- Свой возраст Вы не называете и говорите, что очень стары. Графиня Жержи, которая была, кажется, женой французского посла в Венеции пятьдесят лет тому назад, утверждает, что знала Вас тогда таким же, как Вы выглядите сейчас.
- В самом деле, много лет тому назад я был знаком с г-жой Жержи.
- Но ведь, согласно ее утверждениям, Вам сейчас больше ста лет?
- В этом нет ничего невозможного, - ответил граф, смеясь. - Но еще более вероятно, что эта пожилая дама заговаривается.
- Она утверждает, что Вы дали ей удивительный эликсир и что долго время она выглядела на 24 года. Почему бы Вам не дать такой эликсир королю?
- Что Вы! - ответил граф с чем-то похожим на испуг, - нужно быть сумасшедшим, чтобы дать королю какое-то неизвестное снадобье".
В Версале король Людовик XV и госпожа Помпадур относились к нему с уважением; утверждают даже, что он провел несколько вечеров почти один на один с королем. Так, госпожа дю Оссет передает такой разговор: "господин Сен-Жермен сказал как-то королю: "Для того, чтобы объективно оценивать людей, нужно не быть ни исповедником, ни министром, ни полицейским начальником…" - король вставил: "Ни королем". Граф Сен-Жермен ответил: "Сир, вы видели, какой туман был несколько дней назад, ничего не видно было за четыре шага. Чаще всего короли окружены еще более густым туманом, порожденным интриганами и неверными министрами. Во всех слоях общества стараются показать им вещи под другим, нежели реальным, углом".
Однажды граф пришел к госпоже де Помпадур, "когда двор был во всем своем великолепии; пряжки ботинок графа и его подвязок были усеяны чистыми алмазами, такими красивыми, что моя госпожа выразила сомнение в том, что пряжки короля могут сравниться с этими. Он вышел в гардероб, чтобы снять их и принести на рассмотрение. Сравнивая их с другими, присутствующий тут же господин Гонто сказан, что они стоят не меньше двухсот тысяч франков. При графе была в этот день и баснословно дорогая табакерка, и сияющие рубиновые запонки".
"Спустя несколько дней между королем, госпожой де Помпадур и графом Сен-Жерменом обсуждался его секрет исчезновения пятен на алмазах. Король велел принести алмаз средней ветчины, на котором было пятно. Его взвесили, и король сказал графу: "Его оценили в шесть тысяч ливров, но без пятна он стоил бы десять. Возьмете ли Вы на себя труд обогатить меня на четыре тысячи франков?" Граф рассмотрел алмаз и сказал: "Это может быть сделано, через месяц я принесу Вам этот алмаз без пятна". Спустя месяц граф вернул королю алмаз без пятна, завернутый в льняную тряпку, которую он сам развернул. Король велел его взвесить, и вес был почти таким же. Через господина Гонто отослали алмаз ювелиру без объяснений, и тот дал девять тысяч шестьсот ливров. Но король предпочел сохранить алмаз из любопытства. Он не мог прийти в себя от удивления, говорил, что господин Сен-Жермен, должно быть, владеет миллионами, особенно если умеет делать из маленьких алмазов большие. Тот ничего по этому поводу не сказал, но утверждал, что ему известен способ выращивания жемчужин и облагораживания их цвета. Король и госпожа де Помпадур были очень внимательны к графу. Господин Кено однажды в Высочайшем присутствии заявил, что Сен-Жермен шарлатан, тогда король публично одернул его и посоветовал впредь воздерживаться от подобных замечаний. Его Величество, видимо, совсем ослеплен талантами Сен-Жермена и временами говорит о нем, словно о человеке высочайшего происхождения".
