Я помог раненым спуститься вниз и, как мог, оказал первую помощь. В процессе возни с бинтами я вспомнил удар в спину, как сильно саднило лицо и что на ладони, которой я провел по лбу, я видел кровь. Очевидно, я тоже был ранен, но ведь у меня ничего не болело!
Майк тоже занимался не самой приятной работой. Джеймсон погиб – в этом не могло быть никаких сомнений. 20-мм снаряд разорвал ему спину. Макивену – жизнерадостному парнишке из Ливерпуля – оторвало ногу, и она висела на лоскутах кожи и обрывках сухожилий. Майк никак не мог перевязать рану и остановить кровь, поэтому принес лезвие и, преодолевая тошноту, ампутировал ногу, после чего тщательно замотал обрубок полотенцем.
Все это время Макивен оставался в сознании и хранил полное спокойствие. Он видел, как Майк выбросил за борт страшный сверток, и поинтересовался:
– Это была моя нога, сэр?
Его приятель Орме тоже был в тяжелом состоянии – их обоих нельзя было никуда переносить. Нобби Ватт вызвался присмотреть за ранеными и в течение четырех часов до возвращения в Бастию ухаживал за ними лучше любой медсестры. Он делал все, чтобы облегчить их страдания, и через каждые 20 минут немного ослаблял жгут на ноге Макивена.
Все было против нас. В довершение ко всем несчастьям поднялся сильный ветер и, естественно, волнение. Водяная пыль быстро промочила всех, находящихся на палубе. Мы завернули раненых в одеяла и накрыли сверху брезентом. Оставалось только молиться, чтобы погода улучшилась.
Следующие четыре часа стали сущим кошмаром. Когда рассвело, я заставил себя посмотреть на Смити. Он не страдал – беднягу убило на месте. Фанерная дверь в задней части мостика была разбита и продырявлена в нескольких местах. Изучая повреждения, я неожиданно понял, в чем дело. Вряд ли стоило удивляться, что у меня ничего не болит. Я не ранен – на мне кровь Смита. А по спине меня ударили обломки надстройки. Отдав свою жизнь, Смит определенно спас мою, приняв на себя основной удар. Он был хорошим товарищем и пользовался всеобщим уважением. Нам всем его будет не хватать.
Я накрыл его флагом, который взял из шкафа, кстати тоже разбитого, и продолжил осмотр лодки. Двигатели не пострадали, впрочем, это понятно, ведь основные повреждения нанес страшный взрыв 20-мм снаряда, который настиг нас с кормы. Надстройка зияла пробоинами, но беглый осмотр румпельного отсека не выявил опасных пробоин в подводной части корпуса.
Мы медленно прокладывали себе путь через бушующее море, и вот наконец прямо по курсу показались древние стены Бастии. На причале нас уже ожидал главный хирург базы и две машины. Он перепрыгнул на борт даже раньше, чем были завершены швартовные операции, и я отвел его к раненым. Тут же как из-под земли возникли помощники с носилками, и Макивен и Орм были отправлены в госпиталь. За ними последовали Водж, рулевой и Пикок.
Я был ему глубоко и искренне признателен за помощь в вывозе тел. После нечеловеческого напряжения последних семи часов я чувствовал, что не смогу пройти еще и через это. Когда в 658-ю попал снаряд, нас на мостике было пятеро, и только я один остался невредимым. Эта мысль не добавляла оптимизма.
Когда на борт поднялись Дерри, Том и Дуг, готовые оказать любую помощь и выразившие самое искреннее сочувствие, я узнал, что 655-я тоже получила повреждения, там есть раненые и убитые. Но мы понесли не только потери. Торпедой было потоплено одно судно, по всей видимости груженый лихтер.
Позже разведка сообщила, что наши действия пресекли единственную серьезную попытку эвакуации, предпринятую противником. Больше таких попыток не было. Таким образом, наша тактическая задача оказалась выполненной.
