В 1938 году в Америке имелось около двух тысяч конгрегаций Христианской науки, в которых было сконцентрировано приблизительно двести семьдесят тысяч членов. Сообщество, официально основанное в 1879 году в Бостоне Марией Бейкер Эдди, исходит из того, что религия представляет собой систему терапевтической метафизики. Преобладающее большинство сторонников этого учения всегда составляли американки среднего и пожилого возраста, причисляемые к средним и высшим слоям общества, хотя данное вероисповедание привилось во всех странах, где основная часть населения принадлежит к протестантам. Самым важным в указанной доктрине является определенная разновидность субъективного идеализма: материальная субстанция есть иллюзия, существует только Бог (или Разум). Целью учения миссис Эдди (которое кодифицировано в книгах под названиями "Наука и здоровье" и "Ключ к Священному Писанию") является приведение нереального материального тела в состояние идеальной гармонии с нашим реальным духовным состоянием: будучи сотворены по подобию Бога, мы стремимся к духовному совершенству.
В одной из разновидностей гностицизма, связанной с традиционным американским трансценденциализмом(который возник и развился в родных краях миссис Эдди, в Новой Англии), провозглашается оптимистическое отношение к наблюдаемому миру, который всегда возможно приблизить к тому, отражением чего он является, добиваясь этого благодаря как усердию, так и духовному оздоровлению. (Надлежит, однако, подчеркнуть, что адепты Христианской науки никогда не призывали к удалению от мирских дел: примером ответственного отношения к общественной и так называемой "светской" жизни может послужить основание и долговременное финансовое содержание одной из самых крупных американских газет, бостонской "Крисчен Сайенс монитор" [или "Вестник Христианской науки"] - одного из самых солидных изданий, пользующихся признанием во всем мире.)
Набожный человек, придерживающийся этого учения, постоянно стремится к достижению такого духовного состояния, в котором можно преодолеть ограниченность нереального тела и смертного, заблуждающегося разума. Христианская наука в своей чистейшей форме отвергает существование чувственного познания, хотя и принимает во внимание такой этап в жизни человека, в котором он стремится к совершенству и достигает его благодаря правильному мышлению. Нет никакого греха, страдания, смерти, есть только иллюзии, а мы являемся жертвами болезненных миражей. С указанной доктриной тесно связана теория "злой воли животного магнетизма" - дурной или злой мысли, которая "представляется" правильной и глубокой только потому, что разные люди ошибочно уверяют в ее правдивости. Многоопытные сторонники Христианской науки - особенно те, кто официально признан, то есть элита преподавательских кадров и практики, натренированные в чтении "канонических текстов", молитвах и обращении к терапевтическому лечению, - учат, как противостоять силе этого самого "животного магнетизма".
Более того, дисгармония между грехом, болезнью и смертью может быть побеждена путем истинно набожных размышлений и ревностного, истового изучения комментариев миссис Эдди к Священному Писанию. Вместо наркотиков и лекарств надлежит принять духовную истину, отбросить грех и отличать абсолютное существование от преходящей смертной жизни. Символ Христианской науки понуждает к этому: крест (без фигуры почившего или умирающего Христа), окруженный короной-ореолом. Слава доминирует над страданием, что не имеет действительного соотнесения с человечеством и его жизнью.
Приверженцы Христианской науки благодаря изощренно сложному и интригующему парадоксу не разделяют презрения консервативных протестантов к миру и к телу, они признают развлечение и забаву; не настроены они враждебно и к науке (за исключением медицинских исследований). Поскольку Ана Лоуэр приняла решение не искать никакой работы, она являлась хорошей кандидатурой на то, чтобы стать одной из "исцелительниц", официально признанных данной церковью; в качестве таковой она получила разрешение принимать клиентов за плату.
