- Ну и человек! - пожаловался доктор. - Уже неделю никто не осматривал рану. Повязки грязнее портянок. Больной требует, чтобы мы везли его в Москву и там лечили. Я объяснил ему, что к тому времени, когда он доберется до Москвы, необходимость в лечении отпадет. Явные признаки гангрены. Надежда сохранить жизнь остается только в том случае, если ногу немедленно ампутировать… Когда я ему разъяснил ситуацию лицо парня помрачнело и он обещал подумать об этом.
- Инструменты готовы, - сообщила женщина, появляясь в дверях.
- Хорошо! Теперь возьмите эфир и приготовьте наркоз. Они ушли. Вскоре доктор Голынский вернулся.
- Больной дал согласие. Ампутирую ногу и завтра можно возвращаться.
Козлов сразу же занялся подготовкой к полету.
- Если мы будем прогревать моторы через каждые два часа, - обратился он к механику, - то тогда можно не бояться, что они остынут. Обратный полет совершим по тому же маршруту. Черт знает какова высота этих гор.
- По-моему, нам нет никакой необходимости устраивать цирк в порту Тикси, мне и сегодняшнего достаточно, - сказал Штепенко, по-видимому вспомнив старт. - Несколько лет назад мыс пилотом Фабианом Фарихом перелетали через эти же горы. Самые высокие вершины достигали примерно четырех тысяч метров. Я полагаю, что они за это время подросли не намного.
Козлов готовился уже резко ответить, когда дверь распахнулась и разъяренный доктор ворвался в комнату.
- Такого свинства я еще не видел! Подумайте только, весь мой эфир! Весь, до последней капли! - в отчаянии кричал доктор. - Я беру на кухне инструменты и яду к больному, полагая, что он уже в глубоком сне. Вхожу и вижу, что матрос бодрствует! Она сама вынюхала эфир, пьяная вдрызг! Проклятая наркоманка! Теперь мы должны везти пациента в Якутск. Но он не выдержит дороги…
- Товарищ Голынский. А если мы вам поможем? - предложил Штепенко. - Поскольку больной может умереть в пути, ногу ему надо обязательно здесь отрезать.
Доктор недоверчиво посмотрел на штурмана.
- Да-да, другого выхода нет, - сказал он, подумав немного. - Придется, видимо, так и сделать. Терять все равно нечего, а если операция удастся, спасем парню жизнь. - И уже бодрее добавил:
- Пойдемте на кухню, я объясню вам, как эти инструменты называются. Кто-то должен мне их подавать во время операции.
Вскоре выяснилось, что названия настолько непривычны для уха летчика, что Штепенко, выразивший желание ассистировать, никак не мог их запомнить. Тогда условились называть их так, как они выглядят. Итак: пила, нож, ножницы, щипцы, крючки и так далее. Просто и ясно.
Через некоторое время все знали свои роли. Операция началась. Доктор дал пациенту стакан коньяку, и пятеро сильных мужчин обступили больного. В течение всей операции матрос орал и так метался от боли, что нам пришлось приложить немало сил, чтобы удержать его на месте. Наконец голос пациента превратился в стонущий хрип, он обессилел и потерял сознание. Тогда доктор сделал ему укол.
Всю ночь хирург дежурил у постели больного. Утром, когда самолет был готов к взлету, мы осторожно отнесли больного в лодку, переправили его в самолет и уложили там на надувной матрас.
Еще предыдущим вечером командир после продолжительного спора решил лететь в Якутск напрямик через хребет Черского.
Погода почти не изменилась. Низкие тучи покрывали небо, падали редкие снежинки. Гидроплан пробороздил реку и плавно поднялся в воздух. Описав полукруг, он на прощание покачал крыльями над поселком. Вскоре мы были в облаках.
