По прибытии в Аяччо мы сразу же выяснили, что нам предстоит делать. Нам выделили по две штурмовых десантных баржи, которые предлагалось буксировать с разной скоростью. Во время одного из выходов мы испробовали три скорости, в результате чего едва не потопили своих подопечных. Понятно, что было очень любопытно узнать, зачем мы все это делаем, и догадки по поводу того, куда пойдет флот, постепенно собирающийся в Аяччо, строились самые невероятные. Ответ мы узнали только месяцем позже, а пока меры безопасности принимались настолько жесткие, что ни одно из наших предположений не имело под собой реальных фактов.
Здесь мы провели только двое суток, после чего снова вернулись на Маддалену, где царила суматоха. Нам приказали принять на борт пятинедельный запас продовольствия и дополнительные боеприпасы, что мы предположили приближение некоего крупного события в масштабах Сицилии.
Но в Бастии, куда мы попали через неделю, все шло своим чередом и не было видно и намека на панику.
Вскоре наши надежды на что-то по-настоящему большое укрепились. Мы получили информацию о подготовке третьей операции Бобби Аллана с участием "артиллерийских" танкодесантных кораблей, на этот раз она носила название "Бэш". Мы были готовы увидеть длинные колонны лихтеров противника, которые поливают огнем железные парни из морской пехоты, но, вероятно, потому, что враг прослышал о возвращении в строй 658-й, за две ночи мы не обнаружили вообще ни одной цели. Разочарованные не меньше нас артиллеристы выстрелили несколько осветительных снарядов в сторону берега, чтобы "поднять дичь", но безрезультатно.
В течение шести недель мы не имели ни одного контакта с противником и искренне недоумевали, куда попрятались все наши потенциальные мишени. Ответ мы узнали 25 мая, когда в компании с остальными шестью лодками флотилии наткнулись на большой конвой в районе Сан-Винченцо, охраняемый и вооруженными артиллерией траулерами, и переоборудованными по образу и подобию наших десантных кораблей лихтерами, причем последние стали, мягко говоря, изрядной головной болью. Наше участие в этой акции было омрачено несчастливой случайностью, которая в менее напряженной ситуации могла бы показаться забавной, а при сложившихся обстоятельствах едва не стала причиной трагедии и преподала нам всем серьезный урок.
Цель уже была видна с мостика, и я давал последние команды артиллеристам, когда раздался долгий звонок из машинного отделения. Согласно нашему своду сигналов это означало, что там нужна немедленная помощь.
– Иди туда, Ровер, – раздраженно проговорил Корни.
Я бросился к люку, ведущему в машинное отделение, поднял его и буквально слетел по вертикальному трапу, ожидая увидеть вокруг огонь, дым и всеобщую панику.
Все было тихо и абсолютно спокойно, только в четырех футах от меня стоял самый молодой в команде парнишка и увлеченно читал журнал. Для большего удобства он прислонился к переборке, при этом его локоть уперся в кнопку звонка.
Вспомнив выражение, застывшее на лице у Корни, когда я поспешно покидал мостик, я высказал виновному все, что о нем думаю, и устремился в обратный путь. Высунувшись из люка, я понял, что мы открыли огонь, и инстинктивно спрятал голову – над ней свистели пули.
При первой же возможности я кое-как добрался до мостика и принял на себя управление огнем, однако у меня было весьма смутное представление об общей ситуации, да и после ярко залитого светом машинного отделения глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Вскоре я разглядел, что наши артиллеристы ведут успешный огонь по одному из траулеров. Вместе с тем постепенно, правда, очень медленно возвращающееся ночное зрение позволило мне заметить, что в нашу сторону летит куда больше снарядов, чем можно было бы считать нормальным.
Я чувствовал удары по корпусу лодки и с замирающим сердцем ждал сообщений о повреждениях и потерях. Но их не было. Позже выяснилось, что два снаряда угодило в бортовой топливный танк, который к этому времени уже был заполнен водой. А еще говорят, что снаряд не попадает в одну воронку дважды!
655-я получила серьезные повреждения, снарядом снесло мачты, обломки которых вместе с такелажем обрушились на головы находившихся на мостике. Пик и его старший помощник оба были ранены, обломками заклинило штурвал. Единственный уцелевший офицер – штурман младший лейтенант Кларк-Холл – не растерялся и вывел 655-ю с поля боя, вскоре присоединившись к флотилии. Мы так и не смогли пробиться сквозь эскорт, но все шесть лодок вели огонь, и каждая повредила хотя бы одну цель.