Когда, однако, Норма Джин начала учебу в седьмом классе неполной средней школы имени Эмерсона, располагающейся на Сэлби-авеню, между бульварами Уилшир и Санта-Моника в западной части Лос-Анджелеса, учение и умения Аны немедленно оказались под вопросом. Как раз в сентябре этого года у девочки начались месячные, а она в течение большей части жизни переживала каждую менструацию весьма болезненно. В 1938 году не было готовых лекарств, которые способствовали бы облегчению последствий этого недомогания, являвшегося для Нормы Джин настоящей мукой мученической (да и маловероятно, чтобы Ана побеспокоилась о таковых). Друзья этого и более поздних периодов жизни Нормы Джин вспоминают, что каждый месяц она буквально извивалась по полу, рыдая от боли. Начались тянувшиеся до конца жизни гинекологические проблемы, включая хронические недуги типа кистозности придатков. В это время перед ней встала очередная проблема, подлежащая решению: если настоящего тела нет, если Бог представляет собой "всё во всём" и если существует только Добро, то откуда эти пытки? Почему собственное тело обманывает ее? Тетя Ана утешала ее, обнимала, молилась вместе с нею, "но ничего не помогало. Я должна была просто притерпеться и перетерпеть".
В школе имени Эмерсона в седьмом классе было пятьсот учеников, и они - точно так же, как те, кто ходил в восьмой и девятый классы, - проживали во всех частях западного сектора Лос-Анджелеса. Некоторых подвозили из охраняемого поселка одно-семейных коттеджей - Бель-Эйр - возле бульвара Сансет. Другие происходили из семей среднего достатка, которые проживали в солидных одноэтажных домах в западной части Лос-Анджелеса. Наконец, были и такие - в их числе и Норма Джин, - кто добирался из более бедного района под названием Соутелл, находившегося поблизости от школы, так что оттуда в нее можно было ходить пешком.
Кварталы и микрорайоны так называемого Западного прибрежья города, Соутелла, ограничивали четыре бульвара: Сепульведа на востоке, Банди - на западе, Уилшир - на севере и Пико - на юге. Окрестности были заселены человеческой мешаниной - японскими иммигрантами, давними калифорнийскими пионерами с Востока страны и со Среднего Запада, недавними приезжими из изнывающей от песчаных бурь Оклахомы, которые во времена кризиса искали работу и убежище в солнечной Калифорнии, испанцами и мексиканскими индейцами, а также старожилами Лос-Анджелеса вроде Аны Лоуэр.
По словам Глэдис Филлипс (впоследствии Уилсон), школьной подруги Нормы Джин, "у жителей Лос-Анджелеса имелось сильное чувство классовой принадлежности, что, к сожалению, распространялось также и на школьную жизнь. Все ученики оказались немедленно неофициально поделенными на группы в зависимости от того, где они жили. А Соутелл - это просто было нечто в дурном вкусе". Действительно, анхеленьос, как на испанский манер называли порой жителей Лос-Анджелеса, многозначительно улыбались, когда звучало название этого района, и думали о пивных заведениях и всяких рюмочных и распивочных, поскольку в Соутелле было много таких местечек, где встречались простые работяги; тамошний житель многим казался чуть ли не синонимом бедняка, притом неграмотного или, в лучшем случае, малограмотного. Ана Лоуэр не принадлежала ни к неграмотным, ни к безработным и не сидела на пособии, но с самого первого дня большинство школьных подруг и соучениц (так утверждает Глэдис Филлипс) считали Норму Джин девочкой "родом из социальных низов".
Учебные предметы, которые проходила Нормы Джин, - те, что были предназначены для девочек-семиклассниц, не посещавших школьные приготовительные курсы, - не выглядели особенно импонирующим образом с научной точки зрения; впрочем, и ее школьные достижения, иными словами, оценки, не принадлежали к разряду ни исключительно хороших, ни исключительно плохих:
ОСЕНЬ 1938 года
Обществоведение (история, теория гражданских прав и обязанностей, география): 3
Физическое воспитание (гимнастика): 4
Природоведение: 3
Практика делопроизводства: 5
Журналистика: 4
ВЕСНА 1939 года
Основы биологии: 3
Английский язык: 4
Бухгалтерское дело: 4
Физическое воспитание: 3
"Норма Джин была весьма средней ученицей, - вспоминает Мейбл Элла Кэмпбелл, преподававшая у нее природоведение и основы биологии. - Но она выглядела так, словно бы о ней не особенно хорошо заботились. Одеждой она немного отличалась от остальных девочек. В 1938 году она не принадлежала к числу хорошо развитых. Норма Джин была ребенком приятным, но некоммуникабельным и малоактивным".
