Чтобы описать обстановку переговоров о капитуляции, нам нужно только указать, где находились их главные участники к началу 1945 г. Генерал Вольф со своим штабом занимал квартиры на берегу озера Гарда, где Муссолини в 1943 г. решил основать свою неофашистскую Республику Сало и где до сих пор функционировало германское посольство с послом Раном. Рассыпанные вдоль озера по реквизированным отелям и виллам, эти вырождающиеся остатки фашизма и главные представители нацистской Германии, назначенные работать с ними, – все они поселились в тени Альп: Ран и Вольф в Фазано, со служебными помещениями в соседней Гардоне, а сам Муссолини и некоторые из его министров жили и работали в Гарньяно и Сало. Рабочая штаб-квартира СС размещалась в Вероне, где у Вольфа был кабинет и где располагался генерал Гарстер, шеф полиции СС. Чтобы выполнять полицейские и разведывательные обязанности в районах своей ответственности, СС расположила крупные подразделения в Генуе, Милане и Турине. Инспектор СС по данному району, полковник Вальтер Рауф, по многим причинам оказался под конец важной фигурой. Милан, главный город на севере Италии и важнейший индустриальный центр, расположен в часе езды от Швейцарии. Немецкая угроза опустошить Северную Италию относилась в основном к индустриальному и экономическому комплексу в самом Милане и вокруг него. Именно здесь в декабре 1944 г. Муссолини последний раз появился перед публикой и угрожал миланцам гневом немцев. Поскольку гражданская власть в этом районе развалилась, миланский кардинал Шустер стал тем лицом, к которому могли обратиться немцы и итальянцы, пытающиеся предотвратить холокост в Италии. Стараясь избежать ненужного кровопролития и разрушений, Вольф поручил Рауфу наладить контакт с кардиналом. В последних усилиях спасти свои жизни Муссолини и Грациани также обратились к кардиналу.
Познакомившись с ведущими действующими лицами как на стороне союзников, так и на вражеской стороне и их ролями, читатель теперь знает о них намного больше, чем знали мы в Берне, когда начинали переговоры о капитуляции. Для нас в начале 1945 г. Вольф, Гарстер, Дольман и их подчиненные были просто именами, офицерами из командной цепочки врага. По нашему разумению, на всех них ложилась тень мрачной репутации СС. Мы во многом смотрели на них глазами наших друзей из итальянского Сопротивления, которые их боялись, ненавидели и часто страдали, попав к ним в лапы. О таких генералах, как Рёттигер и Поль, мы тогда еще не слышали.
Глава 6
Неуверенное начало
К концу 1944 г. наступления союзников через побережье Нормандии и со стороны Средиземного моря привели к почти полному освобождению Франции. Остались лишь несколько изолированных районов нацистского сопротивления. Союзники очистили от немцев французскую сторону швейцарской границы от Женевы до Базеля, и это позволило мне организовать пост УСС в небольшой эльзасской деревне Гегенхайм, возле Рейна и недалеко от швейцарской границы. Я имел обыкновение время от времени навещать этот пост, чтобы встречаться с руководителями разведок американских армейских групп, освобождавших Францию, в особенности с представителями 12-й армейской группы под командованием генерала Омара Бредли и 6-й армии под командованием генерала Джейкоба Диверса. Офицеры американской разведки, получившие неприятный сюрприз во время битвы в Арденнах, были жизненно заинтересованы в информации о передвижениях немецких войск, которую мы собирали.
В этом районе Эльзаса немцы отступили за Рейн, за исключением Кольмарского котла, и держали оборону в Шварцвальде несколькими милями дальше. Временами они посылали снаряд-другой через реку, то ли пристреливаясь к военным конвоям союзников, то ли просто давая нам знать, что они еще живы. Безопасности ради мы, как правило, выключали фары автомобилей, проезжая ночью по эльзасским дорогам.
В воскресенье 25 февраля 1945 г. было особенно холодно и пасмурно. Мы с Гаверницем приехали в Гегенхайм, чтобы встретиться с генералом Джином Харрисоном, начальником разведки американской 6-й армии. Он сказал нам, что у него есть особая проблема, которую нужно с нами обсудить. В неразберихе сражения за Кольмарский котел, когда немцев выбивали из Эльзаса, таинственным образом исчез американский армейский грузовик, который перевозил сейф, битком набитый исключительно важными военными бумагами. Генерал попросил нас помочь отыскать сейф. В те дни мы взяли себе за правило никогда не оставаться без радио– или телефонной связи с нашей штаб-квартирой в Берне. Пока мы занимались исчезновением сейфа, пришло срочное сообщение из моего офиса. Майор Вайбель из швейцарской военной разведки хотел в этот же вечер повидаться со мной и Гаверницем.
