Устав воевать, европейские государства обращаются к активной созидательной деятельности. Нужно вкладывать капиталы в выгодные проекты, направленные на развитие экономики и промышленного производства. Теперь, после окончания войны и отставки своего заклятого врага Шуазёля в октябре 1761 года с поста министра иностранных дел, граф Сен-Жермен может снова совершенно свободно передвигаться по Европе, что он и сделал, представляясь по переделанному на французский манер названию приобретенного им имения Юбберген господином де Сюрмоном.
В первых числах марта 1763 года он направился в Бельгию, называвшуюся в то время "католическими Нидерландами", которая находилась под властью Габсбургов. Рассказать об одном эпизоде биографии графа Сен-Жермена, напрочь лишившем его финансовых средств, лучше всего удалось Полю Шакорнаку на основании материалов из "Архивов военного государственного секретариата в Брюссече" (тома с 1053 по 1303).
Будучи проездом в Брюсселе, как-то поздно вечером - ибо днем он никогда никуда не ходил, как впоследствии обмолвился об этом Кобенцль в своих воспоминаниях - господин де Сюрмон направился к графу Кобенцлю - полномочному представителю (послу) царствующей императрицы Марии-Терезии при генеральном губернаторе князе Карле Лотарингском. Путешественник, принявший имя де Сюрмон, знал, что в 1746 году граф де Кобенцль был добровольным корреспондентом (читай - осведомителем) князя Фридриха-Людовика Уэльского - старшего сына Георга II Английского. Поскольку господин Сюрмон был другом князя, ему не составило труда явиться в особняк Мастэнг и быть принятым послом. Тем не менее позже племянник господина Кобенцля напишет: "Он проник к дяде странным образом, благодаря рекомендательным письмам, написанным не знаю кем".
Граф Кобенцль принял господина де Сюрмона в большом кабинете, стены которого были завешаны гобеленами, изображающими легенду о Психее. В середине комнаты стоял великолепный стол с ножками в виде ног серны, инкрустированный севрским фарфором, с письменными приборами из серебра и севрского фарфора. В углах комнаты стояла драгоценная мебель с редчайшим фарфором.
Господин Сюрмон понял, что его собеседник - ценитель искусств, а когда узнал, что он к тому же владеет великолепными картинами, то выразил свое восхищение. Как напишет об этом позже граф Кобенцль: "Поскольку я очень ценю дружбу, я предложил ему свою".
"Однажды посол сказал, что мало есть частных лиц, владеющих оригиналами Рафаэля. Господин Сюрмон ответил, что это так, но тем не менее у него такая картина есть, и спустя две или три недели прибыла в качестве доказательства картина из его собрания, которую он подарил Кобенцлю. Брюссельские художники заявили, что это подлинный Рафаэль. Господин Сюрмон не согласился взять картину обратно, убедив Кобенцля в том, чтобы тот принял ее в знак дружбы.
В другой раз он показал Кобенцлю крупный бриллиант, на котором были пятна, сказав, что скоро сделает его безупречным. И действительно, спустя несколько дней он принес бриллиант с такой же огранкой, но без единого изъяна, утверждая, что это тот же самый камень. После того как Кобенцль осмотрел бриллиант и хотел его вернуть, господин Сюрмон, сказав, что у него этих камней предостаточно и он не знает, что с ними делать, упросил Кобенцля сохранить его на память. Кобенцль не хотел ничего принимать, но гость так настаивал, что ему пришлось согласиться".
Свои впечатления от встречи с господином Сюрмоном Кобенцль изложил в письме Кауницу от 8 апреля 1763 года:
"Прошло вот уже три месяца с тех пор, как особа, известная под именем графа Сен-Жермена, почтила меня своим визитом. Мне он показался самым оригинальным из всех людей, которых я имел счастье знать ранее. О происхождении его я затрудняюсь говорить с уверенностью. Однако я вполне допускаю, что он может быть отпрыском весьма известной и влиятельной фамилии, по той или иной причине скрывающим свое происхождение. Обладая огромным состоянием, он довольствуется весьма малым и живет очень просто и незатейливо. Ему известны, по-видимому, все науки. И вместе с тем в нем чувствуется человек справедливый и порядочный, обладающий всеми достойными похвалы душевными качествами. Демонстрируя свои многочисленные таланты и способности, он проводил в моем присутствии некоторые эксперименты, наиболее примечательным из которых, намой взгляд, был опыт по превращению железа в чудесный металл, весьма похожий на золото и в той же степени пригодный для ювелирных изделий. Достойны упоминания и эксперименты по крашению и дублению кож, которые после обработки выглядели столь совершенными, что с ними не могли сравниться никакие сафьяны и юфти всего мира. Элегантность окрашенных им шелков не имеет себе равных. Изделия из дерева, окрашенные им без применения индиго и кошенили, а с помощью простых и дешевых веществ, поражают радужной всепроникающей переливчатостью цветовой гаммы. Состав приготавливаемых им красок для живописи поистине изумителен. Ультрамарин, например, кажется квинтэссенцией лазурита. И наконец, следует упомянуть продемонстрированный им способ удаления стойкого запаха масляных