Каждый следующий день приносил новости, подтверждавшие наши перспективные прогнозы. 8 мая, то есть через день после нашего прибытия, адмирал Каннингем отдал свой знаменитый приказ кораблям, патрулировавшим мыс Бон: "Топите, жгите и уничтожайте! Пусть ничто не пройдет мимо вас!" В течение следующих 48 часов эсминцы и прибрежный флот собрали богатейший урожай пленных, пытающихся покинуть Тунис на всем, что плавало, даже на крошечных резиновых лодках. Официально блокада носила название операция "Возмездие", но ее участники дали ей другое имя – "Келибийская регата", вложив в него огромное воодушевление, сопутствующее величайшей победе нашей армии.
Так и не дождавшись конца событий, 11 мая мы ушли в Алжир. Но не было ни малейшего сомнения, что конец уже был не за горами. Нам предстояло преодолеть расстояние примерно в 450 миль. Было приятно сознавать, что еще полгода назад такой переход считался бы серьезной операцией, да и сейчас конвои на Мальту подвергаются ожесточенным атакам со стороны базирующихся на Сицилии сил люфтваффе. Путешествие оказалось намного приятнее, чем все, что мы испытывали ранее. Наконец-то 658-я стала полноценным боевым кораблем, который мог вести огонь во всех направлениях. Команда, за плечами которой остался 1600-мильный переход, стала сплоченной боевой единицей, а офицеры знали сильные и слабые стороны каждого.
И к тому же нам сопутствовала великолепная погода. Безоблачное небо и спокойное море сделали скорость в 24 узла сущим наслаждением. Когда под равномерный рокот двигателей лодка рвется вперед, оставляя за собой пенные буруны, как тут не почувствовать свою силу! Мы снова двигались сомкнутым строем, соблюдая пусть и не такую короткую дистанцию, как впоследствии, но все-таки достаточно близко друг к другу, чтобы заставить сердце впечатлительного гардемарина взволнованно забиться.
Едва миновав боновые заграждения Алжира, мы получили приказ принять топливо и быть готовыми к выходу в море на следующее утро в 6.00. Только тут мы осознали, что на Средиземноморье и для нас найдутся дела. До нас пока не дошли новости об окончательной капитуляции в Северной Африке, так что, быть может, мы еще не совсем опоздали?
Все оставшееся до вечера время мы принимали топливо, однако все же отправили людей ненадолго на берег, чтобы дать им возможность вдохнуть воздух Северной Африки, почувствовать ее атмосферу, бросить беглый взгляд на странный франко-арабский город – порт Алжир. Настоящее веселье нас ожидало ночью, когда начался воздушный налет, причем о нем нас никто не потрудился оповестить. Мне уже приходилось переживать налеты авиации противника в Лондоне, Портсмуте и на южном побережье, но здесь было нечто особенное. Зенитный огонь оказался столь плотным, что образовывал зонтик из летящих со всех сторон снарядов над гаванью. Разрывы бомб, падающих в акваторию в какой-то сотне ярдов от нас, заставляли сердца замирать. А дымовая завеса появилась слишком поздно, чтобы защитить гавань. Понятно, что в такой ситуации заснуть невозможно. Совершенно неожиданно мы оказались в самой гуще средиземноморской войны, и я поневоле задумался, смогу ли я выдержать экзамен на личное мужество, который мне, несомненно, рано или поздно предстоит. Я всегда тяжело переносил воздушные налеты дома и думал, что все будет иначе, если я во время налета буду и сам активно действовать. Но оказалось, что в нашей активности нет никакого смысла. Открывать огонь из наших игрушечных орудий по невидимой цели бесполезно. Поэтому я отчаянно старался храбриться, хотя вовсе не чувствовал себя уверенно.
На следующее утро мы вышли в море и взяли курс на Бон. На переход к месту назначения потребовалось двое суток, потому что из-за неисправности двигателя на 657-й нам пришлось провести ночь в небольшом порту Беджайя. У Бона было очень много кораблей, и мы присоединились к дог-ботам, уже участвовавшим в операциях. Они, в отличие от нас, успели обзавестись опытом. За день до этого пал Тунис, и настроение у людей было приподнятым.