На следующий день пришел приказ 57-й флотилии Тима Блая следовать на Адриатическое море. Это означало, что нам придется на неопределенное время проститься со старыми добрыми друзьями. Я расставался с Гордоном Сертисом, который незадолго до этого перешел от Тима на 634-ю, где стал старшим помощником Уолтера Блаунта. В 20-й флотилии Гордон был штурманом Нормана Хьюса, а с тех пор, как Тим был назначен командиром 57-й, нес на своих плечах основную тяжесть навигационных задач флотилии. Так что его новое назначение было вполне заслуженным.
Наша прощальная вечеринка была и веселой, и грустной, но по большей части все-таки грустной – мы расставались с 57-й.
На этой вечеринке мы создали организацию, которая немало повлияла в последующие месяцы на моральный дух, настроение флотилии. Придумав ее, мы не преследовали серьезных целей, и только намного позже осознали, какой весомый вклад она внесла в укрепление нашей дружбы. С той поры мы называли себя "младшими собаками", а наши командиры, соответственно, стали "старшими собаками". Между командирами лодок и младшими офицерами почти всегда была изрядная разница в возрасте – как правило, 5–10 лет. Теперь почти все юные штурманы, которые привели лодки из дома на Средиземноморье, стали старшими помощниками, а после Сицилии стали прибывать новые штурманы.
На прощальной вечеринке мы утвердили целый ряд церемоний и процедур, которым должны были следовать члены нового клуба. В частности, при любой встрече двух членов братства они всегда будут обязаны первым делом поднять бокал за всех остальных "младших собак", причем процедуру этого нехитрого действа мы продумали до мельчайших деталей. Эта вечеринка была первой из организованных по случаю прибытия или отъезда новой "младшей собаки".
На следующий день появился очередной повод для празднования. Утром Корни вернулся с базы – Тони и я в это время были заняты изучением казенной части "пом-пома", давшего накануне непонятный сбой, – и молча протянул нам лист бумаги. Это был список награждений.
"Его величество король с глубоким удовлетворением утверждает награждение офицеров и матросов Средиземноморских флотилий согласно списку…"
Я пробежал глазами список: "Награждены орденом "Крест за боевые заслуги" следующие офицеры: Исполняющий обязанности лейтенанта-коммандера Дж. Д. Мейтленд, Лейтенант К. Бёрке…"
Читать дальше уже не было смысла, нам и без того хватило информации. Тони и я, оба чрезвычайно взволнованные первым соприкосновением с наградным бизнесом, принялись наперебой поздравлять его, пожимать ему руки, хлопать по плечам, короче говоря, у него не было ни малейшего повода усомниться в нашей искренности. По нашему глубочайшему убеждению, он заслужил этот орден уже, как минимум, трижды – на Сицилии, в канале Пьомбино, а также участвуя в операциях последних месяцев.
Но Корни был человеком сдержанным и не любил проявлять чувства на людях. Он явно был доволен, но, тем не менее, его что-то тревожило.
– Вы еще не дочитали, – сказал он. – Там есть еще кое-что интересное.
Мы продолжили чтение. Матрос Хоуи, наш спокойный, надежный и удивительно меткий наводчик 6-фунтового орудия, получил медаль "За выдающиеся заслуги", а Томми Лэднер, Пикард и Питер Барлоу, так же как наши Престон и Ласт, были упомянуты в донесениях. Награды получили многие члены команд других лодок флотилии, так что, по всей видимости, их лордства с благосклонностью одобрили события января 1944 года.
Вскоре мы поняли, что Корни проявляет несвойственную ему чувствительность, когда дело касается наград. Он часто сталкивался с недовольными тем или иным решением этого вопроса у себя дома и очень боялся, что хороший настрой и добрые взаимоотношения в нашей флотилии из-за этого пострадают. И он, и Дуг ни минуты не сомневались, что Том Лэднер, так же как и они, заслужил орден. Томми участвовал во многих операциях дома и ни разу не был награжден – только единожды был упомянут в донесении. 663-я была отличной лодкой, которая постоянно поддерживалась в превосходном техническом состоянии и по праву считалась одной из самых надежных во флотилии. Она всегда была готова к выходу в море и за время существования флотилии ни разу не пропустила ни одного патрулирования.
Но все сомнения были позабыты, когда мы устроили торжественную вечеринку вместе с командой 663-й по поводу получения наград. В тот вечер, удостоверившись, что по причине бушующей непогоды нам определенно не грозит выход в море, мы пришвартовали наши лодки рядом в укромном уголке гавани Бастии. И вечеринка началась.
Деррик и я выдали команде месячную норму пива, а также несколько бутылок местного вина, главным образом любимого многими "Кап-Корсе" – довольного крепкого, бьющего в голову аперитива. А гвоздем программы вечера стал концерт, организованный двумя рулевыми, который ввиду отсутствия соответствующего помещения транслировался через громкоговорители. Солисты с 663-й и 658-й выступали по очереди.
