Соответственно с этой космософической антропологией Гогенгейм постулирует существование трех миров. Это природа, включающая в себя весь материальный мир, человечество как таковое и мир женщины, или собственно матрица. Последняя называется у Гогенгейма "мельчайшим и уязвимейшим миром" (IX, 180). Для знатоков мистической терминологии такое определение заключало в себе больше чем просто оценку, поскольку именно в таинственной глубине мельчайшего мира раскрывается величие сотворенного. В медико-философском смысле женщина стоит по отношению к большому миру ближе, чем мужчина, который более отдален от мира природы (IX, 182). Матрица вмещает в себя все существо женщины и не сводится только к органам, ответственным за размножение и кормление детей. В этом смысле женщина является центром мира и скрывает в своем смиренном умалении великую мистерию. Со всех сторон ее окружает кожа, "а внутри нее находится матрица" (IX, 192). В своих размышлениях о матрице Гогенгейм привлекает библейский материал. "Существуют, – пишет он, – три матрицы. Это вода, над которой носился дух Божий и из которой были созданы матрицы на небе и земле. После этого возникло небо и матрица Адама, который был слеплен руками Господа. Вслед за тем появилась женщина, матрица всех людей до скончания века" (IX, 192). В космологические рассуждения Гогенгейма вплетаются апокалиптические нотки. Он говорит об эсхатологических перспективах женщины как "последнего мира". Ощущая себя пророком, толкования которого не выходили за рамки природы и причинно-следственной взаимосвязи, Гогенгейм мог бы во всеуслышание заявить о наступлении эпохи женщины. В свете его теории матрицы это было бы логичным и последовательным шагом. Однако, несмотря на легкие наброски перспектив будущего, книга "Парамирум" не заходит так далеко.
В соответствии с учением о трех видах матрицы, рефлексии подвергается и макрокосмический базис, на котором зиждется величественное здание материи. Само это слово не случайно ставится автором в тесную взаимосвязь с латинским mater , что в переводе означает "мать". Для философской дискуссии характерна ситуация, когда логическая ошибка и догматические представления о материи приводят в результате к появлению фатальных идеологических картин. Так, в гностических учениях, манихействе, неоплатонической и идеалистической моделях мы имеем дело с демонизацией материального мира и вместе с ним женского начала, а в марксистско-ленинской философии сталкиваемся с фактическим обожествлением материи.
Несмотря на то что Гогенгейм проявлял неподдельный интерес к некоторым положениям неоплатонизма и гностицизма (позднеантичная идеология с ярко выраженным дуализмом плохого и хорошего миров), он был далек от мысли приписывать материи дурные свойства. В этой связи матрица не рассматривается им как нечто негативное или злое. В то же время было бы опрометчивым говорить о том, что Гогенгейм восхищался женщинами и в этом смысле стоял у истоков современного феминизма. Недопустимо разделять древние и средневековые теории на "прогрессивные" и "обусловленные временем". Именно такие дефиниции мешают правильному пониманию и взвешенной оценке традиционного схоластического учения о женщине как "неполноценном творении", о чем Гогенгейм пишет с той же интенсивностью, что и Фома Аквинский. На самом деле эта теория отражает не только средневековую реальность, когда женщина, созданная из матрицы Адама, занимала подчиненное положение по отношению к мужчине. Ее задний план занимает платонический миф о неполноценности и ущербности человека, которые распространяются на оба пола. В знаменитом диалоге Платона "Пир" этот миф звучит из уст Аристофана. Согласно содержанию мифа, человек изначально представлял собой двуполое существо, в котором были слиты женское и мужское начала. Однако в какой-то момент Зевс разрубил целостного человека на две части, которые с тех пор ищут друг друга. В соответствии с мифом, каждый человек, которому для полного счастья необходимо воссоединение с существом противоположного пола, является "неполноценным творением". Нельзя не согласиться с тем, что в схоластике акцент делался именно на ущербности женщины, поскольку в ней заключена львиная доля человеческой сексуальности. Очевидно, что именно в этом кроется духовно-историческая основа учения о "неполноценном творении", которое, в свою очередь, никак не связано с негативной оценкой матрицы и материи.
