Алексей Петрович, "не умея растолковать ему, как можно отказаться от приобретения драгоценного подарка", ушел с обеда. На следующий день министр попытался вручить Ермолову "необычайной цены синий яхонт", а великий визирь - "нитку крупного жемчуга". Но оба не имели успеха.
"Многие обыкновенно стараются приписать всё своим способностям и талантам, - иронизировал Алексей Петрович, - я же признаюсь чистосердечно, что успеху более всего способствовала огромная фигура моя и приятное лицо, которое омрачил я ужасными усами, и очаровательный взгляд мой, и грудь высокая, в которую ударяя производил звук, подобный громовым ударам".
16 августа Алексей Петрович получил официальное уведомление, что его величество считает вопрос о провинциях, отошедших к России по Гюлистанскому мирному договору, решённым, поскольку "приязнь государя императора Александра I шах предпочитает пользе, происходящей от приобретения земель". фетх-Али повторил это Ермолову при первом же свидании с ним и, обращаясь к зятю, стоявшему рядом, пошутил:
- Посмотри на посла, видишь, как ему совестно, что не исполнил моей просьбы, не уступил мне хотя бы Карабаха, когда я готов сделать всё, что угодно, для его государя.
Все рассмеялись. Продолжая беседу, Фетх-Али спросил Ермолова уже серьёзно:
- Скажи, не хитря, ты передашь наш разговор императору?
- Непременно, - ответил Алексей Петрович, - и подчеркну, что его величество шах персидский говорил мне о том самым благосклоннейшим образом, что в глазах его не было ни малейшего негодования. Напротив, прочел я в них намерение всегда быть истинным другом русскому государю.
Ответ посла очень понравился шаху, и он завел речь о своей власти, которую считал несравненно выше власти других монархов, уподобляя себя тени Аллаха на земле.
- Приятна тень от человека, под скипетром которого благоденствует несколько миллионов человек, считающих дни его правления благотворными, - сказал Ермолов шаху и, не сдержавшись, спросил:
- Скажите, ваше величество, а какова была тень вашего дядюшки хана Мухаммеда из рода Каджаров, например, для нахичеванцев или грузин? Было ли его правление столь же благотворным для них, как и ваше для персов?
Шах понял намёк посла на зверства дядюшки Мухаммеда, но неудовольствия не обнаружил, а может быть, умело скрыл его за хитрой усмешкой в седую бороду.
27 августа 1817 года шах устроил прощальную аудиенцию. Алексей Петрович, довольный итогами многомесячной работы, благодарил повелителя Ирана за проявленное им внимание не только к нему лично, но и ко всем членам посольства. Заканчивая свою речь, он сказал:
- С первого шага по земле персидской пронес я в душе моей почтение к знаменитым делам и славе вашего величества, и сие чувство почерпнул я в истинной дружбе и уважении, которые великий государь мой сохраняет к особе вашей.
Ныне, имея возможность познать лично высокую добродетель вашего величества, возвращаюсь я в Отечество исполненный удивления. И благополучно утвержденный мир, и милостивый благосклонный прием, которого удостоились россияне, будут новым поводом дружбы и большей привязанности великого государя их к великому обладателю Персии.
Молю Бога, чтобы сохранил он доброе согласие между нашими странами на благо обоих народов.
Благополучное царствование и слава вашего величества есть сердечное желание каждого россиянина.
На эту речь шах ответил кратко, но столь проникновенно, что растрогал себя до слез:
- Ты до того расположил меня к себе, что язык мой не хочет произнести, что я отпускаю тебя.
Из записок Н.Н. Муравьева-Карского:
"…Посол дал пир главнейшим чиновникам Персии.
Приемная палатка была освещена чудесным образом, к стороне дворца была иллюминация, музыка играла, словом, нельзя было сделать ничего пышнее и параднее, но неучи сии ничего не поняли, они рыгали и ели руками одни арбузы. Вали курдистанский чуть было не подавился конфеткой, которую хотел проглотить с бумажкой".
Прощаясь с солдатами почетного караула, посол пожаловал им сто червонцев, а их начальнику золотые часы, но едва Алексей Петрович отвлекся, расторопный сарганг отобрал деньги у своих подчиненных и, конечно, не вернул, заметил молодой русский офицер, наблюдавший за этой картиной.
Персидских солдат грабили не только офицеры, но и сам шах, недоплачивавший им до половины жалованья.
29 августа Ермолов выехал из Султании и 9 сентября был уже в Тавризе. Здесь Алексей Петрович обратился к мирзе Безюргу с просьбой сообщить ему, когда он будет готов приступить к установлению границы между двумя странами, и сам предложил начать работу в апреле 1818 года. Советник принца поспешил согласиться, надеясь добиться расположения посла и признания Россией Аббаса наследником престола, что было чрезвычайно важно в сложившейся в Персии политической ситуации, которая определялась непримиримой борьбой за власть между двумя сыновьями шаха.