Нам предстояло быстро включиться в серьезную работу.
До сих пор мы были настолько заняты тем, чтобы просто добраться до Средиземного моря, что об эффективности в боевых условиях вопрос попросту не стоял. Теперь Корни целеустремленно принялся за решение новой задачи.
Его взгляды были типичными для канадца, получившего образование в очень "английской" школе на острове Ванкувер. Хотя его идеи и энергия были характерны для выходцев из Нового Света, он с уважением относился к британским порядкам, хотя и не стремился во всем им следовать.
Корни обладал необыкновенным жизнелюбием, каким-то особенным вкусом к жизни, и это делало его безусловным лидером. Если у него появлялась необычная идея, он с энтузиазмом брался за ее воплощение и либо добивался ее претворения в жизнь, либо убеждался в ее нецелесообразности. Он был удивительно обаятелен и дружелюбен, но, если чувствовал в других неискренность и ограниченность, становился неприветливым, даже отталкивающим.
В своей команде – и среди офицеров, и среди матросов – Корни обладал непререкаемым авторитетом. Временами он бывал излишне требователен и суров. Когда это случалось, мы считали, что не соответствуем установленным им высоким стандартам. Его влияние на людей было столь велико, что никто не роптал, даже наоборот, мы выкладывались до последнего, чтобы исправить положение.
При обычных обстоятельствах с его лица почти не сходила добродушная улыбка, а если же на нем вдруг возникала яростная гримаса, мы знали, что таким образом он старается сдержать рвущийся наружу смех. Короче говоря, внешняя оболочка могла меняться, но под ней Корни всегда оставался одинаковым – превосходным человеком и великолепным командиром.
Воздушные налеты повторялись каждую ночь с удручающей регулярностью. Признаюсь, для меня это было очень тяжело. Очень уж угнетала неизбежность ежевечерних визитов самолетов противника. С приближением 9 часов вечера я начинал ежеминутно посматривать на часы в кают-компании и напряженно прислушиваться. После ужина я не мог ничем заниматься и отчаянно завидовал своим менее впечатлительным коллегам, которые спокойно делали свои дела. Позже я узнал, что дело было не столько в отсутствии впечатлительности, а в умении скрывать свои эмоции, но тогда я об этом не подозревал.
Бон был важным снабженческим портом, и немцы регулярно направляли сюда свои бомбардировщики с Сицилии, Сардинии и Пантеллерии. В одном мы от этих налетов безусловно выиграли. У нас установилась прочная дружба с известной тройкой эсминцев "Лоял", "Лукаут" и "Лафори". Когда они находились в гавани, мы обычно швартовались к борту одного из них и получали электричество от его мощного генератора, тем самым давая отдых нашим маленьким трудягам генераторам. Команда могла пользоваться столовыми и душевыми на эсминцах, а мы даже иногда получали возможность принять ванну. Мы высоко ценили оказываемое нам гостеприимство и нередко приглашали офицеров эсминцев к себе в кают-компанию на партию в покер.
В один из таких вечеров, когда мы сидели за карточной игрой, прозвучал сигнал тревоги. Наши гости моментально распрощались, да и мы поспешно разбежались по своим местам. Ожили двигатели. Но мы еще не успели отойти от эсминца, когда с "Лафори" открыли огонь из 4,7-дюймовок. 658-я содрогнулась и отпрыгнула в сторону, а мы почти оглохли. Когда мы отошли на безопасное расстояние, приблизилась 663-я, и почти сразу же нас окутали густые и едкие пары дымовой завесы. Теперь к глухоте добавилась слепота. Наши прожектора были слишком слабы, чтобы проникнуть сквозь туман, поэтому мы начали медленно двигаться по акватории, не выключая сирену. Так продолжалось до тех пор, пока в нескольких футах перед носом 658-й не возник корпус грузового судна, затопленного бомбежкой несколькими неделями ранее. Мы чудом избежали столкновения и пришвартовались к нему. Затем Корни принялся орать в мегафон, чтобы помочь Томми Лэднеру найти к нам дорогу. 663-я была явно совсем рядом – мы отчетливо слышали шум двигателей, но ничего не видели. Неожиданно из тумана вырисовалась ее корма. Она находилась в паре-тройке ярдов от нашего машинного отделения. Благодаря умелым действиям офицеров 663-й и изрядной доле везения катастрофы не произошло, и мы все стали ждать отбоя.
