Книга рассказывает о жизни и деятельности советского разведчика А. М. Орлова. Она написана на основе документальных материалов КГБ, ЦРУ, ФБР и свидетельств участников событий.
Содержание:
-
Из архивов КГБ: дело Орлова, сталинского мастера шпионажа 1
-
СОДЕРЖАНИЕ 1
-
ОТ АВТОРОВ 1
-
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ 1
-
Глава 1 - НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ 2
-
Глава 2 - ОТ ГИМНАЗИИ ДО ЧК 6
-
Глава 3 - ДЕЛО "ВОРМА" И НОВЫЙ ПАСПОРТ 12
-
Глава 4 - ЭКСКУРС В ДРУГУЮ ИСТОРИЮ 19
-
Глава 5 - ОХОТА ЗА "ХРОМЫМ" 25
-
Глава 6 - "ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК" 33
-
Глава 7 - ВЫХОД НА "БОЛЬШУЮ ДОРОГУ" 41
-
Глава 8 - "БЕРЕГИТЕ ЕГО КАК ЗЕНИЦУ ОКА" 53
-
Глава 9 - "ENFANT TERRIBLE" 67
-
Глава 10 - "НЕ ЛЕЗЬ ПОД ПУЛИ!" 77
-
Глава 11 - ЗАПРЕТНЫЕ ТЕМЫ 81
-
Глава 12 - ОПАСНАЯ ИГРА 90
-
Глава 13 - В СТРАХЕ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ 97
-
Глава 14 - ТАЙНЫ ЗА СЕМЬЮ ПЕЧАТЯМИ 103
-
Глава 15 - ПРОФЕССИОНАЛ 116
-
ПРИЛОЖЕНИЕ I - "Красная капелла" 123
-
ПРИЛОЖЕНИЕ II - Сети "Корсиканца" и "Старшины" после июня 1941 года 124
-
ПРИЛОЖЕНИЕ III - Отрывок из материалов опроса Александра Орлова, проведенного в 1965 году 128
-
ПРИЛОЖЕНИЕ IV - Имена и названия 129
-
ПОСЛЕСЛОВИЕ 130
-
БИБЛИОГРАФИЯ 132
-
-
Примечания и источники 134
Роковые иллюзии
Из архивов КГБ: дело Орлова, сталинского мастера шпионажа
СОДЕРЖАНИЕ
От авторов
Предисловие
Глава 1. Незваный гость
Глава 2. От гимназии до, ЧК
Глава 3. Дело "Ворма" и новый паспорт
Глава 4. Экскурс в другую историю
Глава 5. Охота за "хромым"
Глава 6. "Первый человек"
Глава 7. Выход на "большую дорогу"
Глава 8. "Берегите его как зеницу ока"
Глава 9. "Enfant terrible"
Глава 10. "Не лезь под пули!"
Глава 11. Запретные темы
Глава 12. Опасная игра
Глава 13. В страхе за свою жизнь
Глава 14. Тайны за семью печатями
Глава 15. Профессионал
Приложение I
Приложение II
Приложение III
Приложение IV
Послесловие
Библиография
Именной указатель
Примечания и источники
ОТ АВТОРОВ
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Июльским вечером 1990 года я совершал ежедневный ритуал опечатывания двери кабинета № 317 в здании КГБ на Лубянке. Используемое для этого архаичное приспособление состояло из деревянной бирки с комочком пластилина и пропущенным через нее суровым шпагатом. Шпагат продевался в ушки двери и косяка, вдавливался в пластилин и фиксировался личной бронзовой печатью. Чтобы пластилин не прилипал к печати, в отношении ее гравированной поверхности предпринималось такое же действие, какое совершает суеверный человек через левое плечо, когда хочет оградить себя от бесовских козней. Может быть, поэтому, а может быть, в силу простоты и надежности это устройство пережило несколько поколений обитателей Лубянки и выкрутасы научно-технического прогресса. Правда, отдельные долгожители дома 1/2 на площади Дзержинского любовно приложили руку к его увековечению путем замены фанерной бирки на пластмассовую или даже алюминиевую, однако среди разведчиков, одержимых охотой к перемене мест, производство амулетов в виде бирки-якоря на всю жизнь не привилось. Я принадлежал к последним и за свою службу сменил их штук семь или восемь.