Формально после смерти шаха престол должен был занять его старший сын Мамед, но его, рожденного христианкой, отец лишил этого права, провозгласив наследником младшего Аббаса, появившегося на свет от мусульманки из рода Каджаров. Каждый из них получил в управление свою часть. При этом первому достались области, основная масса населения которых состояла из представителей самых знатных фамилий и их подданных. Второй же получил территории, недавно отвоеванные у Турции, а значит, не имевшие общих культурно-исторических традиций с коренной Персией.
Мамед-Али был несравненно сильнее. Чтобы уравнять с ним Аббаса, шах позволил ему иметь регулярные войска и отказал в этом старшему сыну, лишенному права на престол, чем еще более обострил конфликт между братьями.
Войска принца обучали английские инструкторы. Поэтому Ермолов не считал возможным признавать Аббаса наследником престола без приобретения каких-либо очень важных и существенных выгод для России. Поскольку вопрос этот даже не обсуждался в Султании, постольку и в Тавризе посол обошел его, не сказав Безюргу ни "да", ни "нет". Вот если бы шах попросил, то можно было бы еще подумать. Впрочем…
"В бытность мою в Персии, - писал Ермолов царю, - обстоятельно узнал я, что по смерти шаха внутренняя война неизбежна и сему причиною наследство, которого старший сын шаха мирза Мамед-Али лишен несправедливо. Сам он признался мне, что наследства [читай: власти] не уступит. Я имею полную его доверенность и до такой степени довел с ним мое знакомство, что могу иметь с ним сношение, если ваше императорское величество изволите найти это нужным".
Далее Алексей Петрович поведал государю Александру Павловичу свою систему доказательств того, насколько выгодно признать принца Мамеда наследником престола: Аббас уже сейчас имеет тайные сношения с народами Дагестана и настраивает их против России; получив же власть, он непременно объявит войну, чтобы отвоевать провинции, потерянные Персией по условиям Гюлистанского мира, заключенного сразу после войны.
19 сентября Аббас-Мирза принял русское посольство "со всеми знаками вежливости и внимания". Прощаясь, он сказал:
- Я уверен, что вы, покидая нас, остаётесь всем довольны, и, конечно, не увозите с собой ни малейшей неприятности.
Ермолов промолчал. На следующий день он выехал из Тавриза. Утром посла догнал адъютант Аббаса с офицерами и вручил ему письмо принца, который уже сам лично просил признать его наследником престола.
Ответное письмо получилось весьма пространным и обтекаемым. Однако смысл его сводился к тому, что коль сам шах Фетх-Али не нашел нужным внести вопрос о признании Россией наследника в повестку переговоров, то и он считает невозможным после окончания их "входить в рассуждение о том предмете, о коем его величеству угодно было хранить молчание".
Заканчивая письмо, Ермолов еще раз выразил восхищение "редкими качествами души и отличными добродетелями" принца Аббаса, но не забыл напомнить, как его советник мирза Безюрг содержал членов русской миссии под караулом и не позволил им встретиться с пленными минувшей войны, чтобы выяснить, кто из них готов вернуться на родину.
"Поступки подчиненных, конечно, не всегда могут быть относимы на счет начальников, - писал Алексей Петрович, - но весьма часто дают понятие о намерении их, ибо подчиненным всегда выгодно угадать волю начальников".
24 сентября Алексей Петрович прибыл в Нахичевань и остановился в доме уже известного читателю слепого хана, недавно возвращенного к власти. Беседовали долго и о разном. В основном говорил хозяин, а гость слушал и запоминал, чтобы потом речь мудрого старца перенести в свои записки:
- Не так давно здесь были и русские войска, но они не за ставили проливать слез в земле нашей, и злом не вспоминают о них соотечественники мои. Теперь вы, посол сильнейшего государя в мире, удостаиваете меня вашей приязнью и, не пренебрегая бедным жилищем моим, позволяете принять себя как друга. Не измените тех же чувств благорасположения, господин посол, когда непреодолимые войска государя вашего войдут победителями в страну сию…
Хан замолчал. Со стороны казалось, что уснул. Но нет, подумав немного, он продолжил:
- Хотя приближаюсь я к старости, но еще не сокрушит она сил моих, и последние дни жизни моей успокою я под сильной защитой вашего оружия. Некоторое предчувствие меня в том уверяет… Я знаю персиян и потому не полагаюсь на прочность дружбы, которую вы утвердить столько старались. Я не сомневаюсь, что или они нарушат дружбу своим вероломством, или вас заставят нарушить ее, вызывая к отмщению вероломства…
На следующий день он отправил донесение императору Александру I, в котором так определил итоги своего посольства:
"Бог, содействующий благим намерениям Вашего Императорского Величества, допустил нас быть исполнителем точной Вашей воли. Возложенные на меня поручения в Персии я окончил благополучно. Настояния о возвращении нами областей были повторены с твердостью. С таковою же я отверг оные, и наши границы не претерпели ни малейшего изменения. Дружба была не весьма чистосердечна, но получила наилучшее основание, и, по-видимому, можно надеяться на продолжение оной. Иноземцы не в полном блеске изображали здесь славу Вашего Императорского Величества и могущество России, но смею утверждать, что ныне воздается им достойное почтение".
