Когда конфликт перешел из стадии внутренней борьбы на Политбюро, дело резко осложнилось: не было ни одного заседания, где в адрес идеологов не слышалась бы критика. Иногда Е. К. Лигачев сам начинал разговор о публикациях в печати, иногда это делал Н. И. Рыжков, и многие присоединялись к критике, отмечая беспомощность руководства идеологическим отделом. После нескольких выступлений "Московских новостей" и "Огонь-ка", некоторых других изданий, прямо или косвенно критиковавших политику М. С. Горбачева, судьба А. Н. Яковлева была предрешена. Генсек, видя негативное отношение к руководству идеологией большинства членов Политбюро и ЦК КПСС, начал искать нового Суслова. Лишившись необходимой поддержки и доверия, Яковлев и сам почувствовал, что надо менять поприще. Он не раз говорил:
- Ну поймите меня, почему мне ни разу не дали ни одного участка работы, где бы можно было действовать самостоятельно. Пусть Е. К. Лигачев занимается селом, где положение не из лучших. Зачем "сажать двух медведей" в одну идеологическую берлогу?
Но Горбачеву нравилось, когда одним и тем же участком работы занимались парами. Даже перейдя на стезю международной деятельности, куда его "перебросил" М. С. Горбачев, Яковлев находился в одной упряжке с Шеварднадзе, вместе с ним принимал все важнейшие решения.
М. С. Горбачев, как он это умел делать практически со всеми, находил методы, ограничивающие инициативу в работе своих подчиненных, но часто "подставлял" их под критику, поручая решать те или иные непопулярные вопросы. А. Н. Яковлев, например, не понимал, почему ни разу ему не дали возможности выступить с докладами ни на торжественном заседании по случаю дня рождения Ленина, ни накануне праздника Великого Октября, хотя он очень желал этого и просил меня поспособствовать такому решению. Я все время напоминал М. С. Горбачеву о том, кто выступал, а кто не выступал на подобного рода мероприятиях и что очередь А. Н. Яковлева. Но Горбачев молчал, иногда бросал - "еще рано". Ему так и не дали возможности выступить.
Единственное объяснение тому я вижу в нежелании М. С. Горбачева, чтобы А. Н. Яковлев сделал доклад, по мыслям и форме превосходящий все, что говорилось и делалось генсеком. Горбачев боялся, что его могут "затмить" и стать знаменем оппозиционных генсеку сил. Трудно не учитывать и такое обстоятельство. После избрания М. С. Горбачева генсеком он предложил Яковлеву должность своего помощника, но тот отказался. Не думаю, чтобы такие вещи Горбачев забывал. В конце концов так и получилось, что по существу Яковлев, на каком бы участке он ни работал, всегда был своего рода "спич-райтером", составителем речей, поставщиком идей, помощником или советником, что и было потом оформлено официально, когда после разгона Президентского совета он был утвержден в должности старшего советника М. С. Горбачева.
А в это время обстановка в Секретариате оставалась нервозной. Главное - секретари ЦК видели, что их решения перестали иметь должную силу. Принимались решения, которые выполнять уже либо не могли, либо не хотели. Из мощного, влиятельного органа Секретариат с 1989 года превратился в дискуссионный клуб. Приход В. А. Ивашко, избранного заместителем генерального секретаря ЦК КПСС и возглавившего работу Секретариата, по существу не смог изменить положение, ибо из некогда целостной системы партийного влияния были выбиты фундаментальные звенья. И вся многоэтажная постройка перекосилась, начала рушиться. Партия с прежней силой уже не могла влиять на дела в народном хозяйстве, гласность вывела из-под ее контроля средства массовой информации. Альтернативные выборы, по существу, привели к невозможности влиять на кадровую политику. Сколько раз Секретариат утверждал на должность первого секретаря обкома одного человека, а коммунисты на конференциях и пленумах выбирали другого. На местах это хорошо понимали и выполняли решения Секретариата только по традиции, из уважения к некогда величественному и влиятельному органу КПСС.
