В середине XVII века Вестфальский мир положил конец Тридцатилетней войне и агонии тевтонов. Франция, точно следуя замыслам Ришелье, стала господствующей державой в Европе – одно из звеньев в цепи галльских триумфов, которое немцы никогда не забудут. А в Германии цвела племенная вражда. Существовала острая необходимость в возрождении, восстановлении сил. В Эссене семья, которая в дальнейшем сыграет такую впечатляющую роль в национальном отмщении, вновь открыла свою мастерскую у рынка соли и расширила свои рынки сбыта. Город опять переживал бум. Последние чужеземные войска покинули его, за что из своего кармана заплатила торговая олигархия. В женском монастыре появилась новая настоятельница. А в муниципалитете вступил в должность моложавый клерк по имени Маттиас Крупп.
Маттиас был сыном Георга, осиротевшим в возрасте двух лет. Его отличал стойкий консерватизм, часто свойственный людям, которые воспитывались во времена широко распространенных беспорядков, и при нем Круппы вступают в тусклый период. Теперь, в своем третьем поколении в Эссене, они стали местными аристократами. Невозмутимые и состоятельные, они закрепились в качестве членов истеблишмента и стали весьма уважаемыми жителями Эссена. Больше нет путаницы насчет фамилии. Она крупно и ясно написана жирным черным курсивом. Чума больше не беспокоит Круппов, никто не выходит из себя и не избивает на улице доктора Хассельманна.
Потребность в крупных делах – не новая их характерная черта. Яркими примерами служили Арндт и Катарина. Теперь же это превращается в манию. Начиная с Маттиаса – который покупает драгоценные земли к востоку от стены, ставшие впоследствии сердцевиной огромной оружейной фабрики династии, – каждый из Круппов по очереди поддается сильному желанию расширять среду своего обитания. В конце концов они приобрели почти все из того, что стоило иметь; к шестому поколению льстивый летописец называл их "некоронованными королями Эссена".
Весьма вероятно, что автором формулы был кто-то сам из Круппов, потому что, помимо прочего, семья контролировала городскую мэрию. Это было еще одним направлением курса, установленного Маттиасом. После смерти в 1673 году он оставил троих сыновей. Старшему, Георгу Дитриху, было всего шестнадцать лет, но семья обладала такой властью, что должность городского клерка оставалась вакантной до достижения им совершеннолетия. Георг Дитрих на протяжении шестидесяти четырех лет имел в своем распоряжении секретарские печати, а когда он умер, эта должность перешла к племяннику. Другой сын Маттиаса служил бургомистром. Третий сосредоточился на бизнесе, открыв дополнительное текстильное предприятие, и руководил эссенским сиротским приютом. В 1749 году исполнилось ровно сто лет, как Круппы владели атрибутами муниципальной власти, и по такому случаю устроили торжественный вечер. Это было неосмотрительно. Перспективы были не столь яркими. Династия, похоже, выдыхалась. Из троих братьев только бургомистр, Арнольд Крупп, оставил после себя сыновей. Их было двое, и оба вызывали разочарование. Новый клерк, Генрих Вильгельм Крупп, барахтался в открытых разработках, потерял все и был вынужден продать часть собственности, чтобы оплатить счета. Брак Генриха оказался бесплодным. В результате продолжение мужского рода пало на его брата, Фридриха Йодокуса Круппа. Йодокус никогда не имел власти управленца, а под его равнодушным руководством бизнес скатился чуть ли не до уровня бакалейной лавки. Но ему удалось избежать банкротства и в 1737 году перевести большой магазин в импозантное здание на углу у льняного рынка. Самое же главное в том, что он произвел на свет сына.