Наш старший матрос Магуайр (концерт состоялся как раз накануне его перехода на должность рулевого на торпедный катер 7-й флотилии, позже он получил медаль "За выдающиеся заслуги") был вне конкуренции как шансонье. Его песни всегда пользовались неизменным успехом. Еще мне запомнился матрос с 663-й, который великолепно изображал Уинстона Черчилля. Его речь содержала много злободневных ссылок на действия офицеров и матросов обеих лодок.
Вскоре после этого вечера флотилия была послана на Маддалену за запасами, а Корни снова отправился в госпиталь, на этот раз в Алжир, для продолжения лечения. У него были серьезные проблемы с почками, и, попадая в госпиталь, он всякий раз должен был проводить в постели не менее месяца, но он всегда настаивал на досрочном возвращении на лодку, если знал, что ей предстояли боевые операции.
И снова я оказался временным командиром и уже через несколько дней столкнулся с весьма щекотливой ситуацией, связанной с нарушителями дисциплины. Один из матросов, совсем молодой восемнадцатилетний парнишка, уснул во время несения вахты старшины-рулевого ("ночной дежурный", отвечающий за общий порядок на борту). На флоте это был серьезный проступок, однако я знал, что пареньку нужна только хорошая взбучка, и ничего более. Я был уверен, что Корни тоже не стал бы передавать "дело" на берег, а разобрался бы сам. Являясь младшим лейтенантом и официально только старшим помощником, я не имел права принимать подобные решения самостоятельно, поэтому попросил командира 659-й Питера Барлоу прийти на борт и помочь.
Питер был очень популярен во флотилии. Умный человек и опытный моряк, он был легким в общении и компанейским парнем. К тому же он имел собственную "фишку", которой развлекал нас во время совместных вечеринок. Он прекрасно пародировал манеру известного комика Оливера Уэйкфилда, который не мог закончить ни одной вразумительной фразы.
На следующий день все было подготовлено к "судилищу". Кают-компания была преобразована в помещение суда – для этого из нее убрали стол, – и рулевой ожидал наготове с подсудимым. Пришел Питер, и я вкратце рассказал ему о проступке юного сони, который, конечно, был разгильдяем, но вовсе не плохим парнем.
Питер кивнул, и рулевой ввел любящего поспать матроса. Обвинение было зачитано, свидетели выслушаны, настало время объявлять приговор. Питер устремил на провинившегося пронзительный взгляд и громко начал:
– Д-д-д-девяносто суток карцера…
Рулевой вздрогнул, на его физиономии появилось выражение откровенного изумления, пожалуй, даже потрясения. Тони вопросительно взглянул на меня, а я ошеломленно уставился на Питера. Несчастный матрос побледнел так, что даже стал слегка отливать синевой – должно быть, наглядно представил себе бесконечную хлебно-водную диету. И тут Питер после паузы продолжил:
– …вот куда я мог бы тебя послать.
Лицо Питера хранило совершенно бесстрастное выражение, а Корни, рулевой и я предпринимали героические усилия, чтобы не расхохотаться во весь голос, пока он продолжал публично обличать и клеймить позором несчастного нарушителя, который определенно не видел ничего смешного в ситуации. Впоследствии эту историю часто рассказывали в кают-компаниях флотилии, но смеяться тут в общем-то было не над чем. Эффект от речи Питера был несомненный и положительный: с этим юнцом мы больше никогда не имели проблем.
Во время пребывания на Маддалене мы лишились Тони, который получил назначение старшим помощником на 640-ю Кэма Маклахлана. Мы успели стать настолько хорошей, сплоченной командой, что его перевод стал для меня весьма болезненным ударом. Но Корни всегда придерживался строгих правил в отношении повышения по службе и считал, что мы должны всемерно способствовать движению Тони вверх по служебной лестнице. На борту 658-й он провел восемь месяцев и был с нами и в сражениях, и в обычных, ничем не примечательных походах.
Новым штурманом 658-й стал Майк Уокер-Манро, шотландец и выпускник Итона. Майк некоторое время был "запасным игроком" флотилии и много раз выходил с Дугом на 657-й. Он был очень воспитанным молодым человеком и нередко подвергался из-за этого шутливым нападкам канадцев. Он всегда старался показать, что это его не беспокоит, но, тем не менее, довольно метко мстил, часто переиначивая наиболее колоритные выражения канадцев.
Когда мы вернулись в Бастию, Корни все еще оставался в Алжире, и Дуг сам повел 658-ю на два патрулирования, во время которых ничего существенного не произошло. Он сделал ставку на нас, поскольку 657-я ушла в Бизерту, где на американской базе на нее должны были поставить радар с РТ. Дуг уже давно мечтал заполучить один из этих приборов, потому что лучше, чем кто бы то ни было, понимал, как важен эффективный радар в боевых операциях.