В течение часа весь экипаж усердно трудился, чтобы не сбиться с курса в облаках и снежной буре. На радость нам, погода постепенно прояснялась. Мало-помалу тучи поредели, кое-где виднелись голубые пятна ясного неба. Еще минут десять - и от туч остались лишь единичные клочья, но вскоре и они рассеялись в солнечных лучах. Внизу тянулся покрытый снегом и льдом горный хребет. Яркие солнечные лучи отражались от белоснежных склонов, и это вынудило нас надеть защитные очки. Вершины горного хребта были настолько острыми, что казалось, будто кто-то повернул огромные пилы зазубринами к небу. Куда не кинь взгляд - ни куста, ни дерева, ни птицы, ни зверя. Только скалы и лед.
Самолет постепенно набирал высоту. Высотомер показывал уже 3000 метров. Но встающие слева и справа вершины казались выше.
Настроение "начальника небесной канцелярии" опять испортилось. На горизонте появились облака," мчавшиеся с большой скоростью навстречу нам. Мы надеялись перелететь через них, но на этот раз моторы оказались не в аилах поднять самолет так высоко.
Вдруг самолет вздрогнул, где-то сзади раздался грохот.
- Что случилось? - спросил Козлов у бортмеханика. Тот пришел в кабину летчиков и, ухмыляясь, объяснил:
- Доктор, наверное, сильно заложил, чтобы не ощущать морской болезни. Во всяком случае, он уже ничего не понимает, только мычит что-то про себя.
- А что за грохот там был? - спросил Козлов.
- С доктором случилась маленькая неприятность. Надувной матрас, на котором он спал, по мере уменьшения наружного давления стал вздуваться и наконец сделался совсем круглым. Доктор просто скатился с него на пол.
- А больной? Он ведь лежит на таком же матрасе!
- С больным все в порядке. Я пару раз выпускал из его матраса воздух.
- Ты мог сделать то же самое и для доктора, - пожурил бортмеханика командир.
- Доктор велел не мешать ему. Он сказал, что так намного удобнее.
Облака все приближались. Теперь нас окружал серый туман. Снова начался "слепой" полет, когда пилот вынужден ориентироваться только по показаниям приборов. Теперь ему надо внимательно наблюдать за стрелками указателя скорости, высотомера и компаса. Для облегчения труда летчика самолет снабжен "искусственным горизонтом", воспроизводящим положение самолета в воздушном пространстве.
Мы находились на высоте 4800 метров. Самолет поднялся почти на предельную для него высоту. Становилось все холодней. Снаружи термометр показывал 36 градусов ниже нуля. Консоли крыла самолета покрылись льдом.
- Маслопровод левого мотора замерз, - доложил бортмеханик. - Если мотор быстро не выключить, он сгорит.
- Штепенко! Где мы сейчас летим? - спросил Козлов.
- Скоро пересечем горный хребет.
- Что значит "скоро"? Скажи точно! - приказал Козлов.
- Точно я скажу через пять минут, - ответил Штепенко.
- Можно еще немного подождать? - спросил Козлов у бортмеханика.
- Всего несколько минут!
- Через двенадцать минут можно идти на снижение, - доложил Штепенко. - Мы тогда будем над долиной Томмота.
Каждая минута казалась теперь вечностью.
- Температура головок цилиндров левого мотора двести тридцать градусов, - озабоченно доложил Косухин.
В тревожном ожидании прошло еще две минуты,
- Температура поднялась до двухсот сорока градусов, - снова прозвучал предостерегающий голос бортмеханика.
- Двести пятьдесят…
- Двести шестьдесят… Больше оттягивать нельзя, начнется пожар! - С этими словами Косухин выключил левый мотор.
В тот же миг мы с Козловым нажали изо всех сил на правую педаль и прибавили газ единственному работающему мотору. До установленного срока оставалось еще три минуты. Обстановка была более чем серьезной. Внизу, скрытые облаками, нас подстерегали скалы. Все зависело теперь только от точности расчетов штурмана. Если штурман ошибется хотя бы на одну минуту, то на участке снижения самолета вместо долины может оказаться вершина хребта…
Наконец эти мучительные двенадцать минут окончились. Я уменьшил понемногу тягу работающего мотора, и самолет стал - снижаться. 4500… 4000… Две пары глаз, напрягаясь, старались разглядеть что-нибудь впереди, в сером тумане… Напрасно! От усталости глаза вскоре стали слезиться. Ничего не видно - одни только мутные облака.
