Гаверниц представил эти идеи генералу Сайберту. Вопрос заключался в том, где начать. Было почти невозможно раздобыть надежную информацию о настроениях германских генералов, командовавших различными секторами Западного фронта. Многие из них были смещены и заменены другими офицерами в ходе неотвратимого отступления немцев из Франции и в результате событий 20 июля. Гаверниц в предварительной беседе с генералом Сайбертом в качестве нужного нам человека назвал генерала графа Герхарда фон Шверина. Гаверницу довелось узнать, что Шверин противился развязыванию нацистами войны, и были все основания считать, что он находится где-то на Западном фронте. Это дало делу толчок. Сайберт вспомнил, что совсем недавно слышал это имя. Он приказал нескольким штабным офицерам разобраться в вопросе, и они доложили, что до недавнего времени Шверин командовал 116-й танковой дивизией, дислоцированной в Ахене. Ходили слухи, что он объявил Ахен открытым городом, но каким-то образом был отстранен от командования, после чего город стал ареной жестокой битвы. Получалось, что эти факты совпадали с изначальными предположениями Гаверница в отношении Шверина и заслуживали дальнейшего изучения. Сайберт согласился. Он дал указание подполковнику (ныне полковнику) своего штаба Е.С. "Баду" Ли работать вместе с Гаверницем и направил его в Ахен, находившийся тогда в руках американцев, выяснить обстоятельства этой истории.
В руинах Ахена Гаверниц и Ли расспросили немало чудом выживших немецких жителей и составили общую картину из следующих фактов.
Ахен был первым крупным немецким городом на пути наступающих войск союзников в самой Германии. Возможно, по этой причине Гитлер приказал защищать его до последней капли крови, сделав образцом германской стойкости и продемонстрировав союзникам, что их ждет дальше. Несмотря на его приказы, Шверин оповестил горожан, что намерен отступить без боя и объявить Ахен открытым городом, чтобы спасти его от уничтожения. Он был в состоянии это сделать, потому что нацистские чиновники, напуганные тем, что город вот-вот будет осажден американцами, бежали, так что Шверин полностью контролировал ситуацию.
Жители, которым чуть раньше нацисты приказали эвакуироваться из города, встретили известие о решении Шверина взрывом восторга. Для осуществления намеченного плана Шверин попытался сообщить о своих намерениях командованию американской Первой армии, которая остановилась невдалеке от Ахена. Однако в течение трех дней не было видно никаких признаков наступления американцев, поэтому нацистские бонзы вернулись, арестовали жителей, сотрудничавших со Шверином, и донесли на него военному руководству. В результате Шверину было приказано сдать командование и явиться в штаб его армейского корпуса.
Он так и сделал, но, понимая, какая судьба может быть ему уготована, попросил разрешения вернуться к своим войскам и попрощаться с ними, что ему было позволено. На самом же деле Шверин надеялся задержаться там на несколько дней, пока не подойдут американцы. На следующий день внезапно появился отряд немецкой военной полиции и окружил ферму, на которой располагался штаб Шверина. Полиция явно была намерена арестовать его. Офицеры Шверина заняли на ферме круговую оборону с автоматами в руках. В случае попытки ареста Шверина его войска готовы были открыть огонь. Вся эта история, хотя и завершившаяся столкновением, не имела прецедентов ни на одном из германских фронтов Второй мировой войны.
После того как в течение трех дней ожидаемое американское наступление так и не началось, Шверин отказался от своих планов и от командования и вернулся, как и было приказано, в штаб корпуса. К счастью, он избежал сколько– нибудь серьезного наказания, поскольку один из главных военных следователей-офицеров по этому делу, несогласный с требованием Гитлера сражаться до последней капли крови ценой гибели гражданского населения, с симпатией относился к замыслу Шверина.
13 октября 1944 г., когда американский VII корпус наконец ворвался в Ахен, бои в самом городе продолжались восемь дней, прежде чем немцы были вынуждены сдаться, и то лишь после того, как последний оплот защитников города, отдельное здание в центре города, американцы превратили в щебенку методичным огнем прямой наводкой из 155-миллиметровых орудий. Город лежал в руинах. Гитлер шел своим путем.
Гаверниц едва ли смог бы найти лучший пример в поддержку наших предложений. Сумей Шверин вступить в контакт с американцами, сражения можно было бы избежать, и были бы спасены и город, и тысячи жизней с обеих сторон. Проблема состояла в том, как найти таких людей, как Шверин, и обеспечить для них возможность успешно предпринять необходимые шаги.