Он долго и упорно вел переговоры на этот счет с парнями с РТ в Бастии, и при их содействии (в первую очередь Стэна Барнса) в конце концов было достигнуто джентльменское соглашение. Говорят, что уплатить за эту операцию пришлось всего лишь одну бутылку скотча – вряд ли ее можно было употребить на более благое дело. Позже на многих британских лодках были установлены эти замечательные приборы – очевидно, финансовый вопрос был урегулирован.
Наша дружба и сотрудничество с американцами носили вполне бескорыстный характер.
Как-то раз я предавался ничегонеделанью, лениво загорая на верхней палубе, когда на борт поднялся Деррик:
– Слышал новости, Ровер?
– Ты о чем?
– Союзники высадились во Франции – в Нормандии – и, похоже, закрепились на берегу.
– Вот это да! – присвистнул я. – Похоже, это начало конца. А как ты думаешь?
Глава 16. И КАЖДОМУ ВОЗДАСТСЯ…
Но наши мысли вскоре занял другой день Д, отодвинув события в Нормандии на второй план.
Утром 15 июня покров секретности, до сей поры плотно закрывавший странную активность последних недель, был наконец приоткрыт. У причала базы стояло странное плавсредство, чем-то напоминающее Ноев ковчег, найденное дрейфующим в море в районе Кап-Корсе несколькими неделями ранее. Вероятно, он было потеряно во время буксировки или же сорвалось с якоря где-то на юге Франции – это не важно. Главное то, что оно было доставлено в Бастию и поставлено к причалу. Моряки сразу нарекли новый корабль "Ковчегом", более официальным его именем стало корабль его величества "Дикинсон", и он был приспособлен под базу. Но иногда он использовался и для других, более серьезных целей.
Как-то утром на "Ковчег" были вызваны все офицеры флотилии. В просторной кают-компании обнаружились все наши старшие офицеры, стоящие у большой карты, на которой был изображен значительный участок вражеского побережья (Эльба и ближайшая к острову часть береговой линии материка), и мы сразу пришли в лихорадочное возбуждение.
Вот оно! Свершилось! К собравшимся обратился капитан Эррол Тернер, представившийся старшим офицером по высадке, и вкратце рассказал нам об операции "Брассард", целью которой был захват Эльбы. Учитывая, что 8-я армия быстро продвигалась от Рима на север, было очень важно закрепиться на Эльбе. Это бы облегчило наступление на Флоренцию и Ливорно. Предстоящая высадка была не совсем обычной. Дело в том, что, хотя флот был наш, на берег предстояло высадиться войскам Свободной Франции – это было их первое большое дело в Европе. Их командиром был дотоле малоизвестный генерал по имени Латтр де Тассиньи, позже прославившийся и ставший одним из самых видных военачальников Франции.
Генеральный план заключался в том, что крупные силы французской пехоты должны были высадиться на берег (в основном это были колониальные войска, в том числе наводящие страх "гаумы" из Марокко) на наших пехотно-десантных плавсредствах и штурмовых десантных баржах, которые будет буксировать наш малый флот. Перед флотом вторжения пойдут крупные силы минных тральщиков, а следом двинутся танкодесантные корабли с танками и тяжелыми орудиями для создания берегового плацдарма. Для огневой поддержки также будут использоваться переоборудованные танкодесантные корабли и речные канонерки. Наша задача заключалась в прикрытии конвоя и защите якорной стоянки.
Теперь мы поняли, зачем нужны были тренировки с буксировкой в Аяччо. Требовалось проверить, сможем ли мы в случае необходимости справиться с этой задачей.
Высадка была намечена на 4.00 17 июня. За два дня до этого в Бастии стал собираться флот высадки.
Утром дня Д-1 (мы должны были выйти в море в 16.30) меня вызвал к себе Бобби Аллан. Он сказал, что, хотя считает меня вполне компетентным, чтобы выводить 658-ю в море, не может взвалить на меня ответственность командовать в такой ответственной операции – я еще слишком молод, поэтому командиром 658-й пойдет его заместитель – лейтенант-коммандер В. О. Дж. Бейт. Бобби дал мне понять, что основную работу все равно придется выполнять мне, потому что Водж совершенно не знает нашей рутины и будет целиком полагаться на меня. Водж, появившийся на борту незадолго до выхода в море, повторил то же самое, чем изрядно способствовал ликвидации неловкой ситуации.
Водж еще оставался на базе, а я прилежно трудился, выполняя свои обязанности старшего помощника, когда ровно в полдень на причале показалась группа старших офицеров, сопровождавшая стайку весьма необычно одетых армейцев в высоких шляпах-цилиндрах – раньше мы такие видели только на фотографиях генерала де Голля. Эта делегация явно направлялась к нам!