Двадцать лет спустя Мэрилин дополнила эти слова некоторыми подробностями:
Я почти не отзывалась, и некоторые дети называли меня Мышкой. В первый год пребывания в Эмерсоновской школе у меня было всего два светло-синих костюмчика, доставшихся на мою долю еще из приюта для сирот. Тетя Ана расширила их, а то я немного выросла и раздалась, но все равно они мне не годились. На ноги я чаще всего надевала теннисные туфли, потому что их можно было купить за девяносто восемь центов, а еще мексиканские сандалии. Эти были даже дешевле. В списке лучше всего одетых девочек я наверняка не фигурировала. Можно сказать, что особо популярной я не была.
Норма Джин - сохраняющая сдержанность по отношению к новому окружению, зажатая и сконфуженная из-за необходимости носить каждый день один и тот же, притом далеко не самый лучший наряд и не обладающая опытом контактов с ровесницами (за исключением сиротского приюта) - испытывала трудности в отыскании друзей и завязывании дружеских отношений. "Насколько помню, она была аккуратной, но бесцветной, - припоминал ее одноклассник Рон Андервуд. - Еще она была малость робкой и замкнутой, а новых друзей у нее явно не было". Мариэн Лосмэн (позднее Зейч) запомнила, что "она, пожалуй, всегда была одна". Глэдис Филлипс подтверждает: "Действительно, она ни с кем не была близка". Одиночество Нормы Джин усугублялось отсутствием телефона в доме Аны Лоуэр.
После того как девочке исполнилось тринадцать лет, у нее даже прибавилось проблем в поддержании тесных связей с женщинами. 1 июня 1939 года Грейс захватила ее с собой поездом в Сан-Франциско, где в пансионате, патронаж и надзор над которым осуществляла психиатрическая клиника, находилась мать Нормы Джин (и будет жить там еще несколько лет). Глэдис вела себя послушно и не выглядела дерганой; она не производила впечатления неразумной или отрешенной; была чистой и явным образом ухоженной. Однако ни во время первоначальных приветствий, ни потом, в ходе ленча, она не произнесла ни единого словечка - и молчала до тех пор, пока Норма Джин и Грейс не были полностью готовы к отъезду. Тогда она печально посмотрела на дочь и тихо сказала: "У тебя всегда были такие маленькие симпатичные ступни".
Жизнь с Аной доставляла не особо много впечатлений, а Норма Джин пока не поддерживала других контактов с окружающими. С тетей Аной она, по крайней мере, чувствовала себя в безопасности. Девочка нашла у нее дом, но он не был синонимом семьи.
Когда весной 1939 года Норма Джин начала в Эмерсоновской школе учебу в восьмом классе, ее социальная или, если угодно, светская жизнь оживилась - главным образом потому, что ее тело изменило свои формы. Заинтересованность занятиями: кулинарным делом, практикой делопроизводства, элементарным испанским языком и математикой - сошла у нее к нулю и выцвела, словно детские акварели, выставленные на солнце. На переломе лета и осени Норма претерпела настоящую метаморфозу, а к концу года ее рост составлял уже 165 сантиметров. Обрисовались и женские формы: вызывающие, округлые груди, выставлявшиеся ею напоказ (без лифчика) с помощью облегающего коричневого свитера ("под которым не было блузки, что невозможно было даже вообразить", - добавила Глэдис Филлипс).
На новую одежду денег не хватало, голубая юбочка сделалась слишком узкой в бедрах, а запаса, чтобы Ана могла ее еще раз расширить, совсем не осталось. Однако девушка нашла выход: купила недорогие мальчишеские брюки, вывернула наизнанку шерстяной жакетик с застежками спереди, придав ему тем самым совершенно иной (и более привлекательный, даже соблазнительный) облик, и как-то вызвала своим появлением в классе такую сенсацию (девушкам не полагалось носить брюки), что ее дважды отсылали обратно домой, чтобы она снова влезла в тесную юбочку - разумеется, безрезультатно.
"Вдруг все началось словно бы заново", - сказала она впоследствии об этом периоде.
Даже девушки стали немного обращать на меня внимание, наверно, потому, что думали: "Гм, с этой надо держать ухо востро!" В школу я ходила пешком, и это было настоящее удовольствие. Все мужики сигналили - знаешь, те, кто ехал к себе на работу, притормаживали и махали мне рукой, а я тоже махала им. Мир стал вдруг доброжелательным.
