А почему в следующий раз? Думаю, потому что однажды уже докладывал. Правда, тогда не просил еще об отставке. Пока нельзя. Надо осмотреться, подумать. В противном случае, убеждает он своего адресата, может получиться вот что: "Назовут меня дерзким, строптивым, и когда буду я просить одного взгляда на злодейства и беззакония, в то время отвратят внимание от жалоб, и не будет мне доверия. Не мне делают обиды и угнетения. Я обязан доводить до сведения Государя стон угнетаемых".
Можно, конечно, написать государю и донести до него "стон угнетаемых" людей. Но лучше подождать случая, когда представится возможность переговорить лично. Он верит в свой дар убеждения. Его величество поймет, заменит "царствующих министров" и разбудит "дремлющих сенаторов". Вроде бы и не наивным человеком был генерал, а вот надеялся.
Господи, да неужели одного предательства ему было мало, чтобы понять, что не заменит и не разбудит? Похоже, "достал" Алексей Петрович своей честностью не только "царствующих министров" и "дремлющих сенаторов", но и бодрствующего императора.
Оставим пока попытку Ермолова покончить со злоупотреблениями по гражданской части, тем более что она ему не удалась, и обратимся к конкретным делам наместника как администратора вверенного ему края. Эта работа затянулась на все годы пребывания его на Кавказе.
* * *
С проблемой дураков Алексей Петрович безуспешно боролся всю свою сознательную жизнь, начиная со времени обучения в кадетском корпусе. А вот за строительство дорог он взялся лишь на Кавказе, ибо понимал, что без них ему не удастся утвердить мир и порядок на подвластной ему территории. В частности, новые пути сообщения были проложены от Тифлиса до Ку-таиса, от Георгиевска до Екатеринодара через Кабарду, между Дагестаном и прочими мусульманскими провинциями. Берега больших и малых горных рек соединились мостами.
Вдоль восстановленных и новых дорог была создана система военных постов, что значительно повысило безопасность движения. Отпала необходимость назначения сильных конвоев для сопровождения транспорта и пассажиров.
Естественным следствием расширения путей сообщения явился рост экономики. Особенно заметных успехов достигла горная промышленность, в частности, добыча золота, серебряной и свинцовой руды на Северном Кавказе. Начались поиски полезных ископаемых в Грузии.
Ермолов, столь экономный в расходовании государственных средств, не пожалел одного миллиона рублей на устройство немецких колоний в Закавказье. В частности, из Вюртемберга в Грузию вызываются пятьсот семейств, для которых силами русских солдат строятся дома. Для упорядочения переселенческого дела по предложению наместника создается правительственная межевая комиссия.
Улучшение путей сообщения, обеспечение их безопасности и отмена пошлин вызвали оживление торговли. По ходатайству Ермолова в Закавказье был введен транзит европейских товаров, с которых взимался только пятипроцентный таможенный сбор. Однако и эта мера давала значительный вклад в доходную часть бюджета края.
Алексей Петрович поощрял судоходство и рыболовство на Каспийском море, привел в порядок тамошнюю флотилию, выступил инициатором постройки астраханской городской верфи, а для облегчения навигации велел начертать карту дельты Волги.
Росту доходной части бюджета края немало способствовало более справедливое распределение и сбор податей, упорядочение повинностей крестьян в пользу помещиков.
Время управления краем Ермолова - время роста задолженности грузинских дворян. Поэтому их имения вместе с крепостными довольно часто и, как правило, за бесценок доставались кредиторам. Наместнику пришла в голову счастливая мысль разрешить крестьянам, которые стремились получить свободу, погашать долги своих господ, а при желании и приобретать часть их имущества, причем даже с помощью субсидий от казны. Предложение наместника после обсуждения и утверждения его в Государственном совете приобрело силу закона.
Оживление деловой жизни Кавказского края неизбежно требовало совершенствования связи. Поэтому в крупных населенных пунктах наместничества были открыты почтовые конторы и экспедиции, которые получили право принимать и отправлять посылки, казенные и частные пакеты, деньги и драгоценные вещи.
Кроме того, между Петербургом и Тифлисом была учреждена экстренная почта, более быстрая, чем обычная.
* * *
Алексей Петрович понимал, что без стабильных законов не может быть устойчивого порядка в повседневной бытовой, общественной и деловой жизни населения вверенного ему края. И начал он с Грузии, имевшей древнюю историю и правовую культуру.
Наместник учредил Комиссию для перевода и кодификации грузинских законов. Из обширного свода Вахтанга VI были выбраны лишь те статьи, которые можно было использовать после вхождения Грузии в состав России.