В тот же день из госпиталя вернулся Корни и очень расстроился, узнав печальные новости. Он очень переживал, что в такой тяжелый момент его не было с нами, ведь, когда он находился на мостике, нам всегда сопутствовала удача. Корни решил, что отныне находится перед нами в неоплатном долгу. У нас и мыслей таких не было, мы только сочувствовали неудачливому Воджу, получившему ранение, будучи лишь временным командиром.
Через два дня после памятного сражения мы хоронили трех погибших матросов. По поручению Дуга я организовал всю церемонию от начала до конца. Это были первые и последние официальные похороны на военно-морском флоте, на которых мне довелось присутствовать. И хотя я был организатором и был вынужден постоянно заботиться о всевозможных деталях, церемония произвела на меня огромное впечатление.
Почти весь персонал базы собрался на лодках флотилии, а на 658-й находились капитан Дикинсон, коммандер Аллан и представители с каждой лодки.
В почетный караул входили моряки с 658-й и 655-й – друзья погибших. Они все утро тренировались, отшлифовывали каждое движение. Бобби Аллан руководил церемонией – она была величественной и трогательной. Прозвучал залп, и завернутые в флаги тела скользнули в море. Далее последовали две минуты молчания.
Возвращение в Бастию было очень торжественным и печальным. Флаги были приспущены, на лодках царило молчание. Смерть трех человек затронула всех и каждого: их гибель сделала яснее цель и глубже решимость тех, кто остался.
Глава 17. ДВАДЦАТЬ ОДИН
В ночь после похорон 658-я вместе с еще тремя лодками шла к Эльбе, чтобы замкнуть кольцо блокады острова. Ожидание на рейде порта Баратти затянулось, и мы невольно мысленно вернулись в такую же ночь, только восемью месяцами ранее, когда 658-я подверглась проверке на прочность.
Но повторения пройденного не произошло. Накануне ночью сражение за Эльбу завершилось. Гарнизон капитулировал. Еще один незначительный эпизод войны стал историей. Но для людей, участвовавших в высадке, он вовсе не был незначительным. Наоборот, для них это было упорное, кровопролитное сражение, потребовавшее от его участников огромного мужества и самоотверженности. Сотни отважных французов навечно остались на этой земле, но никто не сомневался, что они сыграли свою роль в освобождении Франции, причем ничуть не меньшую, чем если бы находились непосредственно в Нормандии.
Наши патрулирования возобновились в обычном режиме, а когда погода более или менее улучшилась, стали интенсивнее. 27 июня мы вышли в море в компании с еще двумя лодками, чтобы перехватить вражеские минные заградители, которые, судя по данным разведки, проявляли повышенную активность в районе Сан-Винченцо. К моменту нашего подхода в указанный район там уже не было и намека на вражеские суда, но мы патрулировали его в течение семи часов, и только тогда Корни приказал уходить.
658-я шла в строю ведущей, прямо за ее кормой держалась 640-я Кэма Маклахлана. Мы увеличили скорость до 18 узлов и легли на обратный курс к Бастии. Впереди был долгий путь. Ночь была тихой и спокойной, и я весьма комфортно устроился на мостике, привалившись спиной к мачте. Вахта была Корни, и я вполне мог позволить себе расслабиться. Я уже засыпал, когда неожиданно некий гигантский молот нанес удар по нашему килю – лодку слегка подбросило, по ней прокатилась дрожь.
Я вскочил, моментально проснувшись, но спросонья никак не мог понять, что произошло, и бестолково озирался по сторонам.
Корни посмотрел назад, и его лицо окаменело.
– Это 640-я, Ровер. Она налетела на мину. Думаю, с ней все кончено. – За нашей кормой был виден только столб дыма. – Лево руля, рулевой. Ровер, поставь человека на нос – пусть смотрит повнимательнее. Взрывом могло сорвать с якорей еще несколько этих дьявольских яиц.
– Смотри, Корни, она на плаву, но… Боже мой! Я такого никогда не видел! – И действительно, такое можно увидеть редко. 640-я полностью лишилась носовой части.
