначена всеобщая забастовка. Лавки полны покупателями. Ночью арестован в типографии номер 3 "Северного голоса". "Молва" ("Русь"), "Набат" ("Русская газета"), "Наши дни" ("Сын отечества") - полны резолюциями разных обществ и комитетов и так вызывающи, что наверное конфискуют и их.
Оружие (револьверы) припасено в каждой семье, но оно хорошо только против хулиганщины.
Полчаса седьмого вечера. Электричество у нас на Песках горит; в частных квартирах на Невском потухло в 3 ч. дня.
У газетчиков отобраны все юмористические журналы. Правительство круто повернуло на путь Плеве.
Из Кронштадта, для работ на электрических станциях, привезли минеров; на Морской, тем не менее, темнота.
Рисунок из сатирического журнала "Девятый вал" (Петербург, 1906)
10 декабря. На вокзалах везде войска. Вчера ездил вечером в Царское Село и вернулся около 2 ч. ночи. У всех дверей внутри вокзала стояли часовые-семеновцы. Электричество на улицах всюду работало исправно. На Загородном проспекте обогнал низкий, длинный фургон с вентиляторами на крыше и маленькой решеткой в верхней части двери, везший арестованных. Четверка добрых вороных коней довольно быстро везла этот странный экипаж плевенского изобретения, обращавший на себя внимание прохожих.
В городе вакханалия арестов. Из газет вышли только "Новое время" и "Свет". Двор типографии первой полон "охраняющими" казаками. На Васильевском острове вчера были кровавые столкновения рабочих с казаками и полицией, но в городе спокойно, и жизнь идет обычной чередой. Настроение у думающих людей смутное, подавленное: успех забастовки висит на волоске…
Москва бастует дружно и сильно; к ней примыкают другие города, и только у нас дело не клеится. Союзы разных профессий заседают усиленно, но надежда на хороший исход плохая: слишком безучастно у нас большинство!
Сегодня на Аничковом мосту несколько подростков продавали газеты и выкрикивали: "Новая финансово-политическая газета - Виттова пляска! Витте пляшет, Трепов барабанит! Витте пляшет, Трепов барабанит!"
Публика улыбалась и раскупала листки.
Забастовали гимназисты; сегодня кучки их ходили и закрывали женские гимназии. Союз учителей тоже постановил прекратить занятия.
11 декабря. Из Москвы доходят ужасные вести: там баррикады и форменная война с пальбой из орудий включительно. Это безнадежно! Вооруженное восстание одной толпы, без войск, немыслимо! Теперь не XVIII век; перед современными орудиями всякие баррикады пустая мечта!
Наша питерская забастовка ползет врозь: бастуют только рабочие на заводах кругом города, в городе же жизнь идет нормальной чередой.
На Митрофаньевском кладбище сегодня хоронили убитого молодого рабочего; толпа в несколько тысяч человек провожала его. Кладбище было полно войсками и полицией.
Как тревожно население окраин, показывает следующее: жена, ездившая на могилу матери, купила для посадки несколько елок; понес их сын хозяина ларька, где продаются венки. Парень разсказал жене, что они открыли один из склепов, снесли туда самовар, углей и кое-что из вещей и при первой тревоге всей семьей хоронятся туда. Уверял, кроме того, будто бы на кладбище рабочим доставили несколько возов оружия.
12 декабря. Нужда среди рабочих ужасная; многие семьи голодают, и, продлись еще забастовка - между самими же рабочими может вспыхнуть резня, так как бастовать желает только значительное меньшинство.
В газетах было помещено много писем от желающих на время забастовки кормить у себя на дому детей рабочих, но на эти призывы отклика нет. Во-первых, неудобно посылать детей за десяток верст, а во-вторых, рабочие не хотят этого из гордости.
Архангельская, одна из заведывающих столовой для бедного люда около Смольного, передавала тяжелые наблюдения; к ним в столовую приходит много изголодавшихся людей, главным образом, детей и женщин. Рабочие не могли бы, даже если б хотели, посылать в город своих ребят, так как не во что одеться, и рваные одежонки надеваются детьми по очереди.