По его инициативе был составлен и утвержден проект правил для управления калмыками, включавший в себя, кроме новых законов, также приведенное в систему обычное право.
Что касается других народов Кавказа, то их правовая культура находилась на эмбриональном уровне развития. Даже многие нормы обычного права, кроме кровной мести, практически не действовали.
* * *
Куда больших успехов добился Ермолов в развитии гражданской культуры на территории края. По его инициативе был открыт офицерский клуб с библиотекой, русской и иностранной литературой и прессой. А еще он решил завести свой печатный орган.
В провинциальной России того времени издавалось всего три газеты: в Астрахани, Казани и Харькове. Казалось бы, в замысле наместника - ничего особенного: в Тифлисе будет четвертая. Но выпуск ее изначально задумывался на грузинском языке.
Первый номер газеты вышел в марте 1819 года. Готовилась она русскими литераторами. Потом переводилась на грузинский язык, печаталась и распространялась среди потребителей информации. Чем можно объяснить такую сложную технологию издательского дела? Местными условиями.
Со времени включения Грузии в состав России не прошло и сорока лет, в течение которых практически не прекращались войны с Турцией, Польшей, Швецией, Персией, Францией и ее союзниками, что не позволяло правительству серьезно заняться идеологическим воспитанием новых подданных.
В то время русский язык знали лишь очень немногие представители местной городской интеллигенции, не говоря уже о крестьянах. А Ермолову важно было, как писал он в докладе на высочайшее имя, ознакомить новых подданных "с обычаями людей более просвещенных", с политикой правительства на Кавказе вообще и в Грузии в частности, с событиями международной жизни, "с устройством разных заведений и с новыми изобретениями, полезными в крае, столь мало населенном, какова Грузия".
Показателем развития культуры является просвещение. На всем Кавказе во время управления генерала Ермолова было три учебных заведения - одно духовное и два светских. Предметом особой заботы Алексея Петровича было Тифлисское благородное училище. Он настоял на открытии в нем высших классов и расширении учебной программы за счет введения новых дисциплин - фортификации, геодезии и гражданской архитектуры.
Он лично заказывал книги для его учеников и отпускал на это необходимые средства.
Проконсул Иберии делал все возможное, чтобы расширить набор в Тифлисское благородное училище, выпускников которого он предполагал привлечь к выполнению программы городского строительства в административном центре края. Однако попечитель Казанского округа, в состав которого входило это учебное заведение, известный Магницкий, нашел, что потребная для этого сумма слишком велика, чтобы правительство могло позволить себе такую роскошь.
Ермолов практиковал и такую форму распространения просвещения в крае, как направление местной молодежи для обучения в кадетских корпусах. Особенно важным он считал воспитание в них детей "главнейших возмутителей и изменников" из горских народов и народов Гурии, Имеретии и Мегрелии, откуда они распределялись бы в полевые полки, расположенные на территории России.
* * *
На жалованье чрезвычайного и полномочного посла в Персии в размере ста тысяч рублей, от которого, как известно читателю, Алексей Петрович отказался, в Тифлисе был построен госпиталь.
Под его личным наблюдением в 20-х годах началось интенсивное освоение района минеральных вод, где были отремонтированы и построены новые корпуса лечебниц, получивших название "ермоловских". При этом главнокомандующий исходил из вполне справедливой мысли, что "израненый солдат, восстановивший силы для службы отечеству, будет благодарить власть за попечение о нем".
* * *
Большую часть года главнокомандующий проводил в экспедициях по Северному Кавказу. Но месяца три, правда, не больше, пребывал в Тифлисе. Этого, однако, оказалось достаточно, чтобы обратить внимание на архитектурный облик административного центра края. Проконсул Иберии стремится придать ему вид европейского города. Он запретил частным лицам по своему усмотрению строить дома и начал плановое преобразование столицы Грузии и губернии.
За десять лет в центре Тифлиса было построено с десяток общественных зданий, которые вплоть до середины XIX века оставались единственными памятниками русского владычества на Кавказе.
Глава девятая.
СМИРИСЬ, КАВКАЗ!
НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АВТОРА
Давно это было, четверть века назад…
Поезд Москва - Баку идет через Грозный. Мне - в Грозный. У кассы очередь. Билетов нет. Но я купил.
Поезд - скверный. Проводник - мужчина средних лет с заросшими черной щетиной щеками и круглым, как астраханский арбуз, волосатым животом, вывалившимся через распахнутую настежь рубаху, пропитанную потом. Ему нет дела до меня. Он совсем расплавился от жары. Не взглянув в мои проездные документы, хозяин вагона выдохнул:
- Входы.