Я знал, что Вайбель не стал бы пересылать такое сообщение через границу, если бы не что-то важное. Заверив генерала Харрисона, что уже идем по следу пропавшего сейфа, мы выехали в Базель и сели в первый же поезд до Люцерна .
На протяжении многих месяцев мы работали с Вайбелем над вопросами, представляющими взаимный интерес, нас связывала тесная дружба, профессиональное доверие и взаимопонимание. Разумеется, мы разделяли общее желание знать, что планируют немцы.
Вайбель, Гаверниц и я пообедали изумительно приготовленной форелью в тихом ресторанчике на берегу Люцернского озера. Вайбель немедленно перешел к делу. В тот день он разговаривал с одним итальянцем и еще с одним швейцарцем, и то, что они рассказали, по его мнению, должно было нас заинтересовать. Это были очередные мирные посланники с итальянского фронта. Должен признать, что моя первая реакция энтузиазмом не отличалась. В предложениях было много знакомого по прежним попыткам поиска мира со стороны итальянских промышленников, опасавшихся немецкой тактики выжженной земли. Имя итальянца нам тогда ничего не говорило. Это был бизнесмен барон Луиджи Парильи. Швейцарцем был профессор Макс Гусман – человек с необычным характером, учитель, руководивший хорошо известной частной школой в Цугерберге, неподалеку от Люцерна. Один из родственников барона Парильи посещал школу Гусмана, и это оказалось тонкой ниточкой, которая привлекла к нему внимание Парильи, а затем и втянула в это приключение.
В начале января Парильи написал Гусману письмо с просьбой помочь, если это возможно, с получением швейцарской визы. Это оказалось возможным за 10 тысяч швейцарских франков, залога, который должен был гарантировать, что он останется в Швейцарии не дольше определенного срока. Гусман это обеспечил. Но для того, чтобы попасть в Швейцарию, была нужна не только швейцарская виза. В то время, чтобы покинуть Италию, требовалось разрешение немцев, и, насколько мы знали, разрешение давалось только при условии прекрасных отношений с немцами или в случае, когда они видели для себя некую пользу в данной поездке.
Гусман, узнав, что Парильи собирается рассказать по прибытии, пришел к Вайбелю, с которым был знаком раньше, а Вайбель обратился к нам. Это был вопрос, объяснил Вайбель, который не могли решить швейцарцы – только союзники. В то же время, заверил он нас, швейцарцы глубоко и истинно заинтересованы в любом проекте, который мог бы привести к ускорению заключения мира и спас бы Северную Италию от разрушения. Экономическое благосостояние Швейцарии было тесно увязано с положением в экономике Северной Италии. Уничтожение итальянской промышленности и энергостанций, разорение края нанесли бы серьезный удар по экономике Швейцарии, особенно если бы пострадал порт Генуи, через который шел жизненно важный импорт для Швейцарии продовольствия и другие поставки.
У швейцарцев больше не было причин опасаться германского вторжения, но они оказались лицом к лицу с проблемой возможного перехода тысяч солдат из разбитых нацистских и фашистских частей через швейцарскую границу в поисках убежища либо для прохода сквозь Швейцарию вместо сдачи. Швейцарцы уже приняли всех эмигрантов, каких только могли, и желали любой ценой избежать нового наплыва беглецов. Вайбель чувствовал, что до определенных пределов его помощь в серьезном движении к мирной капитуляции найдет поддержку, поскольку это соответствовало интересам его страны, но действовал он строго неофициально.
Чего хотел Парильи? Что он предлагал? Вайбель предложил, чтобы о подробностях мы напрямую поговорили с этими двумя людьми, встретившись с ними в тот же вечер. Быстро обдумав предложение, я решил, что будет преждевременно самому впутываться в дела с безвестными эмиссарами, которые мало что могут предложить и действуют на свой страх и риск – или, хуже того, могут оказаться немецкими агентами, пытающимися внедриться в нашу миссию. Для этого задания идеально подходил Гаверниц. Он достаточно долго работал в плотном контакте со мной, знал мои взгляды и методы и умел потрясающе точно оценивать истинность подобных попыток поиска мира. К тому же он уже много месяцев занимался подобными проблемами. Я поблагодарил Вайбеля и следующим поездом вернулся в Берн.