Возня с биркой подходила к концу, и близился тот момент, когда блестящий оттиск печати на пластилине несет с собой освобождение от служебных забот и мысли переключаются на домашний ужин, как за уже запертой дверью кабинета зазвонил телефон. По его звуку я определил, что это линия оперативной связи, и решил не разочаровывать другого засидевшегося коллегу, хотя привычка перерабатывать имела часто самое простое и практическое объяснение - потратить с большей пользой время, отбираемое московским часом пик. Дверь была отперта, а трубка оказалась в руках раньше, чем на другом конце линии исчезла надежда. "Олег, как будет время, приезжай, - сказал знакомый голос, - есть кое-что интересное". Из пригородного Ясенево, где размещается штаб-квартира разведки, именуемая "Центр", звонил Александр Петрович - начальник подразделения, в ведении которого находятся ее архивы. В его интонаций была та самая напускная небрежность, которая появляется в результате большого удовлетворения чем-то и желания заинтриговать этим "чем-то" своего собеседника. Следовало бы не поддаваться и не доставлять ему ожидаемого удовольствия помучить меня неизвестностью, но любопытство пересилило, и я спросил: "А что именно?" - "Ну, что мы с тобой будем по телефону говорить?! Приезжай - узнаешь".
Не могу сказать, что не спал всю ночь, - этого Александр Петрович не добился, но на другой день я все же сидел в его кабинете. На столе передо мной высилась стопка старых дел, объединенных одним оперативным псевдонимом - "Швед". "Шведом" был Александр Михайлович Орлов, резидент советской разведки в годы гражданской войны в Испании, таинственно исчезнувший в 1938 году из Барселоны и объявившийся в США в 1953 году с публикацией своей разоблачительной книги о преступлениях Сталина. Это было, пожалуй, все, что я да и большинство сотрудников разведки знали о нем в то время. Считалось, что раз он ушел, да еще в США, к главному противнику, то вроде бы был предателем, хотя никаких официальных комментариев по этому поводу не давалось. В истории внешней разведки, предназначенной для внутреннего пользования, его имя было обойдено молчанием. "Вы предлагаете мне написать о предателе?" - спросил я с некоторым разочарованием.
"Для начала прочти вот это", - Александр Петрович раскрыл одно из дел. Это была обобщенная справка об Орлове. Я буквально съел ее глазами. Передо мной раскрылась тайна, и не одна. Изумление, видимо, отразилось на моем лице, и Александр Петрович не мог скрыть торжествующей улыбки: "Ну? Что скажешь?". Я еще не мог осмыслить все прочитанное и только ответил обычно ничего не значащим, но в данном случае отражавшим суть дела: "Все это очень не просто…" Потом на ум пришло нечто профессиональное: "Ведь если его допрашивали в ФБР и ЦРУ, то надо бы получить и их материалы".