10 октября Ермолов вернулся в Тифлис и в конце месяца написал всеподданнейший рапорт, в котором изложил свои впечатления от увиденного:
"В Персии… в руках шаха Фетх-Али власть беспредельная, более или менее отягощающая подданных… Господствующая страсть его - собирание сокровищ.
Народ обременен чрезмерными налогами, грабительство приведено в систему и обращено в необходимость для каждого управляющего, ибо без денег и подарков ни милости шаха, ни покровительства вельмож, ни уважения между равными снискать невозможно.
Деньги доставляют почести и преимущества, до коих персияне ненасытны.
Деньги разрешают преступления, с которыми персияне неразлучны…"
2 октября посольство Ермолова достигло российской границы, где его встречала команда донских казаков. Вскоре наши путники увидели на возвышении и знамя кавказского корпуса. Алексей Петрович никогда не мог вспоминать об этом равнодушно. И не потому, что начальствовал здесь, а потому что был русским.
Экономия средств, в том числе экстраординарных сумм, выделенных посольству, стала предметом особой заботы Ермолова. Истратив на подарки сто тысяч рублей, за которые и отчитываться не должен был, он вернул их в казну из собственного жалованья. "Знай наших, брат Арсений! - писал Алексей Петрович Закревскому. - Только обрати, пожалуйста, на это внимание Государя, не помешает, если он увидит, что в деньгах я не первое счастье поставляю".
Говорят, что "не в деньгах счастье, а в их количестве". Но посол имел возможность получить от принца Аббаса огромную сумму, стоило лишь признать его наследником престола. "Я сие мог сделать на основании данной мне инструкции, - подчеркивал Ермолов, - но видел в том вред нам, а потому и за сто миллионов на то не согласился бы. Много нашлось бы мастеров, которые и деньги взяли бы и поступку своему придали похвальный вид. Меня многие примут за дурака!" Впрочем, не только тогда, сегодня особенно…
За успешное выполнение высочайшего поручения по ведомству иностранных дел Алексей Петрович Ермолов был произведен в чин генерала от инфантерии.
Глава восьмая.
ЗАБОТЫ ПОВСЕДНЕВНЫЕ
ВСТРЕЧИ ДЕЛОВЫЕ И СЛУЧАЙНЫЕ
Вскоре после возвращения из Персии Ермолов вызвал капитана Муравьева и спросил:
- Николай Николаевич, что Вы знаете о Хивинском ханстве?
- Только то, ваше высокопревосходительство, что находится оно по пути в Индию и что государь Петр I посылал туда большой военный отряд, который там весь и погиб.
- Правильно! Ровно сто лет назад, - уточнил генерал. - Великий государь Петр Алексеевич надеялся открыть через Хиву торговый путь в Индию, поэтому хотел установить добрые отношения с хивинцами, а то и склонить их принять российское подданство.
Хивинский хан убедил полковника Александра Черкасского, возглавлявшего экспедицию, что готов поддерживать с Белым Царем дружественные отношения, но потом коварно выманил его отряд в степь, внезапно напал с превосходными силами и перебил три тысячи русских людей до последнего человека.
В начале 1801 года император Павел I послал было двадцать пять тысяч донских казаков в Индию, а сам… скоропостижно умер. Они успели дойти лишь до Волги. Ныне царствующий государь вернул их назад. С тех пор замысел Петра Великого…
- Остается неосуществленным, - закончил мысль начальника Муравьев.
- Выходит, так. А между тем англичане настраивают против нас не только персов, но и хивинцев, снабжают их оружием. Наши владения в Азии могут оказаться в опасном положении. Судите Николай Николаевич, что нам следует предпринять.
- Отправить новую экспедицию!
- А где взять деньги? Казна-то пуста, - сказал Ермолов. - Остается одно: отправить в Хиву не экспедицию, а одного умного и смелого человека для переговоров с ханом и описания его владений.