Главная политическая кухня
…Секретариат ЦК - это прежде всего организационные, идеологические дела партии, хотя и с выходом на многие хозяйственные вопросы, которыми занимались партийные комитеты. Но главный политический орган КПСС, всего государства, их мозг и нерв - Политбюро ЦК. Именно оно определяло все принципиальные вопросы внутренней и внешней политики страны. Решениями Политбюро ЦК были двинуты войска в Венгрию, Чехословакию, Афганистан, утверждались проекты предложений по согласованию границ и разоружению, полеты в космос и освоение целины, строительство БАМа, снижение и повышение цен, эмиссия денег, продажа драгоценных металлов и камней и многое другое.
В состав Политбюро традиционно входили наиболее крупные руководители партии и государства, авторитетные деятели, занятые международными вопросами. Это ареопаг мудрецов, не очень молодых, а нередко и просто древних. Но этот ареопаг приводил в трепет многих, вызывал уважение и интерес как в нашей стране, так и за рубежом.
Состав и численность Политбюро были не всегда одинаковыми. В разные периоды в Политбюро не избирались министры иностранных дел и обороны. Не всегда это делалось и в отношении руководителей КГБ, Госплана СССР, руководителей республик. В последние два десятилетия число членов Политбюро колебалось в пределах 11–12 человек. После XXVII съезда КПСС было избрано 12 членов и 7 кандидатов в члены Политбюро. В него входили М. С. Горбачев, Г. А. Алиев, В. И. Воротников, А. А. Громыко, Л. Н. Зайков, Д. А. Кунаев, Е. К. Лигачев, Н. И. Рыжков, М. С. Соломенцев, В. М. Чебриков, Э. А. Шеварднадзе, В. В. Щербицкий, а также кандидаты в члены Политбюро - П. Н. Демичев, В. И. Долгих, Б. Н. Ельцин, Н. Н. Слюньков, Ю. Ф. Соловьев, Н. В. Талызин. Состав избранных менялся между съездами в зависимости от разных обстоятельств как внутреннего, так и международного порядка.
Не имеющий прецедентов был состав Политбюро ЦК после XXVIII съезда КПСС. В него избрали кроме некоторых секретарей ЦК, руководителей хозяйственных органов еще и всех первых секретарей ЦК компартий республик, большинство из которых были президентами или главами этих республик.
По традиции Политбюро собиралось на свои заседания по четвергам в 11 часов. Каждую неделю в это время по улице Куйбышева неслись тяжелые "ЗИЛы" с важными седоками, решающими судьбы страны, и машины охраны. Милиция расчищала улицу, и минут 30 она была отдана на заезд участников заседания.
Политбюро традиционно собиралось в Кремле, в здании правительства, на третьем этаже, над кабинетом, где некогда работал И. В. Сталин. На этом же этаже был размещен кремлевский кабинет генсека, большой, мрачный и неудобный. Размером он около 100 квадратных метров, вытянут вдоль окон, ибо в здании стена, отгораживающая кабинеты от коридора, была несущей. Ширина кабинета 8 метров. За ним комната отдыха, которая никак не может расположить к какому-то отдыху, и М. С. Горбачев, как он говорил, никогда так и не прилег там, даже чувствуя себя неважно. Апартаменты генсека переоборудовали, установили новую мебель, закупленную в Италии. Здесь стоял красивый письменный стол темно-вишневого цвета с полукруглой тумбой. Рядом два кожаных кресла, сидя на которых ты воочию убеждаешься в своей ничтожности, глядя снизу вверх на генсека. Сбоку, ближе к двери, - стол заседаний, но всего на шесть мест. В углу за низким столиком с креслами Горбачев любил пить кофе. У торцевой стены небольшой книжный шкаф. Красивые ковры застилали пол. Огромные хрустальные люстры освещали кабинет и куполообразный потолок.