На самом деле - даже более чем доброжелательным: мир реагировал на нее позитивно и энергично. Норма Джин охотно отвечала на веселые заигрывания новых обожателей. Билет на поездку с Небраска-авеню до школы имени Эмерсона стоил всего-навсего пять центов, но девушка предпочитала идти в школу пешочком - в окружении двоих, троих, а то и больше ребят, которые спорили насчет того, кому выпадет привилегия нести ее учебники и пакет с бутербродами. То же самое повторялось днем, после окончания уроков.
"Физически она развилась быстрее, чем большинство из нас, и не стыдилась подчеркивать свою фигуру", - уверяла Глэдис Филлипс.
Казалось, ее тело просвечивает сквозь свитер. И хотя в ту пору редко случалось, чтобы девушки, отправляясь в школу, подкрашивали губы ярко-красной помадой и делали макияж, но Норма Джин поступала именно так. По этой причине некоторые ученицы считали ее вызывающей - хотя на самом деле они ей, разумеется, завидовали. Ничего вульгарного в том, как она одевалась, не было, но, когда в классе называлось ее имя, мальчики улыбались и поднимали брови, а иногда можно было услышать, как кое-кто из них отчетливо урчит "Мммммммммм!" - никогда этого не забуду! Норма Джин внезапно начала выделяться в толпе!
Это выглядело так, словно детские мечты Нормы об окружающих ее со всех сторон воздыхателях и обожателях в какой-то степени начинают сбываться. После многих лет, проведенных под опекой Грейс, Норма Джин отлично знала, как накраситься, чтобы обратить на себя внимание; однако сейчас, осознавая властную силу своей фигуры и чисто сексуальную привлекательность, которая манила и притягивала парней, она не ленилась вскакивать с постели ранним утром и уделять целые часы тому, чтобы вырядиться перед школой. Если верить словам Глэдис Филлипс, однажды Норма Джин чуть ли не час простояла в туалете для девушек, все это время причесывая и перечесывая свои светло-каштановые волосы и перебирая в пальцах каждый локон, каждую прядку. В школе начали шептаться, что когда бы и кто бы из девушек ни заскочил в туалетную комнату, там всегда оказывалась Норма Джин, поправляющая свой макияж.
Она действительно пыталась стереть неприятное прошлое, в котором можно было растеряться и затеряться. Шлифуя и оттачивая свою внешность перед зеркалом, девушка в некотором роде меняла себя - еще совсем недавно потерянного, всеми отвергаемого, одинокого и покинутого ребенка, - преобразуясь, как ее часто призывала Грейс, в совершенно другого человека. А средства для достижения этой цели были под рукой, потому как в Лос-Анджелесе можно было купить самую радужную, самую новейшую и самую дешевую косметику во всей Америке. На бульваре Голливуд во время уик-эндов было не протолкнуться от уличных торговцев, раздающих задаром образчики новых сортов губной помады, румян, пудры, карандашей для подводки глаз и всяческих одеколонов. Когда ей было тринадцать лет, Норма Джин Бейкер неожиданно осознала, что вполне в состоянии быть привлекательной и манящей, и захотела использовать это - совершенно невинным образом, то есть так, чтобы не подвергать себя риску тех омерзительных ситуаций, которые она пережила с Доком и Джеком. В принципе, она полагала, что может предложить другим только это свое новое обретение - внешность, - что только ею она может блеснуть. Пожалуй, в глубине души Норма Джин понимала: никто особо не считался с ее мнением или чувствами и, стало быть, только ее наружность, ее тело умеет будить восхищение и обожание - так, как это обстояло и с верными поклонниками из ее детских грез.
Норма Джин, как уверяют все ее школьные подруги, вовсе не выглядела исключительно красивой девочкой; ни в ее волосах, ни в чертах лица не было ничего из ряда вон выходящего. Но от нее исходило то, что Мэри Бейкер Эдди назвала - в совершенно ином контексте - "животным магнетизмом".
Следует, однако, подчеркнуть, что в 1939 году столь явное и искреннее демонстрирование чувственности вовсе не означало сексуальной доступности - хотя Норму Джин все-таки, пожалуй, считали (так утверждает Глэдис Филлипс) "несколько вызывающей". Впрочем, если даже она и притягивала внимание, в этом не было ни обещания, ни угрозы. Девушка владела ситуацией.