Уточнив курс, включаем автопилот. Теперь остается лишь следить, чтобы автомат где-нибудь не "взбрыкнул". Мы знаем по опыту, что с ним это бывает, хотя и редко, но все же… Сегодняшний полет - это не тот случай, когда можно кому-нибудь в чем-нибудь "взбрыкивать"… У нас с Обуховым появилась возможность немного размяться. Штепенко с Романовым, наоборот, пока мы воевали с грозовыми облаками, делать было нечего. Теперь же надо уточнить все параметры полета и привести в полный порядок и курс, и путевую скорость, и точное место наше в, любой час, в любую минуту до самой посадки.
Гроза продолжала неистовствовать где-то слева, сзади нас. Внизу под нами проплывали разорванные облака.
- Подходим к линии фронта, - сообщает Романов.
Ну что ж, линия так линия. Проходим мы ее в районе реки Ловать. Вдруг облака начинают подсвечиваться снизу. Ага! Заметили. Вернее, услышали. Светлое пятно на облаках двигается туда-сюда. Прожектор!
- Пассажиры интересуются, что это там сверкает, - запрашивает Кожин.
- Разрывы зениток, - лаконично сообщаю я.
- Они спрашивают: есть ли опасность для нас?
- Никакой, - как всегда спешит с ответом Штепенко. - Пока фашисты выпустят десять тысяч снарядов, мы будем уже далеко.
- Почему так много? - не унимается Кожин.
- А потому, что на каждые десять тысяч - одно попадание. Доказано.
Редкие разрывы, сверкающие левее нашего курса и значительно ниже, остаются лозади.
Пассажиры успокоились. То у одного, то у другого из них закрывались глаза. Но всевидящий Кожин был неумолим.
Нелегкое это путешествие для непривычных к таким перелетам работников Наркомата иностранных дел. Температура в центральном отсеке фюзеляжа, где были поставлены весьма примитивные временные сиденья, мало чем отличалась от наружной. А за бортом самолета мороз доходил до сорока градусов.
- Товарищ майор! С одной пассажиркой плохо - она пытается снять маску… - доносится в наушниках тревожный голосКожина.
- Смените маску! Ни в коем случае не позволяйте ее снять…Ничего другого не придумать, кислород - это жизнь.
- Пассажиры хотят знать, где мы сейчас находимся? - снова подает голос Кожин.
- Справа спереди - огни Швеции.
Слева - темнота. Оккупированная Дания. Справа - сверкающие гирлянды электрических огней на улицах городов и местечек шведского побережья. Вскоре они исчезают под покровом низких облаков.
Замечаю, что борттехник Дмитриев что-то слишком часто снимает показания бензиномеров.
- Сколько осталось? - беспокоюсь я.
- Меньше половины.
- Не может быть!
- Расчеты и бензиномеры показывают…
Поручив Обухову наблюдение за автопилотом, спускаюсь с сиденья и вооружаюсь бумагой и карандашом. Не так уж мы долго летим, чтобы израсходовать половину запаса горючего. По расстоянию прошли действительно половину, но запас горючего должен быть еще значительным. Вместе с Золотаревым приступаем к тщательной проверке расчетов Дмитриева. Закончив, мы оба с облегчением вздыхаем. Горючего мы израсходовали хотя и немного больше, чем обычно, но запас остался вполне достаточным, чтобы долететь до места. Ветер дует нам в лоб и значительно снижает скорость. Отсюда и некоторый перерасход горючего.
Звезды понемногу гаснут. Нас нагоняет рассвет. Осматриваю уже хорошо видимые моторы, замечаю за правым крайним темную полоску, тянувшуюся по поверхности крыла.
- Из четвертого бьет масло, - замечает это и Обухов.
Этого еще не хватало!
Посоветовавшись с инженером и штурманами, решаем изменить курс и направиться прямо к ближайшей точке берега. Долететь до места можно было и на трех моторах, но… чем черт не шутит. Рисковать не имеем права. Лучше, когда под тобой вместо холодных волн моря простирается суша.