3500… 3000… Чем ниже опускался самолет, мчавшийся со скоростью двести километров в час, тем реальнее становилась опасность столкновения со скалами. Нервы у всех были напряжены до предела.
2500.. 2300… 2000… Все еще облака да облака.
- Через пять минут будем над рекой Алдан, - спокойно произнес Штепенко, пролезая в узкий проход, разделяющий Козлова и меня. - Все точно. Я дважды проверил свои расчеты.'
1800… 1500.. 1300.. Лед на консолях стал таять. 1000… "800… 700 метров. Наше внимание не ослабевало. Хотя мы уже около получаса удалялись от горного хребта, но и тут могла оказаться какая-нибудь вершина высотой до тысячи метров.
600.. 500… Внизу промелькнула какая-то темная точка.
400… 300… В самолете раздался такой громкий радостный крик, что даже доктор проснулся и испуганно вскочил на ноги.
Облачный покров кончился, под нами спокойно катила свои волны река Алдан. Сияло солнце, было тепло. Сердца всех наполнило чувство счастья и радости.
Закончился девятый час полета. Еще полчаса - и гидроплан качался на водах реки Лена у Якутска.
Когда моторная лодка отбуксировала самолет к берегу, больного осторожно положили на носилки и доставили на сушу.
Прощаясь, доктор пригласил летчиков завтра к себе на обед, сказав, что хозяйка приготовит настоящие сибирские пельмени. Затем он сел в прибывшую одноколку и уехал со своим объемистым грузом.
Мы не забыли любезного приглашения доктора. Обед на следующий день затянулся надолго, перешел затем в ужин и длился почти до полуночи…
Спустя несколько месяцев, когда наступили зимние холода, я опять попал в Якутск. На сей раз это был обыкновенный рейсовый полет с пассажирами и почтой. Поскольку погода не позволила продолжить полет в тот же день, волей-неволей пришлось сделать остановку. Во время вынужденного ожидания я решил навестить доктора Голынского.
Несмотря на довольно ранний час, солнце уже село. Мороз обжигал нос и щеки.
Вскоре я добрался до рубленного в сибирском стиле знакомого дома, оконные косяки и крыльцо которого украшала кружевная резьба.
Дверь открылась, когда я еще счищал снег со своих меховых унтов.
- Входите, входите! - раздался из темноты передней знакомый голос.
- Здравствуйте, доктор! Простите, что я пришел без приглашения и беспокою вас, - извинился я, переступая порог.
- Ну о чем вы говорите! Ведь мы же с вами недавно так восхитительно раскачивались в небесах. Разве можно это когда-нибудь забыть?
С этими словами доктор помог мне снять верхнюю одежду "повесил ее на вешалку. Мы отправились в его кабинет.
- Как дела у нашего пациента? - поинтересовался я сразу же, едва мы сели.
- Хорошо, очень хорошо! - ответил доктор знакомой мне скороговоркой. - Парень уже на ногах и учится снова ходить. Да-да. Бывает в жизни… Сильная воля и упорство творят чудеса! - оживленно говорил доктор.
Немного успокоившись, он переменил тему разговора.
- Когда вы осенью снова улетели отсюда, мысли о Чокурдахе не давали мне покоя. Врача там не было. Как так можно! - Доктор Голынский возмущенно покачал головой. - Стал я понемногу налаживать дела, и сейчас в Чокурдахе неплохой врач. Мой ученик, местный житель, якут. В нем я так же уверен, как в самом себе.
На столе появился самовар.
- Теперь немного согреемся, - сказал доктор по-свойски. - Или, - подмигнул он лукаво, - может быть, желаете чего-нибудь покрепче?
- И речи быть не может, - покачал я головой. - Завтра предстоит серьезный полет, а вы, как врач, не разрешили бы этого перед полетом…
- Верно, верно! - развел он руками. - Тогда давайте нажмем на чаек!