красок и превращения в наилучшее Прованское посредственных масел Неветты, Кольсата и других, гораздо даже более худших, чем эти. Я держал в руках результаты этих экспериментов, которые проводились в моем присутствии. Я подверг их самому тщательному осмотру и анализу и, понимая, что все это может принести большие деньги, обратился к графу с просьбой обучить меня всем этим тайным премудростям. Он с готовностью посвятил меня в эти секреты, не требуя за это никакого вознаграждения, за исключением условленной доли с будущей прибыли, если, конечно же, она появится в результате внедрения этих методов. Как и всякое предприятие подобного рода, связанное с внедрением новшеств, наше выглядело несколько нереальным, поэтому я постарался прежде всего обезопасить себя с двух, как мне казалось, слабых сторон. С одной стороны, я опасался, как бы меня не одурачили, а с другой - я боялся слишком больших затрат. Чтобы избежать первой неприятности, я пригласил одного доверенного человека, в присутствии которого и были проделаны все эти эксперименты, и мы убедились в истинности и дешевизне всего произведенного. Пытаясь обезопаситься со второй стороны, я отправил господина де Сюрмона (именно этим именем представился Сен-Жермен) к одному добропорядочному и надежному торговцу в Турне, с которым он сейчас и работает, а сам тем временем сделал кое-какие денежные вложения в дело, которые, к счастью, оказались совсем незначительными, через госпожу Неттин. Она, ее сын и зять господин Валькиерс и составляют компанию, взявшуюся за осуществление всего предприятия, до тех пор, пока прибыль, ожидаемая от реализации первых изделий, не поставит все наше дело на надежную основу. Мы, во всяком случае, ничем не рискуем. С каждым мгновением возможность получения прибыли становится все ближе и очевиднее".
Госпожа Неттин одолжила необходимый капитал, и мануфактура была в основном создана на базе мастерских торговца Расса в Турне, у которого господин Сюрмон проживал, когда приезжал в этот город по делам.
Красочные (выдуманные, по всей вероятности) подробности о пребывании Сен-Жермена в Турне можно узнать и из другого источника, а именно из мемуаров Казановы, путешествовавшего под именем шевалье де Сейнгал, который с настойчивостью добивался аудиенции у Сен-Жермена. И добился-таки. Их встреча весьма живо описана в статье Е.П. Блаватской "Сен-Жермен": "В Турне его "интервьюирует" знаменитый шевалье де Сейнгал, который находит его в полном костюме чародея: в армянской мантии, остроконечной шляпе, с длинной бородой до пояса и с палкой из слоновой кости в руках. Сен-Жермен окружен легионом бутылок и занят развитием производства шляп на основе химических законов. Так как Сейнгал нездоров, граф вызывается бесплатно вылечить его и предлагает принять в качестве лекарства эликсир, оказавшийся эфиром, но тот в любезных выражениях отказывается. Это сцена двух авгуров. Раз ему не позволили действовать как врачу; Сен-Жермен решает показать свою силу как алхимик, берет у другого авгура монету в 12 су, кладет ее на раскаленный докрасна древесный уголь и работает паяльной трубкой; монета расплавляется и оставляется остывать. "Теперь, - говорит Сен-Жермен, - забирайте свои деньги". - "Но они же из золота!" - "Из чистого". Второй авгур не верит в превращение и смотрит на всю операцию как на трюк, но, тем не менее, кладет монету в карман и впоследствии дарит ее прославленному маршалу Кейту, тогдашнему губернатору Невшателя".
Неверие Казановы в способности Великого адепта стало как бы символом тогдашней Европы, которая с головой ушла в сугубо "материальную" науку, совершенно забыв о ее духовном элементе. Отсюда и все неудачные попытки осмыслить правильно все происходящее в мире, отсюда же и неудачи в создании алхимического золота без веры в необходимость при этом психической энергии, целенаправленного потока мыслей. Сам Сен-Жермен так говорил об этом: "Блага Божественной мудрости остаются неведомы для многих, предполагающих, что старые знакомые теории соответствуют требованиям часа и что нет нужды ни в чем, выходящем за рамки эмпиризма и эмпирического метода. В действительности, принципы, признанные современной наукой, являясь только частично истинными, неполны и потому представляют недостаточные основания, на которых можно было бы основывать исследование на высоком уровне и управление элементами".
Казанова в своих "Воспоминаниях" повествует об этом эпизоде так:
"- По дороге в Турне я увидел двух конюхов, которые вели замечательных лошадей. Они мне сказали, что лошади принадлежат графу Сен-Жермену.
- Я хотел бы увидеть вашего хозяина.
- Он никого не принимает.
Ответ подтолкнул меня к тому, чтобы попытать счастья. Я написал графу, выразив мое жгучее желание увидеть его. До сих пор его ответ на итальянском языке лежит перед моими глазами. Он гласил: "Мои занятия не позволяют мне принимать кого-либо, но для Вася сделаю исключение. Приходите в удобное для Вас время. Вас проведут в мой кабинет, Вам не нужно называть ни своего, ни моего имени. К столу своему Вас не зову, он Вам не подойдет, особенно если Вы не умерили Ваш прежний аппетит".