Слева сзади видны песчаные дюны на датском берегу. Нас это мало интересует. Члены экипажа нет-нет да и посматривают на полоску за четвертым мотором. Мотор пока работает хорошо. Температура воды, давление и температура как входящего, так и выходящего масла не превышает пределов нормы. Но все же…
- Англичане передали, - протягивает мне снизу радист Борис Низовцев расшифрованную радиограмму: "Уклоняетесь от курса на юг тчк Уклоняетесь на юг тчк".
Это знаем мы и без них.
- Передайте, что в создавшихся условиях иначе идти не можем.
Англичане не успокаиваются: систематически бомбят нас поправками на курс и пеленгами.
Впереди в предутренних сумерках мигают огни маяков. Скоро берег. Понемногу, не убавляя мощности моторов, начинаем снижение. Наконец, альтиметр показывает 4000 метров. Порядок! Теперь можно, наконец, снять опротивевшие кислородные маски.
Снизившись еще на пятьсот метров, даю команду Кожину: можно снять маски и пассажирам.
Рассвело окончательно. Внизу дышит, вздымая пологие темные валы, Северное море.
Блестевшая на правом крыле полоса протянулась уже до задней кромки… Узнать бы, откуда она исходит. Но к мотору можно подойти лишь на земле.
Тонкая темная полоска на горизонте ширится.
Земля!
Чувство, появляющееся при приближении к земле, хорошо знакомо морякам и летчикам. Поднялось настроение и у нас. Причин для этого было больше чем достаточно: один мотор не в порядке, бензина не очень много, а на борту правительственная делегация…
За кормой - первые две с половиной тысячи километров.
- Сколько остается бензина? - спрашиваю Дмитриева.
- На час полета.
- Что это он бредит? - подключается голос Золотарева, - По крайней мере на полтора.
- Но ведь последние триста литров нельзя измерить, - смущенно оправдывается Дмитриев.
Я уже совершенно спокойно прислушивался к их перебранке: слева от нас твердая земля, справа - море. Даже в самом худшем случае, если допустить, что все моторы остановятся, не случится ничего страшного. Сядем на первый оказавшийся в поле зрения аэродром, благо, как мы убедились уже в прошлый раз, их тут великое множество.
Положив корабль курсом на север, в сторону аэродрома Тилинг, мы понимаем, что заставляло англичан так трагически-настойчиво требовать смены курса по пути к берегу. Вдали, далеко слева, виднеются дымы большого города. Это Эдинбург, столица Шотландии. Сотни и сотни аэростатов висят на различных высотах как над городом, так и над заливом, над которым идет наш корабль. При нашем приближении они, как бы сами по себе, опускаются вниз, а за нами - вновь поднимаются вверх. А внизу, на обширной блестящей на солнце глади залива Ферт оф-Форт, дымят десятки военных кораблей. Неподвижно застывшие громады крейсеров и линейных кораблей окружены многочисленными миноносцами, сторожевыми кораблями, торпедными катерами. Над каждым из них аэростаты заграждения. Это - "гроза морей, королевский Военно-Морской флот". Нам не полагалось видеть эту мощную армаду!
Главная база военно-морского флота Англии - Скапа Флоу - потеряла свою былую неприступность. Ночь под 14 октября 1939 года, когда фашистская подводная лодка, благополучно минуя многочисленные "неприступные" заграждения, вторглась во внутреннюю акваторию Скала Флоу и, учинив там невиданный в истории "владычицы морей" разгром, благополучно скрылась, англичане будут помнить еще долгие годы. Теперь основные силы военно-морского флота базируются в заливе Ферт оф Форт, огражденные всеми возможными средствами.
- Товарищ майор! Спрашивают, почему мы летим на север? - говорит Кожин.
Я успокаиваю пассажиров: через сорок минут сядем на аэродроме Тилинг.