"Стало быть, Алексей Петрович решил пожертвовать мною ради пользы Отечества, но издалека подступает", - подумал Николай Николаевич. А Ермолов, расхаживая по комнате, продолжал:
- Спешить с отправкой посла не будем. Необходимо как следует подготовиться, договориться с туркменами, чтобы выделили нам проводника до Хивы, закупить подарки для хана, да мало ли ещё о чем позаботиться. Скажите, что думаете об этом, Николай Николаевич? Возьмёте ли на себя эту, не скрою, трудную и опасную миссию? С ответом не спешите, подумайте.
- Благодарю, Алексей Петрович, буду стараться оправдать ваше доверие, - ответил Муравьёв.
- Иного ответа от вас я и не ожидал. А о разговоре нашем пока никому не говорите. Я даже в Петербург об этом не писал. Вы бойко изъясняетесь по-турецки и по-персидски. Неплохо было бы и с хивинцами обойтись без переводчика.
На том и разошлись.
* * *
Ермолов, успешно решив высочайше поставленную задачу, по возвращении в Тифлис должен был расформировать своё посольство. Некоторых его чиновников ему предстояло отправить в Петербург, но не прямым путем по Военно-Грузинской дороге, непроходимой из-за схода лавин, а в объезд через Дербент и Кизляр. Вместе с ними Алексей Петрович провожал английского ученого-этнографа сэра Роберта Портера, продолжавшего путешествие по Кавказу после нескольких дней отдыха у гостеприимного русского генерала. Свои впечатления от встречи с наместником русского царя он описал в книге "Путешествие по Грузии, Персии, Армении, Древнему Вавилону", изданной в Лондоне в 1821 году:
"Это направление [на Дербент и Кизляр] совпало в первый день путешествия [7 ноября 1817 года] с моим маршрутом, поэтому мы отправились вместе [с чиновниками посольства], оставив генерал-губернаторский дом в три часа пополудни. Его превосходительство [Алексей Петрович] в довершение прочих знаков любезности и доброго внимания, выказанных нам, пожелал проводить нас.
Отъехав вёрст пять от города, гостеприимный главный начальник края простился со своими соотечественниками и со мною. Мы следили за отъезжающим от нас генералом, пока поворот дороги не скрыл его из вида, проникнутые чувством признательности и уважения, сила коего может быть испытана лишь в положении и обстоятельствах, в которых находились тогда мы, в чужой стране, вдали от друзей, когда услуга оказывается от чистого сердца - соотечественнику, как другу, а иноземцу - как соотечественнику.
Таков был генерал, с которым мы только что расстались. Являясь… человеком широко образованным, он, несомненно, был достоин того высокого положения, которое занимал в стране. Его обходительная доступность обеспечивает ему признательность и доверие со стороны лиц всяких национальностей, которые испытали на себе знаки его доброго расположения, так как способность покорять сердца есть первый шаг к раскрытию их.
Изучив характер и обычаи здешних народов, Ермолов достигает конечной цели сравнительно мягкими средствами, но с неколебимой твердостью. При этом гордые грузины с каждым днем всё более убеждаются в преимуществах сосредоточения власти в руках начальника, хотя и чуждого им по национальности, но управляющего ими по их же законам".
Отношения Ермолова с горцами, конечно, остались за пределами внимания Портера.
Как видно из названия книги, английский ученый муж побывал на территории современного Ирака, где когда-то располагался Древний Вавилон. В Багдаде сэр Роберт Портер посетил местного пашу Дауда, родители и братья которого почему-то проживали в Тифлисе.
- А каково настоящее положение дел в Грузии? - обратился Дауд Багдадский к английскому сэру.
- В Грузии сегодня царит спокойствие, и она благоденствует под управлением России. Начальствует там знаменитый своими подвигами генерал Ермолов, человек широкого образования, чрезвычайно строгий, но в высшей степени справедливый.
- Скажите, сэр Роберт, могу ли я написать доблестному правителю Грузии и просить его благосклонно позаботиться о моих родственниках, проживающих в Тифлисе? Исполнит ли генерал Ермолов мою просьбу?
- Несомненно, генерал Ермолов, отличающийся добрым сердцем, с радостью исполнит желание паши и с особенным удовольствием воспользуется случаем сделать угодное столь знатному владетельному лицу.
- В таком случае я хотел бы вместе с письмом отправить господину Ермолову какой-нибудь подарок. Как вы думаете, сэр Роберт, обрадуют ли его великолепного достоинства персидские шали? - поинтересовался паша Дауд Багдадский.
Портер посоветовал ему послать Ермолову вместо шалей саблю. Паша тотчас приказал принести несколько сабель, украшенных драгоценными камнями. Англичанин выбрал одну лучшую.
Ни письмо, ни сабля не дошли до адресата. Нарочный, посланный Даудом в Тифлис, был ограблен в пути курдами.