В восемь часов я стоял у его двери: был он в армянском платье, в острой шапочке. Его длинная, густая, черная борода доходила до пояса, в руке он держал маленькую палочку из слоновой кости. Вокруг стояло более двадцати аккуратно поставленных в ряд бутылок, содержащих различные снадобья. Я размышлял, чем же он мог заниматься в такой одежде среди этой аптеки, когда со всей серьезностью он мне сказал:
- Граф Кобенцль, австрийский премьер-министр не дает мне скучать. Я работаю над проектом фабрики для него.
- Стекольная фабрика?
- Шляпная. Его Превосходительство ассигновал лишь тысячу флоринов на это даю, а я восполняю недостающее из собственного кармана.
- И многого Вы ждете от этой фабрики?
- Через два или три года все головы в Европе буду носить мои шляпы.
- Это будет большим успехом.
- Огромным!
И он стал бегать по комнате с резвостью молодого человека. Я подумал, что он сошел с ума. Он спросил:
- Кстати, что стало с госпожой д'Юрфе?
- Она умерла.
- Умерла! Я так и знал, что она так кончит. И в каком же была она состоянии, когда умерла?
- Она утверждала, что беременна.
- Надеюсь, Вы в это не верите?
- Я убежден, что она ошибалась.
- Превосходно. Приди она ко мне, она бы в самом деле забеременела. Единственно, я не смог бы предсказать пол ребенка. Честно признаюсь, мой предсказательный дар здесь ограничен.
- Господин граф дает советы беременным женщинам?
- Я лечу всяких больных. Может быть, и Вам нужна помощь? У Вас, как я вижу, и язык сухой, пульс жесткий и глаза опухшие… Лимфа.
- Увы, нет, это…. - и назвал свою позорную болезнь.
- Чепуха! - сказал граф и вручил мне пузырек с белой жидкостью, которую он назвал универсальной археей.
- И что же мне делать с этим ликером?
- Похоже на ликер, но не ликер: это имитация того вируса, который поражает ваши сосуды. Возьмите иголку, проколите восковую печать, закупоривающую пузырек.
Я сделал то, что он сказал.
- Ну, - сказал он с гордостью, - что Вы об этом думаете?
А я не знал, что и думать.
- Посмотрите, что осталось в пузырьке. Ничего, не так ли? Беловатая жидкость испарилась. Таким же образом, если Вас уколоть в определенное место, вся болезнь испарится.
Конечно же, я отказался от лечения. Лекарь был огорчен.
- Вы первый, кто во мне усомнился. Я мог бы заставить Вас об этом пожалеть, но буду снисходительным. Как и Всевышний, я всемогущ и всемилостив. Вам же хуже, что Вы мне так мало доверяете. В ваших руках было ваше богатство. Есть ли у Вас при себе деньги?
Я вывалил в его руку все содержимое кошелька. Он взял монетку в 12 су. Затем, положив на горящие угли, накрыл ее черным зернышком. Он раздувал огонь, дуя в стеклянную паяльную трубочку, и я увидел, как монетка покраснела и раскалилась.
- Подождите, Вы увидите, что будет, когда она остынет, - сказал мне алхимик.
Через минуту монета была уже холодной:
- Берите, вот Ваша монетка. Узнаете?
- Так ведь это - золото!
- Чистейшее.
Я стал рассматривать монету. Теперь она была золотой. Я ни на миг не усомнился в том, что держал в руках свою монету и именно она на моих глазах раскалилась добела. Сен-Жермен просто не мог незаметно подменить одну монету другой. Однако, не имея возможности его в чем-либо уличить, я не хотел, чтобы он подумал, будто я попался на его удочку, и заявил ему:
- Все это, конечно, восхитительно, но в следующий раз, граф, если Вы захотите быть абсолютно уверенным в том, что поразили самого проницательного человека, советую предупредить его о предстоящем превращении, ибо тогда он внимательнее проследит за Вашими действиями и точно будет знать, что на уголь Вы положит серебряную, а не золотую монету.
- С тем, кто хоть немного сомневается в моих познаниях, - возразил обманщик, - мне не о чем говорить.
Такое надменное поведение было характерно для Сен-Жермена и ничуть не удивило меня. Это был последний раз, когда я видел знаменитого искусного "фокусника".
- Вы благородный человек, приходите через несколько лет.
И, пожав мне руку, он меня отпустил".
Вряд ли этот рассказ достоин доверия, что только подтверждают комментарии поместившего его в своей книге Поля Шакорнака. Факты же таковы.
Как раз в это время фарфоровая фабрика в Петеринке испытывала трудности. Один из ее владельцев плохо управлялся с делами и нужно было выкупить его долю. Граф Кобенцль решил реорганизовать предприятие. Он выпросил право использовать часть фабрики для крашения шелка и вообще для красильных работ у князя Карла Лотарингского, получил землю и разрешение на строительство новых зданий - и превратил фабрику в кожевенную и шляпную мануфактуру.