Он и здесь чуть не потерпел провал. Его первая жена умерла, не родив детей. В сорок пять лет он был бездетным вдовцом и, казалось, обречен стать последним из Круппов. А затем, в 1751 году, династия получила помилование. Йодокус женился на девятнадцатилетней Хелен Амали Ашерфельд. Поскольку немцы – сторонники мужского шовинизма, есть тенденция игнорировать роль женщин в создании и сохранении первенства Круппов. На всем протяжении этих спокойных лет красивые и талантливые женщины умножали семейное состояние, и, хотя невоспетые дочери уходили, чтобы воспитывать собственные выводки, их потомки прилипали к Руру, а в следующем веке внесли в семейство свой вклад состоянием и талантами. У Хелен Амали есть и еще одно отличие. Несомненно, она была сильной представительницей Круппов своего поколения. Было бы неправильно сказать, что она привнесла в клан свежую кровь (Арндт Крупп был ее прапрадедом), но она ввела тот стиль, которого, к сожалению, не хватало ее родственникам-мужчинам. Она была сообразительной, энергичной и трудолюбивой. Кроме того, способна рожать. Йодокусу после свадьбы оставалось жить всего шесть лет, но Хелен Амали потребовалось меньше года; она забеременела почти сразу же. Ребенок, Петер Фридрих Вильгельм Крупп, своего рода переходный. Всю жизнь он оставался в тени своей матери, у которой работал бухгалтером. Будучи вдовой Крупп, Хелен Амали расширила льняной магазин, добавила к нему мясную лавку, отдел по продаже красок и готового платья, в то время как ее сын валял дурака в ружейной ассоциации и почитал память предков, служа в муниципальном совете. В двадцать шесть лет он женился на девушке из Дюссельдорфа; в сорок два он умер, и его мать начала посвящать его восьмилетнего сына в секреты торговли.
А они становились более загадочными. Рур еще даже не подошел к порогу своего величия, но делал в себе некоторые любопытные открытия. Мужчины начинали понимать, что такое доменная печь. Ее применение распространялось медленно, и теперь бригады людей регулярно отправлялись в леса, чтобы добывать железную руду. Хотя она и содержала примеси серы и фосфора, руда имелась в изобилии, и ее прямо там же в лесу обрабатывали в плавильных печах на древесном угле, который, как выяснилось, при высоких температурах вступает в соединение с рудным кислородом, освобождая железо от окисей. Необходимая температура достигалась различными способами. Вначале плавильщики просто разжигали костер на вершине ближайшего холма и надеялись на то, что ветер раздует пламя. Придя к мысли, что кузнечные мехи будут более эффективны, передвинули свои печи к берегам быстрых потоков, которые питали реку Рур. Все это было очень непродуманно. Долина оставалась сельскохозяйственной, и железо главным образом использовалось для изготовления инвентаря местных фермеров. Оно было недостаточно качественным для экспорта, но даже если бы оно стоило того, чтобы его вывозить, экспортерам мешала бы невероятная путаница с пошлинами на пользование рекой. Это все еще была феодальная страна – даже в 1823 году Эссен еще не разросся до границ своих средневековых стен, – и каждый землевладелец по берегам Рура и Рейна устанавливал свою плату для плывущих по ним барж.
Только проницательный торговец мог бы увидеть семена выгодной отрасли тяжелой промышленности в этой спорадической, ущербной деятельности. Но вдова Крупп была в числе самых прозорливых немцев своего времени. Она приобрела металлургический завод к северу от Эссена и купила акции четырех угольных шахт. У нее были средства, чтобы глубже погружаться в столь серьезное дело: согласно отчетам сына, ее состояние составляло 150 тысяч талеров. Изучая возможные капиталовложения, она остановила выбор на "Гютехоффнунгсхютте", кузнице на берегу ручья Штеркраде неподалеку. Это был отличный выбор. Построенная в 1782 году кузница принадлежала фабриканту железных изделий, которому не хватало древесного угля и который уже начал экспериментировать с каменным углем. К несчастью для себя, он был неумелым бизнесменом, и в 1800 году ему пришлось исчезнуть из Рура, чтобы скрыться от кредиторов. Главной среди них была Хелен Амали Крупп, у которой имелась первая закладная на это предприятие. Вдова действовала быстро. "Поскольку он сбежал тайно, – отметила она в своих записях, – то обанкротил свое имущество, и ввиду моих серьезных претензий я смогла выкупить его на публичном аукционе, заплатив 12 тысяч талеров, или 15 тысяч талеров в берлинских банкнотах, за все строения, фабрику, права и добрую волю".
Семь лет спустя она назначила своего девятнадцатилетнего внука, Фридриха Круппа, управляющим предприятия.
* * *
Великая семейная ирония заключается в нынешнем названии фирмы, прославляющей на разбросанных по всему миру фабриках XX века надписи "ФРИД. КРУПП ИЗ ЭССЕНА", поскольку наследник вдовы уникален среди Круппов. В одиннадцати поколениях торговцев и управленцев он, несомненно, самый некомпетентный.