В кабинет можно было войти через приемную, в которой дежурили личные секретари М. С. Горбачева и размещалась охрана. Приемная небольшая и сумрачная, как все в этом мрачном здании. Есть из приемной и вход в другую комнату, обшитую ореховыми панелями. Ее называли "Ореховой". Здесь за большим круглым столом собирались все члены Политбюро до начала заседания. Кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК и никто другой сюда не допускались. В "Ореховой" комнате обсуждались все доверительные вопросы, все, что должен был знать только самый узкий круг руководства. Отсюда еще через одну дверь члены Политбюро проходили в зал заседаний. Нередко по ряду вопросов, обсужденных в "Ореховой" комнате, у них уже было готовое решение.
Но все-таки большая часть вопросов рассматривалась именно в зале заседаний Политбюро. Он вмещал, хотя и с большим трудом, человек 80. Посреди зала размещался огромный стол заседаний, крытый зеленым сукном, перпендикулярно ему был приставлен стол председательствующего. На нем чернильный прибор, часы, звонок, пульт управления картами, скрытыми в специальной стенке. Члены Политбюро садились строго по занимаемому положению, сроку пребывания в Политбюро.
Справа и сбоку от Горбачева сидел Е. К. Лигачев. Это постоянное место второго человека в партии, за которое в свое время так боролся Горбачев. Напротив Лигачева - Н. И. Рыжков, далее размещались в таком порядке:
А. А. Громыко, как Председатель Президиума Верховного Совета и старейший член Политбюро, затем М. С. Соломенцев, Э. А. Шеварднадзе, Н. Н. Слюньков, Д. Т. Язов. Далее А. Н. Яковлев, В. А. Медведев, В. А. Крючков; в таком же порядке сидели кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК. За ними размещались члены правительства, когда их приглашали. Все знали свои места, и никто никогда не допускал "нечаянно" сесть в чужое кресло. Слева от М. С. Горбачева стол, за которым работали заведующий общим отделом и его первый заместитель. Они вели рабочую запись, определяли последовательность приглашения на заседание тех или иных лиц.
Вдоль стен и у окна стояли стулья. Там обычно сидели помощники генсека и те, кого постоянно приглашали на заседания, а это - заведующий идеологическим отделом, главный редактор "Правды", первый заместитель оргпартотдела ЦК.
И, наконец, за залом заседаний находилась приемная, где ожидали рассмотрения вопросов приглашенные на Политбюро. Приемная невелика, поэтому многие вызванные на заседание прогуливались по коридору.
Подготовка к заседанию Политбюро начиналась с формирования повестки. М. С. Горбачев получал перечень документов, которые были разосланы им членам Политбюро. Материалы эти поступали от Совмина СССР или РСФСР, Министерства иностранных дел, Министерства обороны или других органов управления и требовали решения Политбюро. Разосланные материалы прорабатывались членами Политбюро. Их помощники организовывали оценку документов с точки зрения политической целесообразности решения проблемы и интересов того или иного ведомства. Всестороннее рассмотрение предложений позволяло Политбюро в большинстве случаев объективно и глубоко оценивать вопросы. По многим вынесенным на обсуждение проектам постановлений давались письменные замечания. В документах менялись или уточнялись формулировки, дополнялось их содержание. В общем шла капитальная проработка вопросов.
Обычно на заседания выносились один-два крупных вопроса, требующих широкого и всестороннего рассмотрения, и ряд мелких, которые часто не обсуждались вообще, а члены Политбюро, ознакомившись с проектами, соглашались их принять.
Зато основные вопросы "мялись" основательно. Инициаторам постановки их давалось время для доклада в зависимости от сложности проблемы, но, как правило, в течение 10–15 минут. После доклада автора проекта М. С. Горбачев предоставлял слово другим заинтересованным сторонам, особенно тем, кто имел замечания и возражения. Иногда подобные вопросы обсуждались по 3–5 часов. Но это было скорее недостатком, чем достоинством. Если до М. С. Горбачева заседания Политбюро завершались за 30–40 минут, то в последние годы они длились по 10 часов. Михаил Сергеевич с гордостью говорил, что теперь мы работаем по-настоящему. Но люди уставали, работоспособность снижалась, и дело не продвигалось.