Вайбель привел Гаверница в номер в люцернском отеле "Швайцерхоф", где остановились Парильи и Гусман. На следующий день, вернувшись в Берн, Гаверниц сообщил мне, что они рассказали и какое впечатление произвели на него. На первый взгляд эти два человека поразили его куда больше, чем представители вооруженных сил от фельдмаршала Кессельринга или "черных сапог" СС из Италии. Итальянский барон оказался низеньким, хрупким, лысым джентльменом с заискивающими манерами – как описал его Гаверниц, малость смахивающим на содержателя небольшой итальянской гостиницы, который пытается уговорить вас пообедать в его заведении. Во время пауз в рассказе Парильи профессор ждал лекцию на темы мира и международного взаимопонимания, которые были близки нашим сердцам, но отнюдь не помогали сближению позиций на переговорах в номере отеля в Люцерне. Парильи уклонялся от попыток узнать у него имена людей, которых он представляет. Он оставался в пределах темы грядущего ужаса немецкой мести в Северной Италии и ссылался лишь на то, что услышал в последнем публичном обращении Муссолини в декабре, когда стареющий диктатор угрожал вероломным итальянцам за их нелояльность фашизму всеми видами кар от рук германцев. Это, по словам Парильи, заставило его неистово искать пути к тому, чтобы избежать надвигающегося несчастья. Он был вдохновлен идеей, что избран ангелом-спасителем Северной Италии. Теперь он был человеком, исполняющим миссию.
В итоге Парильи стал развивать идею, что СС в Италии совсем не такая, как кажется. Именно СС, а не германская армия, способна на некие независимые мысли и действия. СС не в восторге от тактики выжженной земли и может эту тактику саботировать – по крайней мере, некоторые люди в СС. Кто? Откуда это знать Парильи? Гаверниц продолжал давить на него, чтобы тот назвал имена в подтверждение своих заявлений. Наконец, барон упомянул о своих тесных связях (которые поддерживались уже длительное время) с молодым капитаном СС (оберштурмфюрером), неким Гвидо Циммером, начальником контрразведки в разведотделе СС в Генуе, где Парильи с ним впервые и встретился. Недавно Циммера перевели в Милан, и Парильи, у которого были даже офисы, продолжал с ним встречаться. Циммер, как сказал Парильи, несмотря на службу в СС, был убежденным католиком, посвященным в мальтийские рыцари. Из бесед с Циммером Парильи понял, как глубоко тот обеспокоен возможностью того, что СС получит из Берлина приказ опустошать Италию. Циммер, в некотором роде эстет и интеллектуал, был одержим желанием спасти религиозные ценности и творения искусства Италии. Парильи не сомневался в искренности Циммера, неоднократно вступавшегося за итальянцев, которых приказывало арестовать гестапо. Парильи со своей озабоченностью спасением Северной Италии до некоторой степени подстегивал Циммера к действиям. Их беседы в конце концов привели к тому, что Циммер осторожно изложил всю проблему старшему офицеру СС, которого он знал, – полковнику Ойгену Дольману. К величайшему облегчению Циммера Дольман выслушал его с откровенной симпатией и сказал, что он передаст его мнение своему начальнику, генералу Карлу Вольфу, командующему всеми частями СС в Италии. Парильи не знал, что случилось затем. По его словам, они с Циммером разработали план, как добраться в Швейцарию и через Гусмана выйти на связь с союзниками. Со своей стороны, Парильи обратился к итальянским властям за разрешением на выезд для поездки в Швейцарию "по экономическим вопросам". Было получено одобрение немцев. Где-то в немецком командовании СС замолвили словечко, чтобы Парильи разрешили поездку.
Гаверница все это не слишком впечатлило. Какой-то капитан СС не представлялся ключевой фигурой для капитуляции германских армий в Италии, то есть для той задачи, которую Гаверниц всеми силами старался решить на куда более высоком уровне на Западном фронте осенью 1944 г. Казалось, Циммер вообще не подходил для СС. Этого человека, как выяснилось много позже, судьба забросила совсем не в ту партию. Что касается Дольмана, то Гаверниц встречался с ним несколькими годами ранее, и это имя вызывало у него интерес, – а еще больший интерес вызвал Карл Вольф. Но нужны ли были Парильи и Циммер, чтобы как-то влиять на этих людей в деле капитуляции германских армий? К этому вопросу Гаверниц относился скептически. Он поблагодарил Парильи за информацию о его контактах и за добрые намерения и сказал, что на сегодня ценнее была бы беседа с Дольманом или Вольфом, а лучше всего – с маршалом Кессельрингом. На тот момент больше сказать было нечего.
У Гаверница осталось более или менее твердое убеждение, что с бароном Парильи он видится последний раз. Вайбель, который продолжил переговоры с Парильи и Гусманом на следующий день, был чуть более оптимистичен и дал Парильи пароль, по которому его пропустили бы швейцарские пограничники, если бы он захотел вернуться. Как высший офицер швейцарской разведслужбы и сотрудник генерального штаба, Вайбель имел полномочия инструктировать пограничников о пропуске лиц, которые представляли интерес для швейцарской разведки, давая заранее установленный пароль. Со своей обычной предусмотрительностью Вайбель подумал о возможности того, что переговорщики могут пожелать вернуться в Швейцарию и что любой инцидент на границе поставит под угрозу безопасность всего предприятия, а любая огласка может иметь фатальные последствия.
