- Дядя Андрей… - ответил я.
- Заходите, - сказала она и, пропустив меня вперед, закрыла дверь на крючок.
- Я - Вера. Что вам нужно? - огорошила она меня. Вот так тетя! Лет двадцать ей или чуть побольше.
- Помогите мне дойти до партизан, - сразу же попросил я.
- А почему вы думаете, что я это смогу сделать?
- Дядя Андрей говорил, что вы может быть знаете…
- Может быть знаю, а может быть и нет… Вы кто? - спросила она и посмотрела на меня в упор.
- Я… русский.
- Русские тоже разные бывают… И такие, кто любого замедный грош продать могут…
- За кого вы меня принимаете? - обиделся я.
- Не обижайтесь. Мы тут уже всяких навидались, - сказала Вера. - Пойдемте со мной, я провожу вас.
Прошли мы с ней почти всю деревню. Не дойдя до околицы, свернули в боковую улочку и огородами вышли к задней двери небольшого домика. Вера стукнула два раза. Дверь открылась, и на пороге показался широкоплечий крепыш с обвислыми усами.
- Дела ищет, - только и сказала Вера и тут же пошла обратно.
- Проходите, - пригласил меня усатый, уступив дорогу. Запер дверь на задвижку и пошел впереди. Пройдя темное помещение, вошли во второе, окна которого выходили на улочку.
Пододвинув табуретку, хозяин пригласил меня сесть, а сам задернул занавески, зажег керосиновую лампу и, усевшись за стол, стал рыться в ящике стола. Вынул оттуда лист и начал громко читать:
- Командир корабля Шамрай, из третьей эскадрильи 890-гоавиационного полка тяжелых бомбардировщиков 45-й дивизии Авиации дальнего действия, стартовал 20 августа и потом был сбит зенитным огнем над железнодорожным узлом…
С каждым произносимым им словом во мне нарастала тревога. Кто этот человек? Друг или враг? Откуда он знает обо мне такие подробности? Для чего читает их мне? Раздумывать было некогда и я решился на единственное возможное - сбежать. Быстро сунул руку за пазуху, за пистолетом, но вытащить оружие не успел. Хозяин дома оказался проворнее, и я увидел в его руках нацеленный мне в грудь наган. "Теперь конец, - мелькнула мысль, - стоит мне пошевельнуться и все…"
- Спокойнее, капитан, не надо торопиться, - заговорил он. - Уберите руку, так будет лучше.
Я вытащил руку. Усатый положил свое оружие на стол. Мне показалось странным, почему он не отобрал у меня пистолет?
- Так вот, капитан, - продолжал он спокойно. - Весь ваш экипаж попал в лапы немцев, только вы и еще двое на воле. Правильно я говорю?
- Раз вам все известно, зачем же еще меня спрашивать? А сами вы кто? - спросил я в свою очередь.
- Я? Я тут староста, волостной. Ну, дядей Ваней еще кличут.
Это было сказано таким дружелюбным тоном, будто идет беседа в мирные дни с хорошим знакомым. И пистолет у меня он оставил… Я уже хотел было спросить о судьбе попавших в плен, когда с улицы послышался громкий разговор и тяжелые шаги по дощатому крыльцу.
Староста мигом вскочил на ноги и открывая люк в подполье, скомандовал:
- Живо! Давай сюда!
Я едва успел встать, как он схватил меня и столкнул вниз. Падая, больно ударился о что-то плечом и оцарапал щеку. Стараясь не шуметь, устроился поудобнее и стал вслушиваться в разговор над головой.
- Хайль Гитлер, - услышал я дребезжащий голос, - зи геррист псковски комендатур. Ты организирт ему не мала цванциг скотина. Жирный скотина. Ты понимайт?
- Все понял, герр группенфюрер. Но я обязан вам доложить, что поблизости появились опять партизаны. Может быть можно немного подождать, пока они уйдут? А то, неровен час, заберут они всю нашу скотину, - докладывал староста почтительным голосом.