Фридрих, родившийся ровно через двести лет после того, как Арндт Крупп приехал к городским воротам, был правнуком правнука Арндта, и тем самым ему были гарантированы манеры аристократа. Его проблема заключалась в том, что у него их было слишком много. Он был полон решимости стать первым настоящим промышленником Рура и в своем рвении, как слепец, натыкался то на одну беду, то на другую. В самом деле, провалы у него случались с такой фатальной регулярностью, что можно заподозрить, что манеры были фиктивными – что он только притворялся в своей уверенности, которая у него должна была бы быть, но по какой-то причине отсутствовала. Безусловно, он представляется весьма противоречивым молодым человеком. Внешне он был динамичен, ярок, полон задора; в своем личном дневнике он оставил такую запись: "Ах, я обречен на то, чтобы жить в нужде… С нашей глупости мы собираем урожай несчастий и неудач".
"Гютехоффнунгсхютте" принесла ему первую неудачу. При Хелен Амали кузница стала высокоприбыльным предприятием, выпуская кухонную утварь, печки, весы, а на субсидии из Берлина – пушечные ядра для Пруссии. Как и оружейные стволы Антона Круппа, ядра – это вспышка на отдалении; последующие события придали им большее значение, чем они имели тогда. Однако они были ясным знамением времени. Призрак Бонапарта мрачно навис над всем континентом. Рур, находившийся в походном марше от границы, не мог избежать перемен. В 1802 году Пруссия – "не государство с армией", как сострил Мирабо, а "армия с государством" – захватила Эссен и Верден, покончив с тысячелетием правления настоятельниц. Для Берлина кузница, способная выпускать бронебойные снаряды, представляла очевидную ценность. Вдова Крупп проявила к этому интерес: талер есть талер. Тем не менее, интуитивная осторожность удерживала ее от крупномасштабной конверсии производства, и последующие шесть лет доказали ее правоту. В 1805 году Пруссия отказалась от своих австрийских и русских союзников и договорилась с Наполеоном. Происходил обмен участками земли, в числе которых оказалась и часть Рура, которая стала именоваться французским великим герцогством Берг. Правителем герцогства был Иоахим Мюрат, маршал Франции и муж Каролины Бонапарт, который обосновался со штабом в Дюссельдорфе. Хотя Эссен не являлся частью сделки, маршал решил взять и его. Ввел войска. Приняв этот вызов, пруссаки однажды ночью собрались толпами у древней зубчатой стены и изгнали французов. Это поставило Наполеона в затруднительное положение. Он публично осудил Мюрата, в частном порядке велел ему немного подождать и свел счеты три года спустя при заключении Тильзитского мира, когда Эссен, в то время город с населением в 15 тысяч человек, так или иначе, был включен в состав герцогства.
Вдова же вернулась к изготовлению кастрюль и сковородок. Когда вокруг бегало так много сумасшедших в эполетах, это было единственным разумным ходом. Однако у ее внука были другие идеи. С детства он был прикован к прилавку в доме номер 12 по улице Льняного рынка, торгуя по мелочи, и, когда Хелен Амали отпустила его в литейный цех, он уволил старого мастера, потом прекратил нудный процесс изготовления традиционных металлических изделий и переоборудовал цех для высокотехнологичного производства: поршней, цилиндров, паровых труб, машинных деталей. Абсурд. У его рабочих не было необходимых навыков, а его собственный опыт ограничивался эссенским магазином. Одним махом он превратил скромное, но доходное место в банкрота и отметил свой "триумф" тем, что женился – в Гютехоффнунгсхютте.
Его жена была плохо подготовлена к ожидавшей ее странной жизни. Тереза Вильгельми, которой еще не было двадцати лет. праздновала свою помолвку, отплясывая на улицах Эссена, прижимая к себе куклу и вопя на нижненемецком диалекте: "Я невеста!" Очевидно, ей и в голову никогда не приходило, что ее жених – дурак. В том обществе почтительное отношение к кормильцу было почти абсолютным, даже если он полный неудачник. Новобрачная была воспитана так, чтобы выращивать сильных детей. Она вырастила четверых, и большего от нее нельзя было ожидать. На портрете это похожая на птичку женщина с тонкими губами. Она выглядит решительной, даже упрямой, но ей не хватает интеллигентности, а портрет был написан достаточно поздно в ее жизни, когда она, по крайней мере, уже научилась читать. Несмотря на то что она была дочерью купца, она говорила нечленораздельно. Даже через девять лет после свадьбы зять Фридриха писал об их женах: "Они даже не умеют правильно разговаривать по-немецки, хотя это их родной язык, не говоря уже о том, чтобы писать".