Генерал Сайберт все понимал и предложил свою полную поддержку. Недавно взятые в плен немецкие генералы были единственным надежным источником информации о своих коллегах, еще сражающихся на фронте. Если бы нам удалось отыскать пленников с антинацистскими убеждениями, появилась бы возможность узнать от них о людях, подобных Шверину, среди действующих немецких генералов. Поэтому Гаверниц вместе с полковником Ли решили проехаться по нескольким крупным лагерям военнопленных и поискать подходящих немецких офицеров. В лагере в Ревене, Бельгия, Гаверниц, после тщательного изучения, выбрал двух перспективных кандидатов: генералов Ганса Шефера и фон Фельберта. Оба открыто выражали неприязнь к нацизму и согласились составить списки своих коллег, которые могли бы склониться к капитуляции. Оба желали стать членами чего-то вроде консультативного комитета из антинацистски настроенных генералов, действующего в согласии с союзниками .
Гаверниц выдвинул план формирования группы советников из пяти немецких генералов. Двое уже были найдены. Предстояло найти еще троих. Сайберт предложил Гаверницу и Ли поехать в Англию, где содержалось значительное число высокопоставленных генералов.
Для британцев наша идея, в общем, не была в новинку. Из множества немецких генералов, прошедших проверку в британской разведке, они уже отобрали пригоршню таких, чья твердая антинацистская позиция представлялась достаточно убедительной.
Эту небольшую группу пленников собрали возле Лондона. Согласно сведениям британцев, генерал Бассендж, который часто выступал от лица группы, был, без сомнения, самым способным и наиболее настроенным на сотрудничество в борьбе с нацистами. Он уже пробовал помочь британцам склонить к капитуляции немцев, оккупировавших острова в Ла-Манше. На британском военном корабле Бассендж приблизился к берегу острова Джерси и попытался обратиться к немецким оккупантам с помощью мегафона. К сожалению, немецкий командир ответил на призыв Бассенджа залпом из тяжелых орудий. Но эта попытка, по крайней мере, продемонстрировала желание Бассенджа действовать, хотя и обнаружила явную неготовность врага к капитуляции. Конечно, в данном случае обе стороны действовали чересчур открыто. Инцидент подтвердил то, что мы уже знали: любые шаги к капитуляции должны производиться в обстановке величайшей секретности. Нельзя надеяться на успех, мегафоня о своих намерениях или размахивая белыми флагами, – деликатное дело, выставленное напоказ, не может не провалиться.
При личной встрече Бассендж произвел на Гаверница впечатление человека, вполне подходящего для того, чтобы возглавить наш проект. Бассендж уже сформулировал собственные планы свержения Гитлера и убеждения германских армий сложить оружие. Они были несколько романтичней наших, с расчетом на радиообращения, заброску связных на парашютах и массовое разбрасывание с самолетов листовок с предложением капитуляции и пояснениями, как ее осуществить. Но самым важным, с нашей точки зрения, были желание Бассенджа сотрудничать, его убежденность в бессмысленности продолжения войны и его интеллектуальное превосходство над прочими пленными генералами.
Следующим шагом, одним из самых трудных, было обеспечение нашему проекту поддержки самого высокого военного и политического руководства союзников. И вот, несколькими днями позже, в начале декабря 1944 г., на совещании в штабе генерала Эйзенхауэра Гаверниц, при поддержке генерала Сайберта, изложил свой план. План предполагал создание возглавляемого генералом Бассенджем комитета из пленных немецких генералов, который рекомендовал бы союзному командованию пути и средства установления контактов с еще сражающимися немецкими командирами, которых можно считать убежденными антинацистами и которые с симпатией относятся к идее капитуляции. В роли посредников было предложено использовать пленных младших офицеров, якобы бежавших из плена.
Прошло несколько недель, и наконец из Вашингтона был получен ответ, извещавший, что после рассмотрения на высоком уровне проект был отвергнут.
Западные союзники не предполагали использовать германских милитаристов для нанесения ударов по германскому милитаризму. Мы это понимали, даже несмотря на то, что это был не самый практичный подход к проблеме капитуляции Германии. Еще одной причиной негативной реакции послужила битва в Арденнах, вклинившаяся между началом наших переговоров с генералом Сайбертом и получением ответа. Вашингтон теперь был совершенно убежден, что немцы будут сражаться до конца, что добровольная капитуляция крайне маловероятна, – и в военном угаре, охватывавшем тогда союзников при одной мысли о немцах, может быть, даже не очень-то и стремился позволить нацистам легко выйти из игры.