История об улучшении бриллианта путем удаления с него пятен многим узнавшим ее может показаться совершенной выдумкой, чепухой или преувеличением. Эндрю Лэнг в своей посвященной Сен-Жермену книге "Тайны Вселенной", не веря в возможность улучшать бриллианты, предположил даже, что Сен-Жермен купил другой бриллиант, без дефекта, но настолько подобный королевскому по цвету и размерам, что король взял его обратно, думая, что это и есть его собственный бриллиант. Финансовая жертва в 10 тысяч ливров, по его мнению, могла считаться небольшой платой за то, чтобы убедить короля в своих чудесных способностях. Джин Овертон Фуллер решила провести свое собственное расследование. Она написала в известную фирму "Де Бирс", крупнейшую современную компанию в алмазном бизнесе, с просьбой дать ответ, возможно ли удалять из бриллиантов дефекты или улучшать их цвет и блеск. Ответ от эсперта Дж. Э. Ру от 8 февраля 1980 года среди прочего гласил: "…Улучшение цвета бриллиантов практиковалось уже довольно давно… Дефектные камни могут быть улучшены, если есть доступ к этому дефекту через граничную трещину в камне, кипячением его в сильных кислотах. Этот метод до сих пор применяется и сегодня для удаления дефектов, получившихся от окислов. Это обычно прожилки красного, желтого или оранжевого цвета, которые могут быть совсем удалены или ослаблены кислотами".
Кислоты, или протравы, включая купорос, очень широко использовались при крашении, а Сен-Жермен занимался крашением кож и тканей. Нет причины не допустить, что он мог подумать о применении кислот, чтобы удалить загрязнения, которые известны как дефекты в бриллиантах, путем обесцвечивания при обработке их кислотами. Возможно, что для работы с такими едкими веществами граф взял бриллиант в те самые подсобные помещения при кухне в замке Шамбор, куда король открыл ему доступ, чтобы поэкспериментировать и осуществить кипячение в кислоте, получив кислоту или смесь кислот, оптимально подходящую именно для загрязнения такого химического состава.
В другом месте своих воспоминаний госпожа дю Оссет рассказывает:
"Однажды граф пришел к г-же Помпадур, а она чувствовала себя неважно и лежала на шезлонге. Он показал ей шкатулку с топазами, рубинами и изумрудами. Говорили, что стоит это все целое состояние. Госпожа позвала меня, чтобы все это посмотреть. Я смотрела с изумлением, но при этом делала исподтишка моей госпоже знаки, что все это, наверно, фальшивка. Граф стал искать что-то в своем портфеле, который был размером как два футляра для очков, и вынул оттуда две или три бумажки, которые он развернул. Там был великолепный рубин, и еще он бросил на стол маленький крестик из белых и зеленых камней. Я рассмотрела его и сказала: "Недурная вещица, не стоит ее бросать". Тут же граф стал настаивать на том, чтобы я взяла ее себе. Я отказывалась, он настаивал. Моя госпожа также отказывалась за меня. Он так настаивал, что моя госпожа, думая, что она стоит не более сорока луидоров, знаком приказала мне согласиться. Я взяла крестик, очень довольная манерами графа. Спустя несколько дней моя госпожа подарила ему в ответ покрытую эмалью шкатулку с портретом не помню какого греческого мудреца. Со своей стороны, я показала крестик, который потянул на тысячу пятьсот франков. Моей госпоже он предложил показать портреты из эмали работы Петито, она ему ответила, чтобы он пришел к ужину во время охоты. Там он показал портреты, и моя госпожа ему сказала: "Поговаривают о прелестной истории, которую Вы рассказали второго дня у господина Первого и свидетелем которой Вы были пятьдесят или шестьдесят лет тому назад". Граф улыбнулся. Пришли господин Гонто и дамы, и дверь закрыли".
Другая дама, оставившая в своих воспоминаниях интересные факты о парижских годах Сен-Жермена, была мадам де Жанлис. Летом 1759 года в числе многочисленных гостей дома господина де ля Пуплиньера, откупщика, постоянно гостившего у него на вилле в Пасси, тогда еще сельском пригороде Парижа, была и графиня дю Крэ и ее тринадцатилетняя дочь Стефани-Фелиситэ дю Крэ (которая впоследствии стала мадам де Жанлис и любовницей Филиппа Эгалитэ).