По аналогии с творением человека из матрицы, сочинение Парацельса "Philosophia ad Athenienses" учит, что "все творения произошли из материи" (XIII, 390). Не случайно, что места, подтверждающие нетварность материи, находятся в тех работах Парацельса, подлинность которых оспаривается. Отголоски этого учения, которое в полном виде представлено у Аристотеля, можно обнаружить, к примеру, в сочинении "О природе вещей" (XI, 360). Книги, относящиеся к парацельсистскому кругу, отличает склонность к догматической точности передачи мыслей Парацельса. В них редко можно заметить тенденцию к искажению учения мастера. В этой связи учение о нетварности материи нельзя назвать аутентичным для Гогенгейма. Он признавал тварность материи, но вместе с тем рассматривал ее как "великую мистерию" (mysterium magnum), что засвидетельствовано в его творчестве от ранних работ до "Великой астрономии". "Материя всех вещей", согласно Гогенгейму, лишена образа и свойств. По его представлениям, "она необъяснима и не составляет образа. Она не обладает какими-либо качествами и бесцветна". Эта первоначальная материя составляет внутреннее основание всех творений. В этой связи представители поздней парацельсистской школы, предвосхищая слова Гете во второй части "Фауста", говорят о матери, а в некоторых случаях праматери всех звезд: "Эта великая мистерия стала матерью всех элементов, а действуя в них, также и праматерью всех звезд, деревьев и творений из плоти. Как от одной матери рождаются дети, так же и от великой мистерии родился весь тварный мир. Так что великая мистерия является матерью всех смертных вещей" (XIII, 390). Эта формулировка, в которой прославляется "великая мистерия" и одновременно излагается принцип рождения и смерти, восходит к ранней работе Гогенгейма "Volumen Paramirum" (I, 182).
В книге "О метеорах" элементы рассмотрены более детально (XIII, 131, 135, 139). Бесцветность воды и воздуха отражают общую неопределенность, которая характеризует материнское начало. Материнские функции присущи огню (IX, 30). Три принципа соли, серы и ртути также называются Гогенгеймом "матерью всех вещей" (XIII, 163), что вовсе не исключает их участия в вещах, созданных человеком. Материя, в которой отчетливо действует женский принцип, называется здесь "массой" (XIII, 190), которой присущ необыкновенный энергетический потенциал. Последний Гогенгейм образно называет "ружейным порошком", то есть порохом (XIII, 189). Об отношениях массы и энергии он пишет: "Знайте, что масса есть не что иное, как ружье, приготовленное для выстрела. Чем ближе рождение, тем плотнее и тверже кожа" (XIII, 190). Существует множество объяснений этого места. Так, согласно довольно натянутой интерпретации швейцарского врача Ойгена Бирхера, оно может быть истолковано как модель для атомной энергии. [202] Понятие "ружье" Зигмунд Фрейд использует в качестве символа женской сексуальности. [203] Врач, желающий разобраться в устройстве человека, а тем более познать тайну женской природы, должен хорошо представлять себе макрокосм и быть сведущим в естественных науках. Именно естественнонаучные познания в книге "Парагранум" образно называются первой колонной медицины. В санкт-галленском "Парамируме" мы читаем: "Поскольку врач лучше всех других может славить и прославлять Бога, он должен и знать больше остальных" (IX, 190).
Взятое по отношению к женщине, это высказывание сводится к "познанию микрокосмы" (IX, 212). Поскольку понятие "микрокосм" употребляется в мужском роде, женский мир назван автором "микрокосмой" (IX, 210). Здоровье и болезни необходимо рассматривать в экологической взаимосвязи: "То, что земля уничтожает в дереве, уничтожается также в матрице. И напротив, то полезное, что получает дерево, прибавляется и в матрице…" Приведенная цитата вовсе не является оскорбительной схематизацией медицинского видения Парацельса. Эта мысль, выраженная в упрощенной форме, находит подтверждение и в других его сочинениях. По мнению Гогенгейма, смерть дерева или рыбы находится в причинной взаимосвязи с болезнью и "великим умиранием" (I, 186) человека. Различные яды и ядовитые созвездия могут нарушать гармонию великой мистерии, что самым серьезным образом отражается на здоровье людей (I, 184).
Именно в этом свете следует рассматривать высказывание, согласно которому "все наши болезни, скорбь и несчастья происходят от женщин" (IX, 188). Как и в прежних случаях, эти слова вовсе не служат иллюстрацией враждебного отношения Гогенгейма к женщинам. Речь идет исключительно об окружающем мире, порождающей матке и космологических взаимоотношениях матери со своими детьми. Сложные переплетения внутри этой таинственной системы и называются автором "женскими" болезнетворными факторами.
В таинственную глубину матрицы уводит нас известная и широко цитируемая фраза, выбитая на памятнике Парацельсу в Айнзидельне. Этот монумент неизменно вызывает удивление у туристов, которые вместо изваяния знаменитого врача видят перед собой женскую фигуру, символизирующую мать. В оригинальной версии цитата, украшающая памятник, звучит следующим образом: "Ребенок не испытывает необходимости в звездах или планетах. Для него звездой и планетой является мать. Семени нужен рост, который и начинается после попадания его в землю. Однако земля бессильна дать рост семени, если она не будет согреваться солнцем" (I, 179).