- Что ты понимайт? Ничего ты не понимайт? Храбрый дейчесолдатен очистит все этот бандит в двадцать четыре часа, - повысил фашист голос, а мне думалось, что раскричался он от страха перед партизанами.
- Как прикажете, - согласился староста, - мой долг вас предупредить.
- Завтра вечером будет здесь ейнундцванциг скотина. Все остальное делает мой храбрый дейче солдат.
Голоса умолкли, скрипнула дверь. Вскоре я услышал опять над головой шаги, люк открылся:
- Вылезайте, товарищ Шамрай.
Я не поверил своим ушам! "Товарищ…" Выбрался наверх. Стою. Молчу. Жду, что будет дальше. Заметив на моем лице кровь, староста достал из настенного шкафчика армейский индивидуальный пакет и наложил повязку.
- До свадьбы заживет, - улыбнулся он мне, - была бы голова на плечах… А ведь в такое время ее очень легко потерять… Ну, что ж, придется вам тут переждать день-другой. Лучше места, чем этот подвал, я вам предложить не могу. Там и солома есть, можно будет поспать.
Я поверил, что это наш человек и фашистам меня выдавать не собирается. Поможет добраться и до партизан.
- Но… кто же вы в самом деле? - не утерпел я.
- Староста. Я же сказал. А впрочем, любопытствовать сейчас не следует. Много захочешь знать - дорого можешь поплатиться…
Накормив меня, дядя Ва, ня снял с гвоздя старую овчинную шубу.
- Вот, возьмите и залезайте в подпол. Надо поспать. Набирайтесь сил, они вам еще пригодятся. Ох, как пригодятся!
Я последовал его совету и вскоре уже храпел на шуршащей соломе.
Пока я спал, комендант организовал уже с раннего утра прочесывание придорожных кустарников и леса.
Дядя Ваяя крутил не переставая ручку старомодного, привернутого к стене телефона. Передавал распоряжения всем деревенским старостам, чтобы к вечеру из каждой деревни по одной (а где и по две) телке и корове были доставлены к нему, в волостной центр.
- Телки чтоб были годовалые, а коровы - жирные, - наказывал он.
Телефонная трескотня разбудила меня, и я полез наверх. Только успел приоткрыть люк и высунуть голову, как в заднюю дверь постучали. Староста, отодвинув задвижку, приоткрыл дверь, и я увидел вчерашнюю "тетю Веру". Перемолвившись вполголоса несколькими словами со старостой, девушка тут же удалилась.
Весь день приводили заплаканные женщины во двор к старосте телок и коров. К вечеру прибыли полицаи, выставив на ночь круговую охрану. Сам староста только раз за этот день заглянул ко мне в подпол, чтобы передать еду - хлеб и молоко.
Перед уходом наказал, чтобы я сидел тихо и без его зова не выходил. Потерпи, мол, еще денек, а там все образуется.
Проспал я там и вторую ночь. А на второй день, уже в полдень, дядя Ваня выпустил меня из погреба, а сам стал кому-то по телефону докладывать, что партизаны перебили охрану и угнали с собой всю скотину…
Сам смотрит на меня, а глаза смеются. Видать, что все это его совсем не огорчает.
…Тут Шамрай умолк. Воспользовавшись затянувшейся паузой, я спросил:
- А где же остальные члены вашего экипажа?
- Не знаю. От Андрея я узнал, что бортмеханику и еще кому-то удалось бежать. Староста это подтвердил. А что с ними стало, никто не мог сказать. В том отряде, куда меня проводила Вера, партизаны также ничего о них не знали.
…Лишь после войны мы узнали, что двое из экипажа Шамрая, пройдя далеко на север, дошли до новгородских лесов и после долгих поисков добрались до местных партизан.
А много лет спустя узнали мы и то, что штурман Ткаченко и остальные члены экипажа провели много страшных месяцев в фашистских лагерях смерти, в Дахау и Маутхаузене…
Узнали и о том, что уже после победы им еще долго пришлось проходить проверку.