Стефания-Фелисите дю Крэ родилась 25 января 1746 года, как она пишет в своих мемуарах, "в маленьком поместье в Бургундии, недалеко от города Отен". В возрасте семи лет она была принята каноником в капитул г. Аликса, близ Лиона, и в соответствии с этой должностью приняла титул графини Ланей (ибо ее отец носил титул Бурбон-Ланси). Отроческие годы она провела как в раю: "Утром я играла немного на клавесине и пела. Затем я учила свои роли (в комедиях), были уроки танца и фехтования, затем читала до обеда…". Девочка была очень музыкальна, привыкнув, согласно ее собственным словам, играть на арфе по семь, восемь или даже четырнадцать часов в день, одна в своей комнате. Благодаря прекрасному образованию она сумела занять свое место в Париже после того, как ее отец был разорен вследствие денежных спекуляций.
Ей исполнилось тринадцать лет, когда она приехала вместе с матерью провести лето 1759 года в Пасси, у откупщика господина де ла Пуплиньера: "Это был семидесятилетний старик, крепкого здоровья, с мягким, приятным и вдохновенным лицом". В своих воспоминаниях госпожа де Жанлис добавила откровенно, что "была бы не прочь быть постарше на три или четыре года, ибо он мне так нравился, что я хотела выйти за него замуж". Надо сказать, что откупщик сыграл определенную роль в судьбе своей подопечной, которая впоследствии достигла вершины славы.
Именно в салоне этого финансиста, где был принят граф Сен-Жермен, и произошла встреча молодой графини, ставшей мадемуазель дю Крэ де Сен-Обен, и "этого удивительнейшего человека, с которым я виделась почти каждый день в течение полугода".
Этот удивительный человек вызвал ее интерес и заинтриговал ее, хотя она и увидела в нем "шарлатана, или по крайней мере человека, экзальтированного владением некоторыми тайнами, которым он был обязан крепким здоровьем и долголетием, превосходящим обычные рамки человеческой жизни", ведь граф в то время выглядел максимум на сорок пять лет, а было ему наверняка больше. Тем не менее она признала, что ее поразил "этот экстраординарный человек, поразил именно своим талантом, широтой познаний, своими вызывающими уважение качествами, благородными и степенными манерами, безупречным поведением, богатством и щедростью".
Восхищение госпожи дю Крэ подтверждается и в следующих строчках: "Он придерживался самых лучших принципов, выполнял все внешние атрибуты религии, был очень милосердным, и все говорили, что он был безупречного нрава. Ничто в его поведении и речах не противоречило морали".
Будущая госпожа де Жанлис оставила словесный портрет графа: "Ростом он был немного ниже среднего, хорошего сложения, с энергичной походкой. Волосы были черными, кожа очень смуглой, черты лица правильными, а выражение оного - одухотворенным". Все это сходится с описаниями других знавших графа в Париже: господина Гляйхена и госпожи дю Оссет. Портрет следует дополнить словами госпожи дю Оссет, видевшей его несколько раз одетым "скромно, но со вкусом".
Мадемуазель дю Крэ имела долгие разговоры с графом Сен-Жерменом. Он "отлично говорил по-французски без какого-либо акцента" и был обворожительным собеседником. Согласно мадемуазель дю Крэ беседы с ним были "поучительными и развлекательными. Сен-Жермен много путешествовал, знал современную историю вплоть до удивительных деталей, что привело к слухам, будто он лично разговаривал с героями прошлых эпох. Однако никогда я от него ничего подобного не слышала". Как бы желая поспорить с писаками, молодая графиня подтверждает абсолютную корректность графа следующими словами: "За первые четыре месяца нашего общения он ни разу себе не позволил ничего не только экстравагантного, но вообще ни одного экстраординарного высказывания. В нем было даже так много степенного и почтенного, что мать стеснялась спрашивать его о странностях, которые ему приписывали".