До материалов ФБР и ЦРУ дело, однако, тогда не дошло - я просто не знал, как чисто технически и процедурно подступиться к их архивам на основе действующего в США закона о свободе информации. Тем более для статьи в газете этого и не требовалось: дай Бог, хоть из того, что есть в нашем архиве, включить побольше. Материал об Орлове был опубликован в "Труде" двумя частями ("кусками" - как говорят журналисты моего поколения) 20 и 21 декабря 1990 г, в дни, когда советская разведка отмечала свое 70-летие, Это было весьма примечательно. Материал, естественно, мной согласовывался с руководством разведки хотя бы потому, что он содержал пусть уже принадлежащие истории, но все же формально секретные сведения и разрешить его публикацию мог только начальник разведки - Леонид Владимирович Шебаршин. При этом была указана и намечаемая дата публикации. Я получил не только согласие, но и поддержку. Разведка была готова рассматривать свою историю не одномерно - как цепь героических свершений, а во всей сложности приближения к исторической истине. Вылепленная революцией и гражданской войной, противоречивая фигура Орлова в такой же мере воплощала в себе сущность, образ и историю советской разведки 20-30-х годов, в какой частное отражает целое. А учитывая масштаб его личности, может быть, и более того. Это же относится и к его коллегам-современникам, чьи имена предстанут в этой книге: Теодору Малли, Арнольду Дейчу, Дмитрию Быстролетову, Дмитрию Смирнову, Леониду Эйтингону, Сергею Шпигельглассу и другим. Невольно закрадывается грешная мысль о том, что, когда разведка была малой по численности, люди в ней работали большие. Интересно, что скажут потомки о нас?
20 декабря 1990 г. я принес показать свежий номер "Труда" с "Побегом в неизвестность" Шебаршину. Он чуть оторвался от бумаг и довольно бесстрастно сказал: "Хорошо, я уже видел". Потом небрежно добавил: "Теперь надо писать книгу", - и снова вперил взгляд в документы, давая понять, что аудиенция закончена. На мое возражение, что для книги предоставленных мне материалов не хватит, он, не поднимая глаз, произнес как уже нечто решенное: "Александр Петрович об этом позаботится".
Книг я никогда не писал, хотя имел достаточный опыт журналистской работы как разведчик, действовавший под прикрытием некоторых центральных газет, включая "Правду" и "Известия". Тем не менее претендовать на написание книги я никогда бы не осмелился, и, может быть, было даже лучше, что кто-то другой решил, что надо попробовать. В это время произошли события, сколь случайные, столь и неизбежные, если рассматривать их диалектически.
Еще в мае 1990 года, опять же в "Труде", я опубликовал статью "Последний полет "Черной Берты"", о том, что было известно советской разведке о сенсационном перелете заместителя Гитлера по партии, наци № 2 Рудольфа Гесса в Великобританию в 1941 году, незадолго до нападения Германии на Советский Союз. Статья была перепечатана в лондонской "Санди таймс" и привлекла внимание британского историка Джона Костелло, работавшего в то время над книгой о тайных попытках Гитлера заключить мир с Англией в 1940–1941 годах. Он списался со мной, и в январе 1991 года мы встретились с ним в Москве для обсуждения документальных источников по делу Гесса. Узнав, что я начинаю работу над книгой об Орлове, и ознакомившись с уже опубликованной статьей о нем, Джон Костелло предложил писать ее вместе. Он был готов взять на себя архивы ФБР и ЦРУ и работать на американских и английских материалах. Я подумал и решил, что это весьма разумно по двум причинам: во-первых, снимался вопрос моего "проникновения" в ФБР и ЦРУ (хотя в читальном зале архива ФБР побывать мне все же довелось) и, во-вторых, совместный труд западного и советского авторов обещал быть более объективным, что для истории немаловажно.
Итак, я согласен, Костелло согласен. Оставался только один "пустяк" - мне, как действующему офицеру КГБ, получить разрешение на научное и литературное сотрудничество с иностранным автором. Насколько мне известно, такого прецедента еще не было. Но за окном шел 1991 год. В просвет казенных белых занавесок моего кабинета был виден не только хлопающий одной открытой дверью 40-й гастроном - опорная точка советской торговли, но и новый, нарождавшийся мир, в котором, казалось, все было возможно. Я написал рапорт на имя председателя КГБ с соответствующим обоснованием моей просьбы. Начальник разведки поставил свою визу. Через несколько дней рапорт вернулся. В левом верхнем углу Владимир Александрович Крючков написал только одно слово: "Согласен".