Я не понимал подлинных причин многочасового сидения, как не понимали этого и некоторые члены Политбюро. Если вопрос подготовлен, его надо принять, если нет, поручить доработать. Но тут дело шло на измор, от которого очень страдали и А. А. Громыко, Н. Н. Слюньков и некоторые другие "сердечники", которым не хватало воздуха. М. С. Горбачев, боясь простуд, просил отключать кондиционирование. В тесном кабинете после нескольких часов работы без перерыва становилось так душно, что и здоровому человеку находиться в нем было тяжко. Нередко ко мне оборачивался то один, то другой член Политбюро и знаками показывали, что надо включить кондиционер. Я давал команду, но тут же получал замечание генсека, что ему дует в затылок.
Конечно, поначалу было что обсуждать и время жалеть не следовало. С приходом М. С. Горбачева к власти, принятием новых решений по совершенствованию общественных отношений в стране Политбюро пришлось внимательно рассматривать значительное количество постановлений. - А скоро в повестку заседаний Политбюро все чаще стали вноситься вопросы о чрезвычайных происшествиях в стране, которые как злой рок стали сопровождать деятельность генсека.
Начало этому перечню положила трагедия в Чернобыле. Случилось это в ночь на 26 апреля 1986 года. Была суббота, и на работу многие приехали на час-полтора позже обычного. Под утро Горбачев узнал, что на атомной станции недалеко от Киева случилась крупная катастрофа. Начались долгие обсуждения о прогнозах, масштабах и последствиях аварии, принимаемых мерах. В тот период мне казалось, что значение случившегося недооценивалось. И хотя принимались меры по выяснению причин и последствий аварии, в Киеве, не говоря о других городах, как и прежде размеренно шла жизнь. Люди готовились к Первомаю, велогонке мира, которая стартовала из столицы Украины. Невелико было беспокойство и среди руководства партией и страной. Для выяснения причин катастрофы вылетела правительственная комиссия во главе с зампредом Совмина СССР Б. Е. Щербиной, которая в понедельник на внеочередном заседании Политбюро ЦК должна была доложить свои выводы.
Но беспокойство с каждым часом перерастало в тревогу, в уверенность, что произошла грандиозная катастрофа. Это подтверждали сообщения и западных источников. На заседании Политбюро в понедельник прозвучал первый доклад специалистов, побывавших на месте происшествия. Мало сказать, что была представлена удручающая картина взрыва энергоблока, разрушения станции. Страшней были последствия радиации, возможные заражения воды, земли, растительности. Не знаю, почему с самого начала не была дана объективная оценка происшествия, его масштабов и последствий. То ли из-за желания скрыть масштабы катастрофы, надежды на то, что все образуется, рассосется, будет локализовано, или превалировал элементарный страх перед ответственностью, сказать не берусь. Но хорошо помню как тревожные выступления ученых, так и успокоительные. Во всяком случае, картина катастрофы не раскрывалась полностью, просачивающаяся информация в печать была профильтрована. На заседаниях Политбюро мне пришлось несколько раз сидеть рядом с Е. Б. Славским и А. П. Александровым, двумя корифеями атомного дела в стране, было им в ту пору каждому за 80 лет, и каждый активно работал, не уступая молодым. Они комментировали выступления некоторых ораторов, упрекая их в паникерстве, безграмотности и трусости, часто вспоминая, что им приходилось бывать и не в таких переделках, и "ничего не случилось, пережили многих".