Глава 5
Мы держим экзамен
Над оккупированной Европой
Вернемся к весне 1942 года. После провала плана Гитлера - захватить с ходу Москву - и разгрома немецко-фашистских армий в декабре-январе, на фронтах наступило относительное затишье. Боевые полеты, однако, продолжались. Мы бомбили передний край и ближайшие тылы вражеских войск, "обрабатывали" железнодорожные узлы, аэродромы и укрепленные районы фашистов, время от времени сбрасывали подкрепления, боеприпасы и медикаменты партизанам.
В середине апреля командующий Авиацией дальнего действия генерал-лейтенант Александр Евгеньевич Голованов вызвал неожиданно в штаб командира корабля Сергея Александровича Асямова, штурманов Александра Павловича Штепенко, Сергея Михайловича Романова и меня.
В кабинет командующего адъютант пригласил нас всех вместе. Поздоровавшись со всеми и рассадив нас, генерал стал медленно прохаживаться по мягким коврам кабинета. Остановившись перед нами и внимательно вглядываясь в наши лица, он приступил прямо к делу.
- Вам поручается выполнение важного задания, - полетите за границу. Тщательно проверьте материальную часть, чтобы ни сучка, ни задоринки. О готовности доложите. Срок вылета будет дан дополнительно.
За границу? Куда? Зачем? Идя к командующему, мы и представить себе не могли, что получим такое задание.
Посмотрев еще раз на наши удивленные лица, генерал улыбнулся и, пожав всем руку, отпустил.
… Много лет спустя выяснилось, что это задание генерал Голованов дал нам по поручению И. В. Сталина.
После одного из совещаний Верховный Главнокомандующий Сталин, отпустив всех остальных, спросил у Голованова:
- Как вы считаете, сколько нужно времени, чтобы долететь до Квебека, остановиться там на пару дней и вернуться обратно?
Генерал ответил, что при самых благоприятных условиях это займет дней десять-двенадцать.
- А при неблагоприятных?
- На этот вопрос вряд ли вообще можно ответить, товарищ Сталин. Даже умеющему летать в любых условиях погоды летчику могут отказать в разрешении на посадку, - ответил Голованов.
Удовлетворил ли такой ответ Верховного Главнокомандующего, осталось неизвестным, но несколько недель спустя, оставшись с глазу на глаз с Головановым, он снова спросил:
- Как лучше и скорее добраться на самолете до Вашингтона?
Генерал не смог сразу ответить и попросил время для разработки возможных вариантов такого полета. Сталин согласился, наказав держать этот разговор в строжайшем секрете.
Выполнить это последнее условие было не просто. В кабинет командующего круглые сутки заходили десятки офицеров. А если на столе генерала лежит карта обоих полушарий, то без особой проницательности можно понять, что предстоит нечто до сих пор небывалое.
Взвесив возможные варианты выполнения такого полета, Голованов остановился на кратчайшем, хотя весь путь Москва-Англия проходил над оккупированной врагом территорией. Он считал этот вариант самым безопасным именно потому, что полет совершался над вражеской территорией. Даже в том случае, если враг узнает о предстоящем полете, никому не придет в голову, что самолет полетит по такому опасному маршруту.
Такое предложение Голованова вызвало в Кремле резкий протест: "Как? Через вражескую территорию? Не может быть и речи…"
Но Сталин рассудил иначе. Выслушав все "за" и "против", он счел вариант, предложенный командующим Авиацией дальнего действия, разумным и предупредил всех присутствующих: об этом полете никто не должен знать.
Даже сам Голованов не знал тогда, что президент США Франклин Д. Рузвельт предложил Сталину послать в ближайшее время в Вашингтон В. М. Молотова, на что 20 апреля 1942 года было отвечено:
"Советское Правительство согласно, что необходимо устроить встречу В. М. Молотова с Вами для обмена мнений по вопросу об организации второго фронта в Европе в ближайшее время. В. М. Молотов может приехать в Вашингтон не позже 10–15 мая с соответствующим военным представителем.