То, что получилось из этого согласия и совместного труда двух разноплеменных историков, вы и держите сейчас в своих руках. В силу необходимости (Джон Костелло не владеет русским языком) окончательный текст книги был подготовлен на английском языке. По этой же причине она сначала вышла в США и Англии, а тем временем переводилась на русский язык. Ни Джон, ни я не можем сказать, что это только его или только моя книга. Тем более я не могу сказать этого о ее переводе с английского на русский язык, поскольку это уже третье опосредственное изложение того, что я когда-то писал, и текст зачастую неузнаваем. Но это та сумма исторических фактов, которые мы вместе отыскали и собрали, и выводов, к которым мы вместе пришли. Если мы в чем-то не соглашались, то такие случаи особо оговорены в сносках и примечаниях.
Мы не ставили перед собой задачу осуждать или оправдывать Александра Орлова. Мы старались, насколько это позволял имеющийся материал, точно воспроизвести события и их взаимосвязь. Проще говоря, рассказать вам, как это было.
О. Царев
Глава 1
НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
В пятницу, 14 ноября 1969 г., человек в темно-сером пальто сошел на станции Анн-Арбор с поезда, прибывшего в 8.30 утра из Чикаго, и взял такси. Оно остановилось на перекрестке улиц Стейт и Саут Юниверсити. Пассажир вышел и присоединился к толпе студентов, которые спешили на лекции по широко раскинувшейся территории студенческого городка Мичиганского университета. Ледяной ветер, порывами наносивший снег с озера Гурон, сотрясал голые ветви деревьев перед Лорч-холлом. Сквозь вращающиеся стеклянные двери человек вошел в шестиэтажное здание экономического факультета- Никто не обратил особого внимания на коренастого мужчину в пальто модного покроя, хотя вид его не вязался ни с преподавателями факультета экономики, ни со студентами. Задержавшись перед доской объявлений, где висело расписание занятий на этот день, он пробежал глазами список и зашагал по коридору цокольного этажа здания.
В одной из аудиторий пожилой человек читал студентам лекцию на английском языке с сильным американским акцентом. Несмотря на то что он весьма постарел, гость без труда узнал его по фотографиям, имевшимся в личном деле тридцатилетней давности, где содержалось следующее описание: "Выше среднего роста, атлетического сложения; нос слегка перебитый; лысеющая голова, волосы сильно поседевшие. Носит короткие усы, тоже седые; очень решительные черты лица, манеры, походка и жестикуляция; отрывистая, резкая речь; серые пристальные глаза. Прекрасно владеет английским языком, говорит с американским акцентом Хорошо говорит по-немецки, более или менее свободно объясняется на французском и испанском языках". Усы его давным-давно были сбриты, голова почти совсем облысела, а гнусавый американский выговор стал еще заметнее. Годы сделали свое дело с атлетической фигурой, наделив ее академической сутулостью. Однако не могло быть ни малейшего сомнения, что это был тот самый человек, который ему нужен.
Убедившись в этом, гость тщательно прикрыл дверь и взглянул на часы. До конца лекции оставалось пятнадцать минут - ну а потом он представится преподавателю. Поезд из Чикаго тащился долго, в нем было холодно, и гость пошел назад по коридору в поисках туалетной, комнаты.
Не прошло и десяти минут, как человек в темно-сером пальто вернулся к аудитории. К своему смятению, он обнаружил, что она пуста. Мысленно он обругал себя за то, что поставил на первое место удовлетворение естественных потребностей; это был просчет, из-за которого он упустил возможность без труда установить контакт с человеком, в поисках которого проехал пол земного шара. У него были и домашний адрес, и номер телефона преподавателя, но, как подобает осторожному и методичному исследователю, он решил проверить их в регистратуре университета. Однако он не стал делать этого на экономическом факультете, а перешел в примыкающее к нему отделение физических наук и там попросил список постоянных преподавателей и почасовиков. Он обнаружил, что имя сотрудника юридического факультета Игоря Берга было одним из немногих, которое не сопровождалось учеными званиями. Преподаватель проживал в доме 400 по Мэйнард-стрит, квартира 703, то есть всего в двух кварталах от университета.