В конце мая началось массированное воздушное наступление на небольшой островок с красивым именем Пантеллерия. Взять его – означало открыть путь к Сицилии. Мы наблюдали за эскадрильями бомбардировщиков, уходящими в сторону моря, и внимательно слушали новости ВВС. Представлялось вполне вероятным, что наша следующая цель – Сицилия, и мы гадали, будем ли участвовать в предстоящем наступлении.
31 мая мы получили приказ следовать вместе с 663-й на Мальту. Для меня это означало, что я впервые буду полностью отвечать за навигацию на длинном переходе. Я заблаговременно выполнил прокладку курсов и сверил их с Дерриком, которому предстояло идти за нами.
Ночью мы обогнули мыс Бон и весь следующий день шли в восточном направлении. Ближе к вечеру я сообщил Корни время и пеленг, на котором должна появиться Мальта. Время прошло, и Корни вызвал по голосовой трубе штурманскую рубку:
– Штурман, проверь свои расчеты. Видимость прекрасная, а нашей цели не видно не только в указанном тобой направлении, но и в любом другом.
Я быстро произвел повторные расчеты. Все оказалось точно. Обеспокоенный и весьма озадаченный, я поднялся на мостик. Небо было ярко-голубым и абсолютно чистым, горизонт затуманивала легкая дымка, но в целом видимость не могла быть лучшей.
При такой видимости мы должны были увидеть остров миль с десяти, то есть 15 минут назад.
Я мучительно покраснел и почувствовал, как по спине поползла тонкая струйка пота.
– Погоди-ка, – воскликнул Корни, – вот же она!
Совершенно неожиданно перед нами показалась Мальта – очевидно, ее скрывала только что рассеявшаяся дымка, – и я с облегчением перевел дух.
Итак, 2 июня 1943 года ровно в 15.50 мы впервые прибыли на Мальту. Мы вошли в бухту Марксамаксет и пришвартовались у Са-Мэзона. Над нами возвышались грандиозные желтые бастионы, казавшиеся в ярком солнечном свете особенно внушительными. Баковая партия, одетая в аккуратную белую форму, подняла на нок-рее наши вымпелы Сахар-6–5-8. Проходя мимо знаменитой базы подводных лодок на острове Манел, мы поприветствовали ее протяжным гудком.
Только теперь мы почувствовали, что наш долгий путь закончился. Мы прибыли и были готовы к работе.
Глава 5. К ДЕЛУ
Нашим первым посетителем был вовсе не капитан Береговых сил и даже не рядовой офицер базы. Им стал маленький мальтийский еврей в мягкой фетровой шляпе, которого все называли мистер Гринберг, поскольку он был представителем этого известного портного из Валетты. Он очень быстро получил заказы от большинства членов команды на разные комплекты форменной одежды. Ни один уважающий себя моряк не носил одежды массового пошива – такое могли позволить себе только сухопутные крысы. Настоящий морской волк всегда щеголял в специально скроенном костюме, главным украшением которого являлись широченные клеши. Впоследствии мистер Гринберг стал на борту частым гостем, и, хотя на первых порах мы в нем сомневались, со временем он стал своим человеком, и всякий раз, возвращаясь на Мальту после длительного отсутствия, мы видели на причале его тщедушную фигурку и понимали: в жизни не все проходит, кое-что все же остается неизменным.