Само собой понятно, что Молотов побудет также в Лондоне для обмена мнений с Английским Правительством…"
… В тот же вечер Сережа Асямов сообщил мне под величайшим секретом, что наше правительство, якобы, закупило у союзников партию бомбардировщиков и что нам предстоит в ближайшее время перебросить в Англию экипажи ГВФ для перегонки этих самолетов в Советский Союз. Нас же посылают для того, чтобы выяснить, насколько этот маршрут пригоден для этой цели и как мы сумеем его преодолеть.
В радостном возбуждении мы начали подготовку своих кораблей к этому ответственному полету. Латали дырки, полученные в боях, с помощью инженеров и техников проверяли и перепроверяли каждую гайку и шайбу, каждый шплинт, прослушивали работу моторов. Через пару дней наши вычищенные до блеска красавцы были готовы к старту.
Стало официально известно и направление полета: Англия.
Вечером 26 апреля мы с Асямовым доложили командиру полка о готовности экипажей и кораблей к полету.
Выслушав, он ошеломил нас сообщением, что полетит только один корабль и именно корабль Асямова. Настроение мое упало. И, видимо, на моем лице было слишком много написано, так как Лебедев поспешил добавить:
- Ну-ну! Что нос повесил? Полетите оба. И штурманы ваши тоже… Если паче чаяния откажет матчасть на корабле Асямова, полетит ваш корабль, ваш экипаж. Командовать будет тот из вас, чей корабль пойдет в полет.
Вылет был назначен на 28 апреля. Маршрут: Москва-Данди. К вечеру прибыли и пассажиры, как мы узнали позже, - работники Наркомата иностранных дел СССР.
Погода в тот день стояла октябрьская: низкие угрюмые облака проносились над аэродромом, время от времени накрапывал дождик. Наступившие сумерки еще более снизили видимость.
Медленно катится за трактором самолет Асямова. Мой сиротливо стоит на опушке. И там все в стартовой готовности: подогреты и опробованы моторы, готов к вылету экипаж. Вот самолет Асямова на старте.
- По местам! - подает он команду.
Экипаж - двенадцать человек - быстро занимает места, помогает взобраться в самолет и устроиться пассажирам. Одевая парашют, вижу довольно улыбающегося Федора Масюка - бортмеханика - полетит ведь его самолет.
- Запустить моторы! - звучит очередная команда. Один за другим начинают вращаться громадные винты.
- Корабль к полету готов, - докладывает Масюк. Опробовав еще раз все моторы, командир объявляет по телефону:
- Иду на взлет, - и отпускает тормоза.
Все быстрее и быстрее несется самолет по плитам бетонной полосы. Навстречу нам угрожающе несется темный лес… Но мы уже в воздухе и набираем высоту.
- Поднять шасси!
Громадные, диаметром в рост человека, колеса подтягиваются и на приборной доске летчиков загораются красные лампочки.
Вокруг - тьма тьмущая, ни огонька, ни звездочки. Летим "в слепую", по приборам.
- Прошли ИПМ, - докладывает штурман Сергей Романов, когда мы все еще набирали в облаках высоту.
- Интересно, кто это тебе сообщил, - усмехнулся язвительно командир, - я пока ничего не вижу.
- Радиомаяк прошли, - объясняет штурман.
- Так бы и сказал сразу, - добродушно ворчит Асямов. Самолет забирается все выше и выше. Монотонно успокаивающе гудят моторы. Все идет нормально. Как всегда.
В кромешной тьме ночных облаков изредка появляются и тут же исчезают яркие звезды. Еще десяток минут и мы несемся над темно-серыми куполами облаков. Над нами, в бездонной черно-синей дали, мириады сверкающих звезд. Спокойно и тихо. Ровный гул моторов не в счет. Тревожно становится летчикам лишь тогда, когда в этот равномерный гул врываются новые тона.
Теперь, в часы спокойного полета, мы думали о том, что творится внизу, под этими темными холмами холодного пара, укрывшими от наших взоров полыхающие в огне беспощадной войны деревни и села, поселки и города. Перед мысленным взором возникают жуткие картины виселиц, полузанесенные снегом трупы, пепелища с одиноко торчащими трубами печей, глазницы окон в стенах разрушенных городов… Как наяву - панорамы проходящих под нами ожесточеннейших сражений, где миллионы советских людей отбивают натиск бронированных полчищ фашистских головорезов.