Однако попытка была не напрасной. Наши сведения о Шефере, Фельберте и Бассендже, по крайней мере, показывали, что, несмотря на избиение генералов после 20 июля, в германской армии еще остались люди, которые понимали, что капитуляция – единственный выход для немцев. Кто были эти люди и где их можно было найти, оставалось вопросом – на который мы вскоре получили ответ, но совсем не тот, какой ожидали.
Глава 4
Искатели мира
В течение осени 1944 года, пока мы развивали идею добиться капитуляции на Западном фронте посредством убеждения, нас стало беспокоить некое шевеление к югу от нас, какие-то изменения политического климата в Северной Италии. У нас на тот момент не было свидетельств того, что раздающиеся из Берлина призывы стоять насмерть менее популярны в немецких войсках на итальянском фронте, нежели на Восточном или Западном фронте. Напротив, мы полагали, что им отводилась особая роль в защите того самого альпийского бастиона, на который нацисты рассчитывали как на последнее убежище, и что именно это было одной из основных причин их упорного сопротивления в Северных Апеннинах. Тем не менее в доходивших до нас из Италии слухах, в сообщениях посланцев стало всплывать слово "мир". Мы были еще слишком подозрительны для старта, а подозрительными сделало нас то, что заинтересованной стороной чаще называли СС, а не армию. Так оно и шло, мы не проявляли особого энтузиазма, но охотно прислушивались к этим разговорам, в особенности потому, что в качестве посредников и эмиссаров часто появлялись священники. Их искренность не вызывала сомнений, но хотелось знать, чья инициатива стоит за их действиями.
Первый посланник был направлен ко мне высоким католическим сановником из Швейцарии, с которым я познакомился в дипломатических кругах Берна. В начале ноября 1944 г., вскоре после моего возвращения с совещания в Вашингтоне с Донованом, сановник пришел ко мне и рассказал о серьезных попытках группы немцев в Италии обсуждать вопросы заключения мира, которые, к несчастью, как он думал, закончились ничем. Возможно, предположил он, американцы могли бы что-то из этого извлечь.
Затем он подробно рассказал о том, что известный итальянский промышленник Франко Маринотти в прошлом месяце побывал в Швейцарии и сделал от имени немцев определенные предложения британцам. Маринотти, насколько я знал, был президентом крупной местной компании "Сниа вискоза", владевшей большими заводами в Италии. Когда я последний раз о нем слышал, он противостоял попыткам поддерживаемого немцами фашистского правительства Муссолини национализировать крупную индустрию Северной Италии – довольно туманный план, который не двинулся с мертвой точки, а Маринотти за свои старания попал в тюрьму.
Немцы – по моим сведениям, за спиной Муссолини – освободили Маринотти и послали его в Швейцарию ознакомить британцев с планом, содержащим все те же немецкие мечты, с которыми мы встречались и раньше, и особенно часто потом: а именно, что немцы прекратят огонь на западе, если союзники объединятся с ними в борьбе против русских. В качестве подтверждения высокого уровня германской протекции, которой пользовался Маринотти, мне был показан документ, вроде бы исходящий от Вильгельма Гарстера, генерала СС в Северной Италии, гарантировавшего Маринотти свободный въезд и выезд из Италии.
Согласно сообщению из Лондона, британцы, выслушав Маринотти, закрыли перед ним все двери. То есть, как свидетельствовали мои церковные контакты, желаемый канал связи между немцами в Италии и британцами так и не начал действовать. Сановник пришел ко мне узнать, не заинтересован ли я в том, чтобы собрать обломки и ввести в дело Вашингтон. Сообщая об этом в штаб-квартиру, я вполне ожидал получить комментарий в том смысле, что в Вашингтоне вызывает сомнение честность немцев в попытках такого сорта. Я был другого мнения.
Некоторые обстоятельства в странном тайном соглашении Маринотти и руководства СС нас удивляли. Гарстер заверил Маринотти, что за этими поисками мира стоит не кто иной, как Генрих Гиммлер. Правдивы эти заверения или нет, проверить было невозможно, но сейчас мы знаем из немецких документов, захваченных после войны, что в Берлине Гарстер отчитывался о результатах миссии Маринотти Шелленбергу, который стоял в эсэсовской иерархии на две ступеньки ниже Гиммлера. Кроме того, Гарстер был не самым высокопоставленным офицером СС в Италии. Над ним находился генерал Карл Вольф, личный представитель Гиммлера, командовавший всеми силами СС в Италии. Несмотря на это, Гарстер заявил, что Гиммлер действует через него, а не через Вольфа, чье имя действительно тогда еще не фигурировало в этом деле. Мы в то время, конечно, не могли понять эти тонкости в тайных операциях верхушки СС.