На первом заседании Политбюро, рассмотревшем последствия катастрофы, была образована комиссия во главе с Н. И. Рыжковым. После этого началась систематическая работа по локализации взрыва атомного котла. Что касается причин аварии, то они были не вполне ясны.
Некоторыми специалистами предпринимались попытки возложить всю ответственность за аварию на обслуживающий атомную станцию персонал, кое-кто грешил на ученых, полагая, что случившееся - дело рук проектировщиков, допустивших конструкторские огрехи. Поступали успокоительные прогнозы от метеорологов. Но время все очевиднее показывало, что зона опасной радиоактивной зараженности расширяется. Долгоживущие элементы радиоактивного распада обнаруживались в районах, далеких от Чернобыля. Поражена была не только часть Украины, но и значительная часть Белоруссии, ряд районов Российской Федерации. Из некоторых докладов становилось очевидным, что заражена огромная территория, часть которой сделалась непригодной для жизни людей в течение многих десятилетий, если не столетий. И эти данные также не нашли глубокого рассмотрения.
Надо сказать, что в условиях глобальной катастрофы только такое мощное государство смогло сконцентрировать крупные материально-технические ресурсы и оказать ту помощь, которая смягчила трагедию. Что бы произошло, если бы беда выпала на долю только Украины или Белоруссии, трудно себе представить. А в ту пору ветер разметал радиоактивные частицы во многие отдаленные районы. Нам предъявляли претензии некоторые европейские страны, особенно те, где были поражены посадки овощей, фруктов. Ветры принесли чернобыльскую пыль на Кавказ и Закавказье, в районы Российской Федерации. Это была катастрофа века. Она свидетельствовала, что любое применение ядерного оружия небезопасно и для тех стран, которые могут далеко находиться от зоны конфликта.
Создав комиссию по Чернобылю во главе с Н. И. Рыжковым, М. С. Горбачев свалил всю чернобыльскую заботу со своих плеч. Казалось, трагедия многих миллионов людей, невиданно огромные материальные потери - все это не отозвалось должной болью в сердце генсека, он не побывал в трудные дни на месте аварии. Не возникало у него желания сразу посетить и другие горячие точки страны, где люди ждали слова и помощи лидера партии и государства. Не пожелал он приехать в Тбилиси, Карабах, Сумгаит, на место межэтнических волнений в Узбекистане и Киргизии, в Казахстане, где гибли тысячи безвинных людей. Но справедливости ради надо сказать, что позже, через полтора-два года, он побывал в районах, прилегающих к Чернобыльской АЭС, посетил Спитак в Армении и место катастрофы двух пассажирских поездов недалеко от Уфы.
Особому рассмотрению на заседании Политбюро подвергся инцидент в связи с пролетом от границ Прибалтики до Москвы и посадкой в центре столицы, рядом с Красной площадью, самолета Руста. Я хорошо запомнил тот день и видел, как кружит над Кремлем небольшой легкомоторный самолет. В последние годы над центром Москвы часто летали вертолеты и самолеты, осуществляя съемки различных исторических и документальных фильмов. И в тот пасмурный день я подумал, что опять идут какие-то съемки, однако через несколько минут мне позвонили из Министерства внутренних дел и КГБ и сообщили, что рядом с Кремлем приземлился немецкий спортивный самолет и пилот его, немец по национальности, гражданин ФРГ, объясняет, что прилетел в Россию в гости. Это было невероятное сообщение, и я просил военных подтвердить этот факт. Политическая подоплека событий была довольно очевидна. М. С. Горбачева в ту пору в Москве не было. Если мне не изменяет память, он находился в Берлине и прибыл в Москву на другой день. В аэропорту, как только Горбачев покинул самолет, началось обсуждение происшествия с членами Политбюро, которые прибыли на встречу генсека. Раиса Максимовна сразу же расценила его как выпад против генсека, стремление военных унизить его. М. С. Горбачев назначил специальное заседание Политбюро ЦК по этому вопросу и просил министра обороны Соколова доложить о всех деталях происшествия.