Команда сразу начала действовать. На воду спустили шлюпку, через борт перебросили сети, рулевой начал разбирать оборудование для буксировки.
Мы повернули обратно и пошли к искореженному кораблю. Корма 640-й оставалась высоко над водой, но носовая часть осела глубоко, а впереди штурманской рубки не было вообще ничего – ни форштевня, ни "пом-пома", ни столовой команды, ни кают-компании – ничего. Небольшая группа людей стояла на правой стороне мостика – их ноги были в воде. Я слышал, как Кэм проверял команду.
Корни поднял мегафон:
– Как дела, Кэм? Есть шансы отбуксировать лодку в порт?
– Думаю, нет, Корни. – Голос Кэма был плохо слышен, очевидно, при взрыве пострадал и мегафон. – Она тонет. Носовая переборка долго не продержится. Так что шансов нет.
– Ладно, Кэм. Вы уже подсчитали потери?
– Насколько я понял, не хватает восьми человек. На борту их нет – очевидно, сбросило за борт взрывом.
Мы обошли 640-ю, приблизились к борту и начали принимать людей. А я думал только о Тони. Много месяцев мы жили и работали рядом и успели подружиться. Его нигде не было видно. Неужели он – один из восьми? Эта мысль была для меня невыносимой.
Я уже собирался спросить о его судьбе у Кэма, когда услышал за спиной знакомый голос:
– Докладываю о возвращении на борт, Ровер!
Я резко обернулся и увидел живого и невредимого Тони. Оказалось, что в момент взрыва он находился на корме и потому не пострадал.
– Слава богу, ты жив, Тони. А что со штурманом?
– Он был в штурманской рубке, насколько мне известно, но сейчас его там нет. Думаю, у него не много шансов. А остальные парни, которых недосчитались, все находились в носу, бедолаги.
Мы отошли от 640-й и приготовились потопить ее орудийным огнем. В это время к нам приблизился РТ, который замыкал строй. Его командир прокричал в мегафон:
– Слушай, Тони! Я только что подобрал младшего лейтенанта Роджерса и двух матросов с 640-й. С ними все в порядке!
У нас ушло 10 минут, чтобы потопить 640-ю огнем из "пом-пома" и эрликонов. Когда мы ушли, она тонула. Должен признать, эта задача потребовала немалого хладнокровия. Наши артиллеристы вели огонь стиснув зубы и храня мрачное молчание. Они спинами чувствовали взгляды матросов 640-й. Их дом, их личные вещи уничтожались у них же на глазах. Пять их товарищей погибли, а оставшиеся в живых даже не смогли проститься с ними.
Корни повел 658-ю к Бастии и снова увеличил скорость. Тони и Кэм находились с нами на мостике, но я заметил, что никто из команды 640-й тоже не ушел вниз. Между прочим, я их хорошо понимал. Я тоже чувствовал себя в большей безопасности на верхней палубе.
Вероятно, 658-й все-таки сопутствовала удача. Мы благополучно прошли над той самой миной, которая спустя несколько секунд разрушила 640-ю. Почти наверняка мы, проходя, привели в действие механизм взрывателя этой мины, оставив ее в готовности взорвать следующую лодку. Еще один щелчок деликатного механизма вполне мог привести к взрыву нашей кормы вместо носа 640-й.
Мы впервые столкнулись с минами, иначе не удивлялись бы тому, что жертвой стала вторая лодка в строю. Так случалось почти в каждом эпизоде с минами, где фигурировали наши лодки. Позже аналогичный случай повторился и с нами. Казалось, именно такой метод больше всего соответствует извращенной природе оружия (используемого обеими сторонами), которое полностью игнорировало человеческий фактор и всегда наносило удар хладнокровно и безлико.
Этот трагический случай, происшедший вскоре после наших потерь на Эльбе, сказался на общей атмосфере. Команды пребывали в постоянном напряжении, вызванном непрерывными операциями, и неудачные бои могли привести лишь к утрате боевого духа, переутомлению, равнодушию ко всему окружающему. Энтузиазм и боевой задор стали мало-помалу исчезать, и наше командование это отлично понимало.