Эдинбург остается позади. Виден и город Данди, а рядом с ним аэродром. Совершив над ним традиционный круг, иду вниз, и через несколько минут корабль мягко катится по бетонным плитам, - тем самым, от которых мы с таким трудом оторвались двадцать дней назад. На стоянке на этот раз выстроен почетный караул шотландских солдат "Черные стрелы". Снова те же клетчатые юбки и голые волосатые ноги…
Пассажиры сошли на землю. За ними - и мы. Первый этап нашего длинного пути завершен. Приятная все же вещь - земля, особенно тогда, когда поболтаешься десяток часов между ней и небом…
Пока шла торжественная церемония встречи, мы переоблачились в сапоги и шинели. Большинство экипажа оставалось на месте готовить корабль к следующему, самому серьезному этапу - перелету через "большую лужу", как называют океан англичане. Нам же со штурманами пришлось опять ехать в Лондон, чтобы уточнить все детали предстоявшего маршрута.
Подкатила целая вереница автомашин, на которых предстояло перебраться в Данди, где уже с неделю специальный поезд ожидал прибытия правительственной делегации из Москвы.
Теперь, когда все треволнения остались позади, мне страшно захотелось есть. Я вспомнил оставшуюся нетронутой, так аппетитно журчащую на горячей сковородке яичницу… Но здесь, в Англии, время было для еды абсолютно неподходящим: ранний завтрак уже прошел, а до ленча еще далеко. Когда устроились в поезде, меня стало сильно клонить ко сну. Но заснув, можно было остаться и без ленча… И так, и этак - все плохо! Почистился. Побрился. Справившись со своим несложным туалетом, пошел искать спутников. Нашел всех, чинно рассевшихся на мягких креслах в салон-вагоне.
Наконец стрелки часов показали время ленча - одиннадцать часов. Открылась дверь, и пожилой, облаченный в короткие штаны и ливрею с начищенными до блеска пуговицами, не то официант, не то камердинер, с глубоким церемонным поклоном пригласил всех нас покушать.
На второй завтрак - ленч - было подано традиционное английское блюдо: жареный бекон с яйцом. Вкусно!
Моим соседом справа оказался помощник министра иностранных дел Вильсон, довольно прилично владевший русским языком. Во время завтрака он рассказывал нам о достопримечательностях, мимо которых мчался наш поезд.
Вдруг вагон качнуло, и поезд резко снизил ход. За окном засверкала поверхность залива Ферт оф Фарт, через который мы совсем недавно уже пролетали.
Поезд шел теперь по большому мосту, перекинутому через залив не по прямой, как обычно, а с глубоким изгибом в сторону берега.
- Для чего установлено бесчисленное количество свай, усеявших гладь залива, поля, луга и все побережье? - поинтересовался кто-то из членов нашей делегации.
Всмотревшись внимательней, и я увидел тысячи вбитых в землю и торчащих над ней на метр-полтора вертикальных столбов.
- Это - преграда против вражеских самолетов и планеров, которые могут использовать ровные места побережья для приземления. Даже дно залива, через который мы сейчас едем, ровное и твердое, может быть хорошим аэродромом в часы отлива, - охотно объяснил мистер Вильсон.
Наступила пауза, и я решил задать вопрос, который давно вертелся у меня на языке. Уже в прошлый приезд нас поражало несметное количество каменных, солидного размера - метра полтора в ширину и столько же в высоту - оград, возведенных на полях и лугах, на опушках рощ и рощиц, оплетавших, как паутина, буквально всю страну. Теперь, рассказав об этом улыбающемуся мистеру, я спросил:
- Не кажется ли Вам, что слишком много дорогой земли используется совершенно бесполезно?
Мистер Вильсон, продолжая любезно улыбаться, уклонился от ответа.
Позавтракав, все разошлись по своим купе. Я тут же заснул, лишь приклонив голову к подушке.
Разоспался до того, что, услышав чей-то непонятный мне голос, долго не мог сообразить, где я и что кругом происходит. Наконец, придя в себя, увидел того же сверкающего позументами англичанина в ливрее. Однако объяснения его на английском языке я никак не мог уразуметь. Наконец, кое-как до меня дошло: меня приглашали обедать!