Отчитавшись мне о встрече с Парильи и Гусманом, Гаверниц уехал на лыжную прогулку. Мы чувствовали, что у нас есть время для короткой передышки и пройдет какое-то время, прежде чем мы вновь услышим об этих людях. Мы составили отчет об этих встречах и поместили его в нашу папку с названием "Миротворцы", которая заметно потолстела за последние месяцы, но все еще казалась довольно бесполезной.
Но мы были не правы. Всего через пять дней после встречи нам позвонил Вайбель и сообщил срочные известия. Парильи вернулся в Швейцарию. И не только это. С ним были два офицера СС: полковник Ойген Дольман и капитан Гвидо Циммер, из Милана. Вайбель без суеты распорядился о допуске их в Швейцарию и нашел для них безопасные квартиры в Лугано. Их присутствие в Швейцарии следовало хранить в секрете. Через несколько дней они должны были вернуться в Италию. Наш отдых закончился.
Мне это дело не казалось достаточно обещающим для того, чтобы отзывать Гаверница из Давоса. Кроме того, мне пришла в голову хорошая идея опробовать на этих эмиссарах нового посредника, такого, который еще не работал в этой специфической операции. Я имел в виду Поля Блюма, хорошо проверенного сотрудника моей бернской группы. В прошлом он с блеском продемонстрировал свое знание людских натур. Он появился бы на сцене без какого-то заранее разработанного сценария и смог бы свежим взглядом оценить Парильи, Гусмана, Дольмана и весь их проект. У Поля были и еще кое-какие дела в районе Лугано. Только что в Кампионе был пойман итальянский агент, и следовало его допросить. Так что в любом случае поездка была бы не напрасной, как бы ни повели себя немцы.
Для встречи Вайбель заказал кабинет на верхнем этаже ресторана в Лугано, "Ристоранте Бьяджи", который обычно использовался для заседаний местного ротари-клуба. Довольно забавный момент, если учесть секретность происходящего. В кабинете был низкий, отделанный деревом потолок и камин, а входные двери были выполнены в готическом стиле. В зале стояла резная мебель, а на стенах были развешаны чеканные картины художников школы Тициана, все тяжелые, мрачные и очень соответствующие целям нашей встречи.
Днем в субботу 3 марта Вайбель собрал участников в sala. Помимо Парильи, Дольмана и Циммера вновь присутствовал профессор Гусман. Самому Вайбелю необходимо было срочно ехать в Цюрих, и он оставил при визитерах швейцарского старшего лейтенанта Фреда Ротплеца. Поль допрашивал итальянца в Кампионе дольше, чем ожидалось, и таким образом это странная группа на несколько часов осталась предоставленной сама себе. Вайбель проинформировал немцев, что с ними встретится эмиссар из Берна. В конце концов, именно за этим они сюда приехали. Но до прибытия моего эмиссара у них не было реальных вопросов для обсуждения. Для любопытных они выглядели как туристы, облюбовавшие этот хорошо известный ресторан. Они ели и пили, обсуждали погоду и пейзаж и прочие нейтральные вопросы – кто как доехал и как хорошо было жить до войны. Затем, когда беседа за столом, уставленным холодными закусками и полупустыми бокалами, начала затухать, инициативу перехватил профессор Гусман, который никогда не упускал возможности поразглагольствовать. Он заговорил о войне и мире и постепенно переключился с роли профессора на роль международного политика и переговорщика. Поскольку никого из моей группы еще не было, я представляю себе его речь только по отчетам, но, зная этого человека и много раз слышав его, я могу вообразить, какую он произнес страстную лекцию об очевидном тотальном поражении Германии, оказавшейся в руках непоколебимого союза западных демократий и Советской России. Немцы, сказал он, просто обманывают сами себя. Если они, подобно Гитлеру, считают, что могут разрушить этот союз, то они ошибаются. У немцев есть лишь один путь: капитуляция… безоговорочная капитуляция. Дольман, к которому была обращена эта тирада, выглядел несколько захваченным врасплох резкими замечаниями Гусмана. Придя в себя, он возразил, что все это очень хорошо, но любая капитуляция немецких генералов без приказа или разрешения Гитлера была бы изменой, и Кессельринг – если Гусман имел его в виду – именно так на это и смотрит. Упоминание об измене подействовало на него, как красная тряпка на быка. Он бросился в атаку. Парильи, рассчитывавший на Гусмана больше как на посредника, чем как на главное действующее лицо, был встревожен этим энергичным наступлением.