У нас просто не было времени разобраться в собственных эмоциях, потому что уже на следующий день Дуг сообщил Корни хорошую новость:
– Послушай, Корни, как тебе понравится идея опять посетить добрую старую Мальту, а оттуда двинуть к романтическим островам Югославии?
Это была правда! Наша флотилия получила приказ покинуть Корсику и перейти в Адриатическое море, где югославские партизаны под командованием Тито теснили немцев на север.
До ухода из Бастии 1 июля нам оставалось одно патрулирование и одно важное событие. Я был очень рад, когда выяснилось, что в море мы выходим ночью 28 июня, потому что на следующий день у меня был день рождения – мне исполнялось 21 год. При некоторой доле везения мы могли его спокойно отпраздновать, не опасаясь никаких неожиданностей.
Ночью 28 июня мы охраняли какие-то суда на рейде главного порта Эльбы – считалось, что остается вероятность появления торпедных катеров противника. Мы отнеслись к поставленной задаче с максимальным вниманием, хотя и были уверены, что эта вероятность близка к нулю. С нами была только 663-я. В полночь мы застопорили машины – лодки слегка покачивались на волнах. Было тихо и темно. Неожиданно захрипел динамик радиотелефона и, прокашлявшись, заговорил знакомым голосом Тома:
– Приветствую, Ровер, это Томми. Мы все поздравляем тебя с совершеннолетием и желаем всегда и отовсюду возвращаться в порт. Конец связи.
Корни ухмыльнулся и передал мне микрофон, чтобы я подтвердил получение сообщения. Затем он взял микрофон громкоговорителя и объявил:
– Говорит капитан. Ровно минуту назад наш старший помощник достиг весьма солидного возраста – двадцати одного года. Не сомневаюсь, что вы все присоединитесь ко мне в пожелании ему всяческих успехов в будущем.
В Бастию мы вернулись в 6 часов утра. Было очевидно, что предстоящей ночью выход в море нам не грозит. Корни и Том дали Деррику и мне увольнительную на весь день. Мы начали его с восхитительного купания с морской стороны волнолома, а затем улеглись на удобной теплой скале и, нежась на утреннем солнышке, тщательно распланировали весь день.
Нам все шли навстречу, поэтому мы без труда получили на базе в личное пользование джип и отправились в 40-мильную поездку вдоль берега в госпиталь, где на лечении находились наши раненые. По дороге мы жевали печенье и конфеты, созерцали восхитительные пейзажи южной Корсики и чувствовали себя настоящими экскурсантами. Перед нами расстилалась обширная равнина. С левой стороны она была изрезана лагунами и изобиловала песчаными пляжами, а справа постепенно поднималась к видневшимся вдали горам. Мы ехали в открытом джипе, поэтому ветерок спасал нас от жара летнего южного солнца, мы пели, хохотали и вообще вели себя как мальчишки на каникулах.
Наши матросы были помещены в американский госпиталь и быстро шли на поправку. Они были в хорошем настроении и искренне обрадовались нашему визиту. Орм чувствовал себя хорошо и все свободное время ухаживал за Макивеном, которому предстояло оставаться в постели до тех пор, пока не заживет культя его ноги. В их палате были только моряки, раненные при высадке на Эльбу, которые искренне считали себя особенными, отличающимися от остальных. Да и персонал госпиталя явно уделял этим людям повышенное внимание. Мы привезли множество записок и небольших подарков от команды 658-й, которые не остались без ответов, веселых и нередко грубоватых. У нас действительно великая страна, если рождает таких людей, остающихся веселыми и жизнерадостными даже в горе и болезни, находясь в чужом госпитале за сотни миль от родного дома.