Он был не единственным "местным", с кем мы сразу же установили контакт.
Мальтийскую базу прибрежного флота называли "Григейл" – так же как сильный северо-восточный ветер, периодически дующий прямо в гавань Валетты и поднимающий волнение, которое делало ее причалы чрезвычайно неуютными для маленьких судов.
Она располагалась в нескольких строениях на противоположной стороне бухты Марксамаксет, и, чтобы добраться на нее на шлюпке, следовало изрядно поработать веслами. Однако уже на второй день нашего пребывания на Мальте выяснилось, что нас взял под свое покровительство Джо – владелец небольшой дгазы, который в обмен на мелкие безделушки безотказно перевозил нас туда и обратно за символическую плату и к тому же оказался хорошей и надежной прачкой – в общем, чрезвычайно ценный человек. Дгаза – это нечто особенное. Ее можно увидеть только на Мальте. Любой путешественник, попавший сюда впервые, непременно обратит внимание на это оригинальное создание рук человеческих. Короче говоря, дгаза – это длинная, изящная лодка, построенная по образу и подобию венецианских гондол. Гребец управляет ею стоя с помощью двух весел.
Прошло несколько дней, и мы пришли к выводу, что июнь обещает стать спокойным месяцем, но ведется подготовка к какой-то крупной операции. Поэтому основной темой разговоров стали всевозможные догадки на тему "Где?" и "Когда?". Наиболее очевидным объектом будущего вторжения представлялась Сицилия. Следующими в умах наших стратегов-любителей шли юг Франции, Сардиния, Крит и Греция. Пантеллерия в беседах не обсуждалась, поскольку была занята вскоре после нашего прибытия на Мальту. Самые сведущие предлагали также островки Лампедуза и Линоса.
Из Бона прибывало все больше и больше дог-ботов. Вместе мы уже представляли нешуточную силу. Но о двух конвоях, которые должны были прибыть из Англии (в одном из которых шла 662-я с нашим командиром и моим другом Гордоном Сертисом), ничего определенного не было слышно. Ходили слухи, что их следует ожидать не ранее конца июня.
6 июня Корни отправился в оперативный отдел и вернулся оживленный.
– Парни, полагаю, у нас сегодня ночью будет работа, – объявил он и отдал мне приказ на выход в море. – Штурман, проверь, все ли минные поля и протраленные каналы нанесены на твои карты. Пик, я думаю, тебе следует сегодня лишний раз проверить орудия. Нам предстоит первая настоящая боевая операция, и я хочу, чтобы не было никаких сбоев.
Я внимательно прочитал приказ. "Будучи во всех отношениях подготовленными к выходу в море… мотобот 633 и канонерки 658 и 663 проследуют для патрулирования к побережью Сицилии от мыса Пассеро к северу до мыса Мурро-ди-Порко".
Через 10 минут Дерри и я уже сидели в дгазе Джо, направлявшейся в сторону базы. Нам было необходимо встретиться с оперативником штаба. Мы уже успели с ним познакомиться и знали, что можем рассчитывать на любую помощь с его стороны в части корректировки карт, сводок погоды и разведывательной информации по сицилийским портам. Оперативником штаба был молодой лейтенант добровольческого резерва по имени Тим Блай (позже лейтенант-коммандер Т. Дж. Блай, кавалер орденов "Крест за боевые заслуги" и "За безупречную службу" и ордена Британской империи 4-й степени), обладавший замечательной бородкой и очень внушительными манерами.
Тим Блай недавно потерял лодку и уже несколько недель находился на берегу. Он командовал "воспером", севшим на грунт во время патрулирования мелководной и не отображенной должным образом на карте вражеской бухты. Не имея возможности спасти лодку, Тим уничтожил ее, выпустив осветительный патрон по днищевым цистернам с бензином. Этот весьма зрелищный эпизод, сопровождавшийся нешуточным взрывом, снискал Тиму громкий титул "человека, который смеется над смертью" – именно так его окрестили в колониальной прессе. Он очень тяжело переживал случившееся и пока занимался береговой работой. В то время мы еще не знали, что к концу войны Тим станет одним из самых известных командиров флота прибрежного плавания на Средиземноморье.