Из захваченных немецких документов выяснилось, что в итоге Гарстер сообщил и о моем контакте с церковным сановником. Возможно, священник рассказал о своем визите Маринотти, а тот – Гарстеру. Интересно отметить, как этот генерал СС искажал факт в рапорте в Берлин, видимо пытаясь пробудить интерес у руководства. Он заявлял: "Даллес пожелал, чтобы его проконсультировали [в вопросах установления мира], потому что он вернулся с заданием от Рузвельта установить контакт с соответствующим немецким представителем. Этого представителя следовало найти в кругах СС, так как только контакт с СС представлялся Соединенным Штатам значимым. Работу по контакту предполагалось начать после переизбрания Рузвельта. Целью переговоров было высвобождение американских войск в Европе для использования в Азии. Интересы борьбы с большевизмом были не столь важны для американцев…"
Несколько позже при посредничестве синьора Оливетти, владельца знаменитой итальянской компании по производству пишущих машинок, приехавшего в Швейцарию по делам бизнеса, я встретился с еще одним священником, секретарем кардинала Миланского Ильдефонсо Шустера, преподобным доктором доном Биччераи, который только что прибыл в Швейцарию с секретным визитом. Он преследовал две цели: повидаться со мной и через папского нунция в Берне связаться с Ватиканом от имени кардинала. В тот момент кардинал не мог сделать этого из Милана, отделенного от Рима линией фронта. Мне было сообщено, что кардинал пожелал выступить в роли посредника между немцами и силами итальянских партизан, чтобы избежать дальнейшего кровопролития и разрушений в Италии. Поскольку партизанские силы теперь (после визита руководства КОСИ в штаб союзников) были официально признаны сражающимся подразделением союзных войск, их действия могли, по-видимому, направляться из штаба союзников. Поэтому дон Биччераи был озабочен тем, чтобы я сообщил о плане кардинала штабу союзников в Риме. Одновременно он просил о том же и Ватикан, основываясь на теории, что кашу маслом не испортишь. Суть предложения заключалась в том, что немцы согласились бы не разрушать итальянскую промышленность, коммунальное хозяйство, системы энергоснабжения и вообще все, что не имеет непосредственного военного значения, при условии, что силы партизан, со своей стороны, согласились бы не препятствовать отходу немцев своими нападениями или террористическими актами. Духовные власти предложили свое посредничество между этими сторонами.
Дон Биччераи дал мне экземпляр этого "проекта", как он назывался, – документа довольно необычного. Я по своим каналам связи переправил его просьбу в Рим и вскоре был информирован, что КОСИ и слышать об этом не хочет. Они готовили всеобщее восстание против немцев и не могли от него отказаться. Они страдали и сражались, за ними охотились, их уничтожали, не давая укрытия. Пусть теперь немцы слегка побеспокоятся, что может случиться, если они окажутся в ловушке между силами союзников, напирающими на них с юга, и партизанами, нападающими с тыла и флангов.
КОСИ был намерен сделать все возможное, чтобы показать миру способность итальянцев внести основной вклад в свое освобождение, а не сидеть сложа руки, пока союзники все сделают за них. Командование союзников в Риме, у которого не было оснований для разногласий с КОСИ в данном вопросе и которому было безразлично, как будут спасаться немцы, пытаясь выкупить свою безопасность у партизан или угрожая тактикой "выжженной земли", не делало ничего, чтобы переубедить КОСИ.
Нам было неясно, откуда исходит инициатива данного зондирования обстановки. Было, однако, понятно, что кардинал Миланский, могущественная фигура в церкви, не позволил бы использовать свое имя для этого предприятия, если бы рассматривал его как просто выстрел наугад. Он бы не предложил, как это следовало из документа, чтобы генерал Вольф и фельдмаршал Кессельринг подписали соглашение за немцев, если бы у него не было с их стороны неких подтверждений о заинтересованности в таком соглашении. Какими бы ни были окончательные цели этого предложения, оно, по крайней мере, свидетельствовало, что в высоких нацистских кругах в Италии заваривается какая-то каша, нечто такое, с чем мы еще не сталкивались на других фронтах сражений.