Обед был таким же чисто английским, как и завтрак. Супа не было, на второе и рыба, и мясо, а на десерт неизменные (как мы обнаружили после) кофе и сыр. Я, как и многие другие, люблю и то и другое, но… даже обаятельнейшая из женщин, теряет долю своей привлекательности, если на нее смотреть беспрерывно.
В салоне нас караулили фото - и кинорепортеры. Пришлось им позировать то группой, то в одиночку.
Поезд подходил к Лондону. На одной из маленьких станций к нам сел посол Иван Михайлович Майский.
Минут через десять поезд остановился на небольшом полустанке. Нам сообщили: дальше поедем на автомашинах. Шел мелкий, похожий на осенний, дождь. Холодный ветер гулял под крышей перрона. Встречающих было много. Среди них выделялся темными усиками Антони Идеи, министр иностранных дел Англии, знакомый нам по портретам в газетах.
Не мешкая, все расселись по автомобилям и уехали. Только наш, по неизвестным для нас причинам, продолжал стоять на месте. Прошло минут двадцать.
- Слушай, Сергей Михайлович, - обратился наш вечный непоседа Штепенко к Романову, - опроси у шофера, почему мы тут стоим? Ведь все наши уже давно уехали.
Сергей Романов, наш единственный "знаток" английского языка, попытался довести до шофера смысл заданного вопроса. Тог слушал Сергея с величайшим терпением и улыбкой на широком добродушном лице. Когда Романов умолк, шофер начал в свою очередь чем-то вразумлять Романова и всех нас. Из его пространных объяснений я понял только, что ждать нам придется всего лишь "оне момент".
- Какой тут "момент", - начал злиться я, - мы рассиживаем тут уже добрых полчаса.
К нашей машине приблизился чуть ли не вприпрыжку весьма энергичного вида джентльмен. На почти понятном русском языке он начал нас убеждать, что мы действительно отправимся в "оне момент". Но и этот "момент" растянулся еще минут на двадцать. Находиться на чужбине, оторванным от своих, - мало ли что может стрястись… За один момент могут тут сварить такую кашу, что потом за всю жизнь не расхлебать!
Наконец, когда наше терпение подходило к крайнему пределу, этот энергичный джентльмен вновь появился на горизонте. Свалившись на сиденье рядом с шофером, он махнул рукой, и мы сорвались с места. И тут началась езда! Мотор нашего "бьюика" взвыл до самых высоких нот, мы поглощали милю за милей с такой быстротой, что порой, затаив дыханье, ждали: перевернемся на повороте кверху колесами или на этот раз пронесет… Стрелка спидометра, вскочив на цифру 120, так и застыла. А ведь он показывал не километры, а мили! Почти та же скорость, как на самолете. Бешеная гонка продолжалась до самого Миллионайте-стрит, до ворот советского посольства.
День клонился уже к вечеру, но в столовой посольства нас угостили настоящим русским обедом, с борщом вначале и клюквенным киселем на десерт.
Теперь можно было отправляться в гостиницу, на этот раз в "Пикадилли", на улицу, славившуюся в те годы всем чем угодно, кроме человеческой добродетели…
Выспавшись еще в поезде, я с интересом осмотрел отведенные мне апартаменты. Именно апартаменты, а не номер гостиницы. Передняя, гостиная, столовая, кабинет, спальня, еще кабинет-будуар, еще спальня, две ванных с громадными зеркалами на стенах… Белый мрамор, позолоченная мебель, обитая ситцем времени Людовиков… надцатых, на полу толстые ковры. На стенах живопись: охота, лошади, еще раз охота, натюрморт из охотничьих трофеев. И как везде в Англии, громадный, отделанный отполированными плитами мрамора камин и ведро с углем и дровами для растопки. Хорошо, что все это за счет короля…
Ванные заставили вспомнить одно из помещений Екатерины II: куда ни повернись, отовсюду видишь сам себя в зеркалах в первозданном виде…
Кое-что из всех этих "излишеств" было безусловно весьма приятным. После генерального осмотра своих временных владений принять горячую ванну было совсем неплохо, а юркнуть оттуда под прохладные, шуршащие, голландского полотна простыни еще лучше.