В 20.00 три лодки миновали боновое заграждение и взяли курс на северо-восток к Сицилии. Мы увидели, что командир на идущей впереди 633-й энергично машет рукой, совершая круговые движения над головой. Корни повернулся и передал Томми такой же сигнал.
– Увеличить на 200 оборотов! – сказал он, и я взялся за рукоятку, чтобы передать приказ в машинное отделение.
Мы всегда старались как можно дольше соблюдать радиомолчание, поэтому обмен радиосигналами сводился к минимуму. Днем приказы увеличить или уменьшить обороты, остановить машины и так далее передавались простыми взмахами руки, а ночью для этой цели использовалась маленькая синяя сигнальная лампа. Соответствующий сигнал передавался с кормы назад по линии. Буква "I" означала увеличить обороты на 200, "R" – снизить обороты на 200, "О" – остановиться. Вперед по линии визуальные сигналы обычно не передавались, потому что их мог заметить противник, поэтому следовало постоянно следить за идущим впереди кораблем. Сигналы не повторялись, и отправителю приходилось действовать, не будучи уверенным, что его приказ получен. Почти сразу же на мачте идущей впереди лодки взметнулись флаги.
– Подготовительный флаг 5, сэр, – доложил я, а Корни махнул Пику, держащему в руке микрофон:
– Приготовиться к проверке орудий, Пик.
Управление артиллерийскими орудиями было заботой Пика. Существовало три способа передать приказ артиллеристам в орудийной башне. Звуковая телефонная связь работала безупречно непосредственно после установки, но быстро выходила из строя под воздействием соленой воды и неаккуратного обращения. С помощью зуммеров можно было передать определенный приказ, к примеру открыть или прекратить огонь, но они были бесполезны, если следовало сообщить более подробную информацию. Поэтому чаще всего использовались обычные громкоговорители, направленные в сторону носа и кормы. Переданную таким образом команду было слышно даже при работающих двигателях и грохочущих орудиях.
Когда на нок-рее подняли флаг, означающий "сближение", Пик приказал каждому орудию произвести залп в безопасном направлении.
Я огляделся вокруг. У орудий не было заметно никакой суеты. И наводчики, и заряжающие вели себя спокойно и уверенно. Все шло нормально. Для маленькой лодки мы обладали весьма внушительной огневой мощью, и орудийные башни, вращавшиеся при простом прикосновении наводчика к кнопке на панели управления, выглядели очень внушительно.
Темнота опустилась, как всегда, очень быстро, и мы тщательно проверили затемнение. Верхом позора считалось получение от следующей за кормой лодки сигнала: "У вас виден свет по правому борту". А учитывая, что за нами шли Томми и Деррик, такое пережить было бы особенно трудно, поэтому мы внимательно следили, чтобы ничего подобного не произошло.
На подходе к берегу Сицилии мы увидели маяк на мысе Пассеро (юго-восточная оконечность острова). Он горел так ярко, словно не было никакой войны. Разве так и должно быть? Или это ожидается конвой? Мы решили на всякий случай скрестить пальцы.
Мы патрулировали в трех милях от острова, проверяя пространство до берега с помощью радара. Вообще-то наш радар предназначался для обнаружения самолетов и был не слишком эффективен против кораблей. Но лучшего все равно не было, поэтому на каждой лодке в течение определенного промежутка времени несли радарную вахту. Экран располагался в радиорубке под палубой, так что радист и оператор радара были единственными членами команды (кроме механиков), находившимися в походе не на палубе. Нам повезло заполучить очень опытного и добросовестного оператора радарной установки, который в дополнение ко всем своим достоинствам имел еще квалификацию старшего матроса. Честно сказать, матросом Ганнинг оказался никаким, зато в качестве оператора радара был выше всяких похвал.