Бабушка Терезиного мужа не страдала таким недостатком. Особенно хорошо она разбиралась в цифрах и, едва взглянув на его счета, решила действовать. Вскоре после свадьбы Фридрих заболел. Когда же он выздоровел, то обнаружил, что Хелен Амали продала "Гютехоффнунгсхютте" трем владельцам угольных копей. Другой мог бы призадуматься над этим уроком. Но не Фридрих. Он увидел лишь то, что его бабушка, осуществив, как обычно, надежную сделку, увеличила свое состояние на 47 250 талеров, и сразу же стал думать, как бы их потратить. 3 августа 1809 года мы застаем его путешествующим в Берлин с паспортом, подписанным Наполеоном. Если бы Бонапарт знал, что было на уме у молодого Круппа, он не разрешил бы ему путешествовать дальше ближайшей тюрьмы. Император по всей Европе разбросал кордоны из таможенных постов. В промежуток времени между введением им налогов и английской блокадой рурские купцы совершенно растерялись; муж сестры Фридриха Хелен, Фридрих фон Мюллер, был вынужден заняться изготовлением суррогатного кофе, а другие изучали порошки средневековых алхимиков в неистовой надежде как-нибудь заполнить прилавки. Однако Крупп шел иным путем. Он решил в нарушение закона контрабандно ввозить на континент продукты из нидерландских колоний. В ноябре того года он и его агенты планировали доставить товары из Амстердама в Эссен. Ротшильды могли бы успешно справиться с таким делом. А он не мог. Каким-то образом ему удалось выманить у своей обычно бережливой бабушки 12 500 талеров. Тогда агенты, которые, возможно, обманывали его с самого начала, написали ему, что все потеряно; перехитрить французов было невозможно.
Так все и произошло. Так с ним происходило всегда, и теперь он собирался повысить ставки. 9 марта 1810 года Хелен Амали скончалась на семьдесят девятом году жизни. Она могла бы назвать других наследников. В Эссене жила ее внучка фрау фон Мюллер, а также правнук Георга Дитриха, Георг Кристиан Штоллинг. Конечно, она не могла питать никаких иллюзий в отношении кроличьих способностей будущего контрабандиста под ее крышей. Тем не менее, он был старшим сыном ее старшего сына. Права прямой мужской линии наследования сильно поддерживались обычаями. Она сердцем не могла оставить его без наследства, поэтому фактически все попало в его руки – магазин у льняного рынка, накопленные за двести двадцать три года акты и сделки и состояние в наличных: 200 тысяч талеров, что сегодня примерно эквивалентно миллиону долларов. Фридрих размечтался. Первым делом он решил изменить магазин у льняного рынка. Его долгая жизнь в качестве розничной торговой точки должна была вскоре закончиться. В будущем он перейдет на оптовые продажи. Возможно, оптовая торговля казалась пределом мечтаний, хотя более вероятно, что он все еще держал глаз на Амстердаме; товары, о которых он вел речь, кофе и сахар, подлежали обложению французскими пошлинами. Но это было только началом. Будучи человеком состоятельным и независимым, он стремился к чему-то более эффектному. Он хотел крупной удачи, и еще тогда, когда завещание его бабушки находилось в стадии утверждения, решил, что найдет почти легендарный секрет изготовления литой стали.
В наполеоновскую эру о литой стали говорили с особым почтением. В то время это было подобием ядерной реакции: таинственная, чарующая, казавшаяся безграничной в своих возможностях. Сталь – низкоуглеродистое железо, крепкое и ковкое – не является природным созданием, и в ту пору, когда химию знали плохо, она считалась чудом. В прошлом операторы плавильных печей производили ее в небольших количествах, манипулируя железом и углеродом с помощью стержней и одновременно регулируя поток воздуха, проходящего сквозь мехи. Производя металл, они обращали внимание на его "ощущение", внешний вид, руководствовались интуицией, использовали ловкость рук и секреты, которые переходили от отцов к сыновьям. До XIX века эти рассчитанные на удачу методы были неплохими, но теперь, с расцветом эры машин, Европа отчаянно требовала крупных слитков высококачественной стали. Старые кузнецы помочь не могли. Как не могли помочь и операторы доменных печей; печи производили только чугун с его большим содержанием углерода, неприемлемо хрупкий. Предпринимались попытки сплавливать несколько небольших слитков стали и обрабатывать их как единые блоки; кузнецы были разочарованы, потому что кислород воздуха, вступая в реакцию с углеродом стали, разрушал всю партию.