На ледовой разведке
В начале лета 1938 года в Ленинградском морском порту было выгружено с теплохода несколько ящиков с деталями разобранного самолета. Это была двухмоторная летающая лодка "Консолидейтед", приобретенная правительством Советского Союза для поисков экипажа С. А. Леваневского. Поиски, увы, результатов не дали - исчезнувших в центральной части Арктики летчиков не обнаружили, и "Консолидейтед" был использован в полярной авиации.
Вернувшись ранней весной с Земли Франца-Иосифа и отдохнув, я подал рапорт об оставлении меня на Севере. Зачислен я был пилотом в состав экипажа Матвея Ильича Козлова, уже известного к тому времени опытного полярного летчика, одного из участников летной экспедиции по высадке отважной четверки папанинцев на Северный полюс.
Никого из членов экипажа М. Козлова я до этого не знал, и мне предстояло "притереться" в этом новом для меня небольшом, уже сработавшемся коллективе.
Ящики доставили в Ленинградский так называемый гребной порт, где наш экипаж должен был разобраться в их содержимом и, собрав все в одно целое - самолет, вылететь на нем в Арктику, на ледовую разведку.
Наш бортмеханик, Глеб Владимирович Косухин, в плечах косая сажень, с густой, всегда лохматой копной волос, неторопливый сероглазый силач, долго присматривался к этой упакованной в ящиках технике.
Честно говоря, не только Косухин, но и я, да и сам командир Матвей Козлов, были не очень оптимистично настроены. Собрать вшестером из этого обилия всевозможных частей и оборудования самолет новой для нас конструкции - дело далеко не простое. Да еще вопрос, сможем ли мы это вообще сделать?
Командир наш еще раз внимательно осмотрел лежащие на пирсе большие и малые ящики. Потирая ладонью щеку, сказал:
- Ну, тут мы провозимся пол-лета. Того и гляди, льды растают раньше, чем мы до них доберемся. Ну, делать нечего. Поручено - надо браться, - и, обращаясь к Косухину, добавил:
- Глебушка, парадом будешь командовать ты, а мы все будем у тебя на подхвате.
- Не так страшен черт, как его малюют, - улыбнулся бортмеханик. - Если как следует поднажмем, через месяц полетим. Из ящика, который разбирали мы с Александром Штепенко, показался поплавок.
- Теперь поищите, где стойка и все остальное, - направлял нас Косухин, там и болты должны быть. Примерьте все, поставьте на места…
Работа пошла… Никто не оставался без дела. Вскоре прибыл еще один член экипажа, белобрысый архангелец, радист Борис Ануфриев. Потомственный моряк, внук рыбака и сын капитана, Борис начал бороздить "моря-океаны" чуть ли не с детства. Побывал в Атлантике и на Средиземном море, в портах Индии и Китая, Канады и Бразилии. Несмотря на молодость, Борис Ануфриев успел уже не раз перезимовать на полярных станциях. Осмотрев ящики и внимательно прочитав английские надписи на них, Борис безошибочно нашел свои электро - и радиомеханизмы и взялся за них. А было за что браться: передатчики, приемники, различные электромоторы, несметное число различных реле и автоматов, контактов и выключателей, регуляторов и предохранителей. А ко всему этому - километры проводов всех цветов радуги.
Я остался без напарника. Саша Штепенко, хотя по должности и был штурманом, обладал недюжинными знаниями и опытом по радиоделу, электротехнике и теперь охотно начал вместе с радистом собирать и монтировать всю эту нежную и сложную аппаратуру.
Работали от темна до темна. На наше счастье, уже пришел июнь, и светлого времени стало хоть отбавляй.
Наступил день, когда Глеб Косухин заявил, что завернул последнюю гайку и, улыбаясь, показал нам нанизанную на проволоку связку небольших болтов.
- Вот и все, что осталось на "запчасти", - пошутил он, - восемь болтиков. Это, должно быть, на случай аварийного ремонта лодки.
Матвей Ильич посмотрел на часы:
- Давайте, ребята, спустим американку на воду.
Полюбовавшись на покачивающуюся на небольшой волне серебристую птицу, отправились обедать. Заказав по случаю окончания работ по бутылке пива "Полярное", мы принялись за борщ. Кто-то из нас подошел к окну: не терпелось еще разок взглянуть на дело своих рук.