Итак, ребенку не нужны звезды или планета. В образе своей матери он находит и то и другое. Здесь автор в первую очередь имеет в виду матрицу, тело женщины, представленное как микрокосмическая защитная оболочка и не сводимое, как было сказано выше, к матке. Истолкованное в астрологическом ключе, это высказывание означает, что существование ребенка в утробе матери протекает независимо от влияния звезд, в то время как момент его появления на свет имеет судьбоносное значение. В свете учения Гогенгейма о женщине эта фраза получает еще более широкое толкование. Мать не только защищает ребенка. Помимо этого она оказывает на него колоссальное влияние, причем не только в физическом отношении. Именно в этом контексте раскрываются упомянутые выше мимоходом понятия женского мозга, женского сердца и женского духа. Основой для взаимосвязи между женским духом, матрицей и становлением человека снова выступает важное для истории медицины понятие воображения. Оно играет важную роль в процессе зачатия и рождения. Продолжая "Книгу о рождении", написанную в ранний период, Гогенгейм высоко ставит значение традиционной антично-средневековой концепции. В новом издании "Парамирума", осуществленном Францем Штрунцем, написано: "Человек – это семя. Он является семенем мужчины и женщины. Семя принадлежит ему и содержится в нем. Однако за его развитие ответственна женщина" [204] .
В матрице человек "создается, формируется и приуготовляется к рождению… точно так же, как это происходило во время рождения в мир первого человека" (IX, 194). Начиная с Гиппократа женщина традиционно воспринималась как сосуд для семени, а ответственность за зачатие лежала целиком на мужчине. Матрица, обладая собственной внутренней динамикой, сосредоточивает в себе мощную притягивающую силу, которая по своему воздействию сравнима с магнитом. Такое представление напоминает теорию Шопенгауэра о волевом начале в природе, динамика которого вызывает к жизни те или иные вещи. Наступление беременности зависит от матрицы, без участия которой женщина "не беременеет и не получает семени от мужчины" (I, 295). Выбор пола будущего младенца также целиком находится в ведении матрицы. Об этом, в частности, подробно написано в диссертации Сибиллы Ленц. [205]
Развитие человека как духовной личности, его восприимчивость к заболеваниям, уровень присущего ему иммунитета зависят, по Гогенгейму, от силы воображения беременной женщины. В связи с этой теорией мы находим у него пространные размышления о духовных способностях женщины. Впрочем, следует отметить, что автор, либо в силу личного опыта, либо руководствуясь велениями времени, невысоко ставит способность женщины к духовно-воображательному творчеству. Гораздо с большим энтузиазмом Гогенгейм говорит о духовных достижениях Платона, Аристотеля, известного ренессансного мистика Пауля Хофхаймера из Зальцбурга (умер в 1534 году) и "Дюрера из Нюрнберга в живописи". Воображение женщины влияет не только на неудачные роды, о которых много говорится в работах нашего героя. От женского духа, раскрывающегося в позитивном воображении, зависят вершины творческой активности человечества. При этом для матери недостаточно просто вообразить себе высокоодаренного человека в качестве желаемого идеала для своего сына. Прежде всего женщина должна прийти в "познание этого искусства и этой мудрости". "Если бы они (женщины) были так же умны (как Платон, Дюрер и др.) и так же упражняли бы свое воображение, то им нечего было бы возразить! Как много нового возникло бы из того, что до сих пор остается лежать нетронутым", – писал Гогенгейм во время пребывания в Санкт-Галлене (IX, 296).
Как правило, выражение "до сих пор", употребленное Гогенгеймом в данном случае, интерпретируют по аналогии с его знаменитым "еще не поздно" (I, I, 82). До сих пор женщинам не удавалось достичь высот в философии, музыке и живописи. Однако, придя в "познание этого искусства и этой мудрости", женщина может далеко продвинуться в этих и других видах творчества. Нельзя не обратить внимания, что в гогенгеймовской модели даже высокоинтеллигентная женщина рассматривается в роли матери и роженицы. В том, что Гогенгейм призывает женщин не просто восхищаться Платоном, Аристотелем, Хофхаймером и Дюрером, но пытаться понять их, имплицитно присутствует идея необходимости введения высшего образования для женщин. Не случайно знаменитый чешский педагог Ян Амос Коменский считал Парацельса родоначальником своей концепции средневековой школы. [206]
Изучение сущности женщины Теофрастом фон Гогенгеймом протекало независимо от дискуссий о превосходстве одного пола над другим и было лишено малейших признаков сексизма. Хотя медицина исходит из того, что глаза человека фиксируют только те предметы, которые доступны для зрительного восприятия (IX, 184), целостное толкование той или иной вещи невозможно без учета ее невидимой сущности. Необходимо в очередной раз напомнить, что матрица не может быть сведена к железе, матке или коже женщины. "Знайте, – пишет Гогенгейм, – что я говорю о невидимых вещах. Ибо кто может похвастаться тем, что он заглядывал в анатомию матрицы?" (IX, 177). Далее он подчеркивает: "О матрице можно сказать, что она невидима, поскольку никто из людей не видел ее, эту первичную материю. Да и кто мог видеть то, что было прежде него? Мы все произошли из матрицы, но ее никто не видел, поскольку она существовала еще до появления людей" (XI, 190).