Утром раскрыл глаза - непроглядная темнота. Рано? Однако, щелкнув выключателем, обнаружил, что время подходит к восьми часам. Затемнение. Все окна закрыты толстыми занавесками, как и у нас в Москве. Далеко не лишняя предосторожность, если вспомнить виденное еще в прошлый раз в Сити. Правда, теперь на Лондон геринговские молодчики уже не летают, им сейчас не до Англии. Воздушный флот фашистов скован на многотысячекилометровом фронте, от Черного до Баренцова моря, так что наши союзники могли свободно предаваться заботам о шелковых чулках и цветной капусте… Должно быть до них дошло и значение декабрьского разгрома под Москвой, где, несмотря на зиму и мороз, земля под ногами сотен тысяч фашистских вояк так перегрелась, что им пришлось драпать к западу на сотни километров. Операция "Морской лев" лежала под сукном.
Одеваясь, обнаружил, что голенища моих сапог блестят, как зеркало. Неплохо. А вот как попал в спальню небольшой столик, на колесиках, на котором стояло серебряное ведро, заполненное доверху льдом, этого я уразуметь не мог. Запустив туда руку, извлек знакомого вида посудину: "Белая русская столовая водка", - прочитал я на этикетке. Интересно! Зачем это мне! Да еще с раннего утра. Не иначе, как понятия наших хозяев отстали на четверть века, и меня перепутали с царскими белопогонниками "голубых" кровей.
Нашел штурманов (надо отдать справедливость: их жилье было значительно скромнее…), и мы поехали все вместе в министерство королевских воздушных сил. Там нас принял колонель-лейтенант Булстроед.
Угостив нас кофе, он рассказал, что сам он тоже летчик, но несчастный случай - раскаленная частица падающей иллюминационной ракеты попала во время праздника в глаз - заставил перейти на штабную работу. Колонель-лейтенант быстро разрешил все наши вопросы, снабдил необходимыми справочниками и информацией, и к полудню все наши дела были закончены.
Нас попросили еще раз к столу. Там наша беседа скоро склонилась к самому животрепещущему вопросу - открытию второго фронта.
- Почему союзники так долго тянут с организацией наступления через Ламанш?
- Как это, почему тянут? - искренне удивился хозяин. - Ведь наши летчики чуть не ежедневно бомбят промышленные центры Германии!
- Это, разумеется, очень хорошо, но бомбардировка Кельна или Гамбурга с воздуха не отвлекли с Восточного фронта еще ни одной дивизии вермахта. Целый год наша Красная Армия отражает натиск главных сил фашистских головорезов один на один…
Булстроед нахмурился:
- Кроме авиационных налетов, - мы помогаем вам оружием. Только что по всей Англии проходил двухнедельник помощи Советскому Союзу.
Об этой "помощи" мы вскоре узнали любопытные детали. Рабочий класс Англии, действительно желавший сделать все возможное для поддержки титанических усилий советского народа, работал в те дни с максимальной отдачей. Зная, что продукция, изготовленная в течение этих двух недель, предназначается Советскому Союзу, рабочие трудились изо всех сил, значительно подпяли производительность труда и увеличили количество выпускаемых изделий.
Совсем иначе смотрели на это предприниматели. Они использовали энтузиазм рабочих в целях получения дополнительной прибыли. В результате этого Советский Союз получил лишь то, что было изготовлено сверх обычного, основную же продукцию спустили по спекулятивным ценам тем, кто больше платил…
Мы уже собирались распроститься, когда вошла стройная девушка-офицер и передала Булстроеду объемистую книгу.
- В этом атласе имеются карты, схемы и кроки, а также описания всех существующих аэродромов по предстоящему вам маршруту полета, - сообщил через переводчика Булстроед. - Если мистер майор соблаговолит дать свою подпись в том, что обещает при возвращении вернуть нам этот материал, то он может захватить его с собой.