- Благодарю, - сказал я и вошел.
Вагон разбитый, грязный, вонючий и, как ни странно, почти пустой. Получаю белье - серое, застиранное, влажное, отдающее плесенью. Ложусь. Колеса стучат на стыках, и я засыпаю. Слава Богу, прошла ночь. В столицу автономной республики прибыл с опозданием на несколько часов. Но все-таки прибыл. И это уже хорошо. Выхожу на платформу, иду по перрону, вижу растяжку с аккуратно написанным текстом, читаю: "Привет участникам научной конференции, посвященной 200-летию добровольного вхождения народов Чечено-Ингушетии в состав России!"
- Спасибо!
- Кого благодаришь ты и за что? - спросила меня жена.
- Читай, - сказал я и указал на растяжку, висевшую над платформой.
Не знаю, как другим пассажирам, а мне уже первые минуты пребывания в незнакомом прежде городе показались даже забавными. Подумалось: явно не для того созвали местные летописцы историков чуть ли не со всех концов страны, чтобы вспомнить за "круглым столом" генерал-майора Ивана Медема, "умиротворившего" когда-то непокорных и гордых чеченцев. А после него были и другие серьезные люди. Например, Павел Цицианов, Алексей Ермолов…
Пленарное заседание ученого собрания открылось утром следующего дня. В президиуме - маститые, известные не только своим женам историки, представители партийной власти города, правда, среднего уровня, но тщательно причесанные и отутюженные. Над сценой - кровавого цвета транспарант, точная копия того, что колыхался вчера на перроне железнодорожного вокзала. В актовом зале - хозяева и гости, аспиранты и студенты республиканского университета, призванные продемонстрировать интерес молодежи к славному прошлому своих отцов и дедов. По воле случая я оказался рядом с человеком, примечательным не только внешностью, манерами и запоминающимся именем, но и трудами по истории народов Кавказа.
После традиционного и формального приветствия ректора университета, открывшего конференцию, с проповедью к присутствующим обратился партийный руководитель учебных заведений города. Он говорил о славном юбилее, об очень влиятельном "старшем брате", о семимильной поступи советской исторической науки, вооруженной "самой передовой методологией", а вот о генерале Иване Медеме и его преемниках, как и следовало ожидать, - ни слова. Я никак не мог сосредоточиться, отвлекал красный транспарант с навязчивым текстом.
- Простите, - обратился я к соседу слева, назвав его по имени, прославленному русской классической литературой, - что вы скажете о приветствии? - и кивнул на красное полотнище над сценой.
Он приподнял голову, посмотрел и очень серьезно ответил:
- Признак внимания, уважения, гостеприимства. Особенно здесь, на Кавказе. А остальное - ложь, ставшая уже привычной. Не обращайте внимания, не судите строго организаторов конференции. Они, смею вас заверить, славные люди, я их давно знаю.
Мой сосед замолчал, а я подумал: "Ложь, возведенная в ранг официальной политики, превратила нашу прекрасную Клио в шлюху, призванную прославлять бестолковую власть и не требовать даже вознаграждения".
Мог ли я тогда представить, что пройдет каких-то пять лет, и наша муза, исповедуясь от грехов и причастясь, начнет свой правдивый рассказ о прошлом, который многим покажется страшнее всякой лжи. Поэтому несколько лет шипели историки: "не надо чернить прошлое". Теперь-то привыкли, помалкивают, некоторые сами пытаются понять, с кем это постоянно боролась Коммунистическая партия за какую-нибудь победу, и что из этого вышло…
С трибуны вещал о подвигах красных казаков в Гражданской войне новый оратор. А его оппонент, потирая руки, готовил для него несколько метких определений, призванных осмеять, оплевать, растереть, уничтожить соперника по ученой проблеме за "поверхностное проникновение в сокровищницу ленинской мысли".
Не знаю, о чем молчал мой импозантный сосед, а я вспомнил тогда забытого всеми академика Николая Федоровича Дубровина и его многотомную "Историю войны и владычества русских на Кавказе", написанную в годы "самой оголтелой политической реакции", как было принято квалифицировать время, наступившее вскоре после убийства народниками императора Александра И. Именно в том актовом зале Чечено-Ингушского университета возник у меня замысел нескольких очерков и книг, изданных в последние десять лет разными издательствами Ростова, Тбилиси, Москвы, Петербурга и Нью-Йорка. От замысла до воплощения - значительная часть жизни, прожитой, быть может, не так, как мечталось. Но, увы, прожитой, к сожалению, необратимо.