В отличие от конкретных результатов работы анатома на секционном столе, таинственную теорию матрицы сложно одобрить или, наоборот, подвергнуть критике. Невидимость матрицы имеет много общего с теоретически обоснованным незнанием, которое Сократ считал надежным методом познания, с той заинтересованностью новой темой, которая свойственна всем нам. Но даже при самом въедливом исследовании этой темы невозможно избежать белых пятен. Кажется, что объективная теория женщины никогда не будет разработана. И меньше всего этого следует ожидать от мужчин.
Основной ошибкой Гогенгейма было то, что он пытался объяснить женщину, исходя из особенностей ее половых органов. Он описывает матрицу, "которая расположена внизу тела женщины и отвечает за целое", а в остальном сопоставляет женщину по внешним и внутренним признакам с мужчиной. Впрочем, это можно списать на рассеянность врача, который на миг забыл о том, "что в мире есть дыра, через которую в него проникает рука Божья и творит там все, что угодно Его воле", а также то, "что Бог, создав женщину, заключил в ней целый мир"! (IX, 195). Такого рода высказывания характеризуют особый взгляд исследователя на те вещи, которые претендуют на звание "парамедицинских" или "парафеминистских". При этом нельзя забывать и о конкретных медицинских достижениях врача, который четко разграничивал мужские и женские симптомы во время постановки диагноза заболевания. Такого рода наблюдения побудили Гогенгейма ввести термин "женское лекарство". Гогенгейм был первым, кто употребил это понятие в немецком языке (IX, 193) [207] , в то время как "женские" сигнатуры в лечебной ботанике имеют допарацельсовское происхождение.
Для должной оценки метода "Парамирума" необходимо пристально взглянуть на изменение перспектив в истории современной медицины, абстрагируясь при этом от так называемых альтернативных течений. Уже один из известнейших парацельсистов, нидерландец Иоганн Баптист ван Хельмонт (1579–1644), интерпретировал учение о матрице в более узком смысле: "Только матка делает женщину тем, что она собой представляет". Еще более радикальная формулировка принадлежит классику медицины Нового времени и величайшему врачу позитивистского столетия Рудольфу Вирхову (1821–1902), основателю клеточной патологии и либерально настроенному депутату бисмаркского парламента. Этот человек, которому едва ли не поставили памятник при жизни и который наверняка не раз беседовал о Парацельсе со своим современником, английским поэтом-романтиком Робертом Браунингом, писал в своем исследовании "Родильное состояние. Женщина и клетки" (1848) следующее: "Женщина является женщиной исключительно в силу наличия у нее репродуктивной железы. В ней кроются секреты своеобразия ее тела и ее духа, тайна ее пищеварения и нервной деятельности. Сладкая нежность и округлость членов, приятная полнота таза, развитая грудь, неизменно звонкое звучание голоса, роскошные волосы в сочетании с нежной и бархатистой кожей, глубина чувств, непосредственность восприятия, преданность и верность – словом, все то, что восхищает нас в женщине, обуславливается деятельностью яичника" [208] .
Таким образом, из интуитивных предчувствий Парацельса возникла отрасль науки, а метафизика женского тела утратила облагораживающую приставку "мета". Гогенгейму было бы неприятно узнать, что намеченные им невидимые константы женской сущности оказались сведены к видимым и осязаемым элементам. Праматерь всего сущего, заключающая в себе невиданный энергетический потенциал, уступила место немецкой домохозяйке. [209] Тезис, отводящий женщине роль ее репродуктивной железы, свидетельствует не только о вкладе Гогенгейма в прогресс медицинского знания. Он уводит нас в глубь парацельсистской теории и показывает, что стоит за ней. Оказывается, что выведение особенностей женской сущности из особенностей строения ее репродуктивной железы уходит своими корнями в учение о четырех жидкостях, которое Гогенгейм, начиная со своей первой лекции, отчаянно критиковал.