… Судя по времени - под нами линия фронта. Так и есть: то тут, то там возникают в облаках светлые пятна - прожекторные лучи и разрывы пущенных наугад зенитных снарядов. Все это обычно, как в каждый боевой полет, и мало нас волнует.
Облака поднимаются выше. Забираемся выше и мы. Где-то над серединой Балтийского моря высотомер показывает уже 7500 метров. Время от времени задеваем вершины облаков.
Справа впереди в темных окнах облачной мути засверкали огни: юг Швеции. Живут же люди, как в доброе мирное время. А мы уже забыли, как выглядит ночью сверкающий миллионами огней большой город. Глядя теперь на проплывающие внизу большие и малые сплетения уличных огней нейтральной Швеции, снова и снова вспоминаем землю Родины, где темень ночей уже почти год зловеще озаряют всепожирающие пожары.
Вот уже и Норвегия. Я думаю о том, как могли допустить гордые потомки викингов, наследники и соотечественники Фритьофа Нансена, Генриха Ибсена и Эдварда Грига, что их неприступные скалистые берега немецко-фашистские палачи захватили всего лишь за несколько дней. Ведь даже маленькая Эстония несколько месяцев удерживала на своих разбросанных в море островах превосходившие силы врага…
Сквозь большой разрыв в облачном покрове виден огромный пожар. Пламя его, то утихая, то вздымаясь ввысь, высвечивает из темноты опушку леса и отражается багровым пятном на зеркальной глади вдающегося в берег извилистого фиорда.
- Фрицы жгут непокорных, - доносится чей-то голос в наушниках.
- Думаю, что наоборот, - непокорные жгут фрицев, - отвечаю я, желая от всей души, чтобы это было именно так.
Осталась позади и Норвегия. Далеко слева, на берегу Дании, ощупывает небо одинокий прожектор. Прямо по курсу, на темно-серой равнине Северного моря, появились огни.
- По курсу - корабли, - сообщает штурман.
- Обойдем справа, - решает командир.
Уже видны силуэты кораблей. Один… еще один… четвертый, пятый. Целый караван судов идет к берегам Норвегии. На клотиках мачт горят яркие огни. Фашисты. Чувствуют себя как дома.
- Отметьте координаты, курс, количество, - приказывает Асямов.
- Уже отметили, - отвечает Романов.
Погода улучшается. Впереди, далеко-далеко на горизонте начинают поблескивать огни маяков Англии.
Синоптики предсказали нам сильный встречный ветер. По договоренности с англичанами, нам полагалось садиться на рассвете. В соответствии с этим было рассчитано и время вылета. Но встречного ветра нет и мы оказались над шотландским берегом задолго до рассвета.
На аэродроме Тилинг, что под Данди, в тот ранний предутренний час не видно никаких признаков жизни. Немного южнее, вблизи Эдинбургского залива, виден ночной аэродром. То зажигаясь, то потухая, моргает там большой зеленый глаз посадочного прожектора, как-будто приглашая нас к себе.
- Может, попробуем, осторожно предлагаю я Асямову. Тот молча кивает головой и направляет корабль на этот зеленый глаз. Делаем круг, снижаемся и пролетаем низко над посадочной полосой. Она оказывается для нас явно короткой и Сергей дает полный газ моторам. Уходим снова вверх.
- Не получается, - говорит он, и мы начинаем крейсировать взад-вперед вдоль шотландского берега. Время от времени подлетаем к аэродрому под Данди и с нетерпением всматриваемся в него, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, говорящее о приготовлениях к нашему приему. Уже светает и мы с ужасом видим, что аэродром только еще строится! Взлетно-посадочная полоса вроде уже готова, но и на ней и по всему полю стоят и двигаются десятки катков, грейдеров и других дорожно-строительных машин. Становится совсем светло и, наконец-то, на одном конце полосы расстилают посадочное "Т". Не мешкая, заходим на посадку и приземляемся. Знали бы мы тогда, что для Сережи Асямова это - последняя посадка в его жизни…
В старой Англии