Я не назвал героев этих воспоминаний, некоторые из которых были моими учителями. Дожившие до сегодняшнего дня участники той конференции и без того узнают своих эмоциональных коллег, а у прочих читателей этой книги такие ученые вряд ли вызовут интерес. Они были на каждой кафедре истории партии даже в технических вузах и истории советского общества в университетах. И все - как близнецы-братья, владевшие "самой передовой методологией".
В те дни нашел меня в гостинице мой друг, с которым познакомился я значительно раньше, и увез в свое родовое селение Гехи, где тогда уже благополучно жили его родители и многочисленные братья и сестры, племянники и племянницы. Он водил меня к старому дубу, в тени которого, по преданию, якобы отдыхал когда-то после дальней дороги молодой русский офицер Лев Николаевич Толстой. Там освежил я лицо студеной водой Валерика, воспетого другим гением нашей литературы - Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Поднимался высоко в горы, любовался плывущими внизу облаками и зеленью альпийских лугов в просветах между ними…
Как давно это было. Сколько с тех пор воды утекло в том же Валерике…
Впрочем, несколько лет назад я увидел моего друга в какой-то информационной программе. За минувшую четверть века он мало изменился, только очень поседел. Известный специальный корреспондент одного из каналов Центрального телевидения за океаном представил его как председателя Комитета по законодательству старого чеченского парламента, искавшего поддержки у зарубежных коллег…
Недавно я узнал от его односельчанина, с которым судьба свела меня в больничной палате, что на родину бывший депутат парламента пока не вернулся, хотя и не запятнал себя участием в военных действиях в Чечне, ибо был политиком, а не боевиком…
ТАКТИКА И СТРАТЕГИЯ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО
Историки и биографы Алексея Петровича советского времени старались не писать об этом. Поэтому оставался он в массовом сознании лишь одним из "начальников народных наших сил" и другом декабристов. А он, между прочим, Кавказ усмирял, а именем его матери-горянки детей пугали. Для нас он, конечно, герой самой великой на том этапе истории России войны, но и суровый усмиритель горцев. И противоречивостью личности это никак не объяснишь. Он служил царю, а в его представлении и турки, и персияне, и поляки, и французы, и горцы - все были врагами Отечества.
Хочу, однако, обратить внимание читателя на то, что я, изучая жизнь Ермолова, не выявил ни одного случая проявления им беспричинной жестокости. Всякий раз его жестокость была ответом либо на набег горцев на русские селения при Кавказской линии, либо на убийство офицеров корпуса исподтишка.
Ситуация, сложившаяся на Северном Кавказе накануне вступления Ермолова в должность, была очень сложной. Он считал, что его предшественники до такой степени избаловали дагестанских ханов "и подобную им каналью", что они почитают себя едва ли не равными турецким султанам, а потому проявляют такую жестокость к своим подданным, от которой "давно уже и турки отказались".
Генералы Павел Дмитриевич Цицианов и Николай Федорович Ртищев, не располагая достаточными военными силами, вынуждены были вступать в переписку с ханами, "как с любовницами", уговаривали их, как будто не они у русских, а русские у них находились под властью. "Я начал вразумлять их", - сообщал Алексей Петрович Арсению Андреевичу Закревскому. Каким способом? Да, "чрезвычайной строгостью".
Ермолов лет за сто до коммунистов решил, что здесь, то есть на Кавказе, добро надобно делать кулаками. Он был убежден, что впоследствии все они, в том числе и горцы, поймут, что действовал он для их же пользы.
Беспокоила наместника не только магометанская, но и христианская грузинская знать. Вот как оценивал он её в одном из своих писем:
"Князья здесь ничто иное есть, как уменьшенная копия с царей грузинских. Та же алчность к самовластию, та же жестокость в обращении с подданными. То же благоразумие одних в законодательстве, других в убеждении, что нет законов совершенных".
К своим заслугам ("подвигам") Ермолов относил стремление "помешать делать злодейства" грузинским князьям и "воспретить какому-нибудь хану по произволу его резать носы и уши" своим подданным, что вовсе не было преувеличением. Алексей Петрович действительно прислушивался к "стону угнетаемых", но его методы защиты их ничем не отличались от действий известного литературного героя, которого мало занимал вопрос о законности того, что он делает. Только, в отличие от Держиморды, наш генерал был убеждён, что творит жестокость во благо Отечеству Российскому.