Обратно на 658-ю мы вернулись к полудню. Как только я ступил на борт, Тони поднял "вымпел джина", и вскоре друзья с других лодок начали стекаться к нам. Гости собирались на мостике. Искрометный юмор, приятная беседа, хорошая выпивка – чего еще можно пожелать? Мы обсудили множество тем, но неизменно возвращались к довольно узкому кругу вопросов. Где будет база на Адриатике? Как долго мы пробудем на Мальте? Когда закончится война? Как идут дела в Нормандии? Сумеют ли русские войти в Берлин первыми?
Нас интересовали и более тривиальные проблемы. Хорош (или плох) штурман на такой-то лодке? Сколько еще придется ждать почты? Как поживает морская свинка на 663-й? (Ее назвали дядя Том, а жила она в сколоченном Дерриком ящике – "хижине дяди Тома". Томми Лэднер с трудом переносил такое соседство, и, когда она в конце концов умерла и была похоронена, как настоящий моряк, в море, он тайно порадовался.)
Последний из наших гостей ушел около двух часов, и мы наскоро перекусили. Затем наступило время сна – следовало отдохнуть перед вечерним торжеством. Мероприятие планировалось заранее, поэтому все его участники приняли необходимые меры, чтобы освободить этот вечер. Мы решили поужинать в маленьком горном ресторанчике, из окон которого открывался потрясающий вид на море. Во время предварительного визита неделей раньше его владелец, маленький корсиканец итальянского происхождения, которого все называли "папой", пообещал нам приготовить восхитительную еду, если только мы поможем ему с продуктами. И теперь его глаза радостно сверкнули при виде масла, яиц и прочих принесенных нами деликатесов. Их появлением мы были обязаны прежде всего Корни и Пику – в продовольственных посылках, которые они регулярно получали из Канады, всегда было что-то необычное.
На ужине присутствовало десять человек, прибывших на джипе и полуторке. Пока "папа" готовил еду, компания сидела на террасе, медленно потягивая напитки. Мария, очаровательная дочь хозяина, приносила очередную бутылку вина, как только предыдущая оказывалась пустой, поэтому, когда в конце концов мы расселись за круглым столом, красиво украшенным свечами, все уже изрядно подвыпили и повеселели.
После весьма посредственной стряпни кока-любителя на 658-й приготовленная "папой" еда показались нам верхом совершенства. Блюда следовали друг за другом: как только мы приканчивали одно, тщательно обработав тарелку очень белым специально выпеченным хлебом, как по волшебству возникало другое, еще более вкусное. А омлет вообще был принят на ура. Тут "папа" превзошел самого себя. Он использовал две дюжины яиц, непостижимым образом соорудив нечто легкое, как перышко. Овощи были приготовлены в масле, а фрукты подавались с вкуснейшими взбитыми сливками.
А потом мы пели. К нам присоединились "папа", "мама", Мария и, по-моему, подавляющее большинство населения Марино-ди-Сиско. Тосты следовали непрерывной чередой – их произносили все. Деррик позже клялся, что мой собственный длился три часа и прерывался только пением. А завершился вечер обратным путешествием в Бастию по крутой горной дороге, которая днем приводила меня в ужас, но ночью, казалось, не таила никаких опасностей. Как известно, хорошо выпившим и поужинавшим людям свойственна беспечность.
Мой двадцать первый день рождения был памятен еще и тем, что на следующий день мы навсегда простились с Бастией. За девять месяцев мы успели привыкнуть, даже привязаться к этому месту. Персонал базы неизменно относился с пониманием к нашим нуждам и стремился помочь всем, чем можно. Мы всегда могли рассчитывать на помощь, когда дело касалось ремонта двигателей, устройств связи, электрооборудования или радара.
"Добрым духом" базы был Бобби Аллан. Мы все глубоко уважали этого человека, доказавшего, что он является настоящим лидером и в море, и на берегу. Когда мы покинули Бастию, он отправил рапорт командованию, в котором отмечал работу малого флота в Маддалене и Бастии за 6 месяцев 1944 года. Помимо всего прочего, в нем было сказано:
"Я работаю в Береговых силах уже в течение четырех с половиной лет и считаю, что последние шесть месяцев были во всех отношениях наиболее удачными, причем не для меня лично, а для флота в целом.