- Товарищи! У ней хвост задрался! - крикнул он на весь зал. Действительно, хвост самолета поднялся вверх, а носовая часть сидела глубоко в воде.
Бортмеханик побежал к дежурному диспетчеру порта. Вскоре Косухин подошел на пожарном катере к борту самолета и, мельком заглянув в передний люк, сообщил:
- Заливает…
В две струи начал катер выкачивать из корпуса лодки воду. Косухин, все время следивший за уровнем воды внутри крикнул нам:
- Почти не снижается, надо еще помпу.
- Готовь концы, потянем на берег, - решил командир.
С помощью лебедки мы вытянули нашу лодку на берег. Из-под второго редана хлестала толстая струя воды.
- Вот тебе и "запчасти", - покачал головой бортмеханик, - сами проворонили…
На днище есть тонкая дюралевая накладка, закрывающая отверстие. Она была закрашена так щедро, что краска залила и отверстие для винтов… Вот эти восемь винтов и остались лишними.
Нам повезло. Вода не успела дойти до жизненных частей оборудования, все электрорадиохозяйство осталось сухим. Нужно было опробовать собранный самолет. Ни Козлов, ни я на таком самолете никогда не летали. По строгим наставлениям, существующим в летном деле, летчик может полететь на новом типе самолета только после соответствующей тренировки под руководством опытного инструктора. Но в Советском Союзе такой самолет появился впервые, и инструкторов, естественно, быть не могло. Все надежды мы возлагали на командира. Обо мне и речи нет, я вообще не летал на морских самолетах.
Глеб Косухин смотрит на задумчиво потирающего щеку Матвея и заявляет:
- Наше дело сделано. Самолет готов. Теперь твой черед. И не забывай, пожалуйста, что вода мягка до тех пор, пока ты о нее не ударился…
Торжественно заняли все свои места. Опробовали еще раз моторы, проверили смену шага винтов и подняли якорь. Матвей не торопился. Вырулив на широкую гладь "маркизовой лужи", наш командир сделал несколько поворотов то положе, то покруче. Впереди - простор, разбегайся хоть до самого Кронштадта.
И вот мы бежим. Моторы воют на самой высокой ноте. Лодка, разрезая мелкую волну, задирает нос кверху, вот-вот вылезет на редан… Матвей сбрасывает обороты моторов, и лодка, с шумом разбрызгивая воду, грузно оседает. Командир не торопится поднимать ее в воздух. Он хочет сперва почувствовать, как она себя ведет в сравнении с другими самолетами.
Пробежали еще раз, потом еще… еще… С каждым разом пробежки делались все продолжительнее. И где-то на четвертой или пятой пробежке совершенно незаметно мы очутились в воздухе.
- Поплавки убрать? - наклоняется к Козлову улыбающийся Макаров.
- Не надо, полетаем так.
Полетав над заливом и островами минут сорок, командир отдает кивком головы штурвал мне.
Самолет, как и все. Управляется легко, повинуясь малейшему движению штурвала и педалей. Усилий на штурвале - никаких, а если и появляются при изменении режима моторов, то они легко снимаются триммерами.
Полетав попеременно часа два, идем на посадку. Я отдаю штурвал Козлову… Солнце уже подошло к закату и здорово нам мешает. Матвей Ильич подворачивает чуть левее, и теперь солнце слепит глаза только мне. Самолет несется некоторое время над самыми гребешками мелких волн, затем мягко приводняется. Слышно, как вода шуршит под тонкой дюралевой обшивкой. Шорох делается все громче и громче, нос лодки задирается кверху и, наконец, с шумом машина оседает вниз. Все! Первая посадка произведена. Бортмеханик показывает Козлову большой палец: отлично!
- Молодцы, летчики, - кричит он, улыбаясь во весь рот.
Вечером, собравшись в ресторане гостиницы "Астория" на ужин, обсуждаем маршрут полета на Москву. Из столицы должна начаться наша арктическая навигация.
Штурман предлагает лететь, как всегда, прямо, вдоль Октябрьской железной дороги.