Как мы помним, граф был отличным музыкантом, и графиня дю Крэ это подчеркивает: "Он был замечательным музыкантом. Он импровизировал на клавесине аккомпанемент ко всему, что бы ни пели, и при этом так замечательно, что даже Филидор удивлялся, так же как и его наигрышам".
Музыка была не единственным талантом графа. "Он был хорошим физиком и очень хорошим химиком, без конца давал мне какие-то вкуснейшие конфеты в виде фруктов, о которых он утверждал, что делал их сам. Это его дарование я ценила ничуть не меньше других его талантов. Он также подарил мне бонбоньерку с удивительной крышкой, которую сам смастерил: большая шкатулка была из черной черепахи, верх ее был украшен агатом, меньшим, чем сама крышка. Если подержать бонбоньерку около огня, то спустя несколько мгновений агат становился невидимым, и на его месте появлялась миниатюра, изображающая пастушку с корзиной цветов. Изображение оставалось, пока шкатулку снова не нагревали. После нагрева вновь появлялся агат, который скрывал изображение".
Граф был и искусным художником. "Рисовал он маслом, не мастерски, как говорили, но приятно. Он владел секретом совершенно удивительных цветов, благодаря которым его полотна были совершенно необычными. Рисовал он исторические сюжеты и всегда изображал женщин в украшениях из камней. Для изумрудов, сапфиров, рубинов и т. п. он использовал свои краски, и тогда они сияли, переливались и блестели как настоящие. Разные художники, в том числе Латур и Ванлоо, приходили смотреть его картины и восхищались красками, из-за которых, однако, сами изображения блекли, теряли в правдоподобности. Зато для украшений можно было бы использовать секрет этих удивительных красок, тайну которых господин де Сен-Жермен так никогда и не выдал".
Мемуары мадам де Жанлис, опубликованные только после бурных времен Великой французской революции и эпохи Наполеона, у серьезных историков вызывают некоторое подозрение. Тем не менее в этих мемуарах есть еще один любопытный эпизод:
"Однажды вечером, после того как я спела много итальянских арий под аккомпанемент графа, он сказал:
- Через четыре-пять лету Вас будет прекрасный голос, который сохранится у Вас надолго. Чтобы усовершенствовать свое очарование, Вам предстоит научиться сохранять свою красоту Судьба улыбнется Вам в год Вашего совершеннолетия.
- Но, граф, - ответила я, скользя своими пальцами по нотам, - это, по-видимому, превышает возможности человека.
- Вне всякого сомнения, - охотно признался граф. - Однако, согласитесь, было бы неплохо вечно оставаться юной?
- Да, это было бы прелестно.
- Хорошо, я обещаю Вам такую возможность.
И Сен-Жермен непринужденно перевел разговор на другую тему.
Вдохновленная дружеским расположением этого удивительного человека, моя мать осмелилась спросить, не является ли Германия его родиной?
- Мадам, - ответил он, глубоко вздохнув, - есть вещи, о которых никто не вправе говорить. Достаточно сказать, что семи лет от роду я прятался в лесах с моим гувернером, и за мою голову была назначена награда.
Эти слова заставили меня вздрогнуть, так как я не сомневалась в искренности его признания.
Граф продолжал:
- Накануне моего бегства моя мать, с которой я прощался навсегда, надела мне на руку браслет со своим портретом.
- О Господи! - воскликнула я.
При этом восклицании Сен-Жермен взглянул на меня, и казалось, растрогался, увидев, что глаза мои полны слез.
- Я покажу Вам его, - сказал граф.
С этими словами он отогнул манжету и показал дамам великолепный миниатюрный эмалевый портрет невероятно красивой женщины, одетой в странного вида костюм. Я разглядывала его с неизъяснимым волнением.
- Интересно, в какую эпоху носили подобные наряды? - спросила графиня.