Это крушение надежд и горечь разочарования Теофраст фон Гогенгейм выразил в мысленной картине снега, задушившего ростки новой эпохи. В его бумагах, не предназначенных для публикации, Гогенгейм сравнивал Реформацию с "тихим весенним ветерком, который растопил снег". Однако очень скоро его дуновение перестало ощущаться. На землю выпал снег, похоронивший под собой надежды на скорое наступление лета. [234] По всей видимости, Гогенгейм воспринимал Реформацию как один из возможных путей к блаженной жизни. Испытав разочарование в своих чаяниях, доктор Теофраст, как и после описанного выше запрета на публикацию его трудов, разразился серией полемических сочинений. В них он рьяно выступает против любых институционализированных религиозных направлений. Он не оставляет живого места даже на своем любимом учителе Ульрихе Цвингли, признавая, впрочем, его заслуги в борьбе против торговли кровью и коррупции в церковных кругах. Эта критика звучит следующим образом: "паписты, лютеране… цвинглианцы, баптисты, гуситы, пикарды (ранние чешские пиетисты)… они принадлежат не к вечной, а к временной земной церкви". В своей речи, посвященной колдовским элементам в распространенной практике экзорцизма (sermo in incantatores), религиозная полемика между конфессиями рассматривается Гогенгеймом как аргумент в пользу того, что ни одна из названных им ветвей христианства не обладает истиной: "Ни Лютер, ни Цвингли не способны изгнать папу. Папа, в свою очередь, также не может изгнать Лютера, Цвингли или баптистов. Цвингли бессилен в этих делах так же, как и другие. На них подтверждаются евангельские слова о том, что сатана не может изгонять сатану" (PR, 170). Современники Гогенгейма не могли до конца осознать пророческого значения этих слов, так что злосчастный мыслитель, ополчившийся против всего мира, оказался в вынужденной изоляции. Это время одиночества Гогенгейма Курт Гольдаммер называет "периодом его величайшей скорби" (PS, 17). Бедный скиталец нашел прибежище в Аппенцелле, природа которого как нельзя более соответствовала его внутреннему состоянию. К сожалению, путаные, вычурные и порой с трудом поддающиеся прочтению тексты, написанные Гогенгеймом в этот период, практически ничего не рассказывают нам о его пребывании в Аппенцелле. Биографы, рассказывающие о подробностях его жизни в этом пустынном уголке, основываются больше на своей фантазии, чем на реальных источниках. Начиная с 1532 года, жизненный путь Гогенгейма на несколько лет теряется. Мы не знаем, где он жил и куда путешествовал в течение этого времени. Известно лишь, что в это время Гогенгейм посетил Инсбрук, где произвел негативное впечатление на его жителей. Возможно, этому способствовали потрепанная одежда и следовавшая за ним слава закоренелого бродяги, который "показался недостаточно хорошо наряженным в этом чистеньком городе" (IX, 561). Несмотря на свою ценность, эта автобиографическая заметка, написанная Гогенгеймом в Меране, не имеет никакого отношения к его пребыванию в Аппенцелле. Гораздо важнее сведений о маршрутах, по которым передвигался наш неисправимый пилигрим, оказывается строчка, появившаяся в его сочинении приблизительно в это время. Гогенгейм пишет о том, что он "отошел от нее и занялся другими делами" (IX, 25). В данном случае под "ней" подразумевается медицина. Это временное оставление врачебных занятий было, по всей видимости, связано с написанием объемного богословского труда, работа над которым не оставляла времени для других дел. Отдельные указания говорят о том, что Гогенгейм в 1532/1533 годах серьезно занимался толкованием Библии, сосредоточиваясь главным образом на значении Тайной вечери. Акцент его внимания сместился с медико-психиатрической темы на богословские вопросы, связанные с особенностями учения анабаптистов. С большой вероятностью можно предположить, что именно в Восточной Швейцарии им были написаны работы о смысле таинства крещения, в которых помимо чисто теоретических вопросов рассматриваются также специфически швейцарские реалии. Многое говорит о том, что он побывал в это время в Гайсе, Хундвиле, Урнеше и Бюлере. Наконец, в одном из календарей 200-летней давности прямо написано о том, что знаменитый врач действительно был в Аппенцелле и откликался там на имя Гогенер. Мы не можем убедительно доказать или опровергнуть это утверждение. Однако в аппенцелльском диалекте имя Гогенгейм действительно способно легко превратиться в Гогенера. Существует версия, что у истоков легенды о Гогенере стоит известный швейцарский врач Альбрехт фон Халлер (1708–1777). Однако это маловероятно. Халлер был самым начитанным швейцарцем своего времени и обладал энциклопедическими познаниями. Он считался лучшим знатоком альпийских растений и помимо научной деятельности на досуге занимался поэзией. Ему принадлежат философские стихи "Альпы" и "О происхождении зла". Этот человек после посещения Казановы, которого он называл "физическим и духовным гигантом", обогатил историю парацельсистских исследований очередной версией его биографии. В составленном им словаре "Библиотека медицинской практики" он писал: "Филипп Ауреол Теофраст Парацельс Бомбаст фон Гогенгейм был первым человеком, решившимся проникнуть в таинственную сферу химии. Родиной Парацельса был Гайс в Аппенцелле, а вовсе не Айнзидельн, как говорят многие. Изначально его звали Гогенер" [235] . Халлер пишет об отце Гогенгейма, который, по его мнению, был врачом, а также о путешествиях Теофраста, маршрут которых он прокладывает преимущественно через области, богатые залежами металлов. Вслед за похвалой познаниям Парацельса в области химии идут замечания о лечебных растениях и применении знаменитых опиумных пилюль. Высшим признанием мастерства Парацельса, по Халлеру, является доверие к нему самого Эразма Роттердамского, как известно, лечившегося у Гогенгейма. Халлер упоминает также об ошибках и просчетах Гогенгейма, которые все же бледнеют перед его заслугами, и прежде всего в области химии. Немаловажными оказываются содержащиеся здесь сведения об издании работ Парацельса Иоганном Хузером. Примечательно, что в огромном потоке дилетантских исследований о Парацельсе, захлестнувшем XVII и XVIII столетия, мы встречаем указание на это издание. Во время Халлера, Шопенгауэра и Гете такие попытки отразить фактическую реальность были весьма редкими. Халлер не занимался специальным изучением жизни и творчества Парацельса. Положительный характер оценки Гогенгейма, данной Халлером, объясняется тем, что при всей спорности личности Парацельса его заслуги перед наукой уже не подвергались сомнению в век Просвещения. Научные достижения и острый ум Парацельса неприятно оттеняют внешний облик и поведение ученого. Вспоминается широко цитируемый пассаж из книги ученика Халлера Иоганна Георга Циммермана "Об опыте врачебного искусства" (1787): "В остальном он жил как свинья и выглядел как обыкновенный извозчик. Особое удовольствие он находил от общения с толпой и низшими слоями общества" [236] . Помимо этого, Циммерман упоминает о пристрастии Гогенгейма к выпивке. Многие биографы Парацельса склонны описывать его образ жизни в Аппенцелле в духе характеристики Циммермана. Гогенгейм предстает перед нами неухоженным, праздношатающимся человеком, который намеренно избегает общения со своими учеными современниками и предпочитает проповедовать свои идеи в обществе простых и необразованных людей. Этот образ Гогенгейма стал со временем традиционным. Он был воспринят даже серьезными исследователями Парацельса, среди которых можно назвать главного врача и генерал-лейтенанта Ойгена Бирхера, известного авторитета в области истории медицины Карла Зюдхоффа и австрийского медицинского советника Эдвина Роснера. [237] Временем пьянства и непристойного поведения называются периоды жизни Гогенгейма в Бюлере, Роггенхаузене и других местах, о которых мы, вследствие скудости источниковедческой базы, не имеем ни малейших представлений. Историческая неизвестность приводит подчас к настоящим курьезам. Превращение Парацельса в коренного жителя Аппенцелля и гражданина Аарау относится именно к таким курьезам. Возможно, здесь не последнюю роль сыграло желание территориально приблизить Гогенгейма к месту работы Ойгена Вирхова, директора кантональной больницы Аарау и одного из основателей Швейцарского общества Парацельса (1882–1956). Здесь в игру вступает стремление интерпретировать любой неясный или двусмысленный фрагмент росчерка автора как главное свидетельство, подтверждающее его пребывание в Аппенцелле.
В данном случае речь идет об одном из его текстов, посвященных значению тайной вечери. Его название звучит следующим образом: "О том, что в хлебе и вине содержатся тело и кровь Христа, а также о том, как верующие могут увидеть это". На экземпляре из Вольфенбюттеля мы находим приписку "Editum Roknh… ad socios fideles". За буквой "h" следует непонятный росчерк. Указание на время написания отсутствует. Точное воспроизведение этого corpus delicti выглядит так:
...
editum
Это "Написано в Рокнх… для всех единоверцев" [238] служит точкой отсчета. Процитированный отрывок содержит информацию о двух фактах биографии автора. В нем говорится о месте пребывания Гогенгейма и о некоей общине, которая, возможно, образовалась вокруг него. В 1936 году специалист по творчеству Парацельса Карл Зюдхофф предположил, что таинственное "Рокнх…" может обозначать Роггенхаузен в Аарау. Эта версия нашла отражение в относительно недавно вышедшей статье Эдвина Роснера "Путь Гогенгейма из Санкт-Галлена в Аугсбург". Роггенхаузен (сегодня – одно из излюбленных мест для отдыха в Аарау) упоминается автором более девяти раз. Примечательно, что Роснера интересуют прежде всего те аргументы, которые подтверждают факт пребывания Гогенгейма в Роггенхаузене, в то время как противоположная точка зрения вообще не рассматривается в статье. Автор обращает внимание на то, что на немецкоязычном пространстве насчитывается в общей сложности шесть Роггенхаузенов и родственных им по звучанию Рокенхаузенов. За исключением Роггенхаузена в Аарау, другие местечки с тем же названием сильно удалены от Санкт-Галлена. В качестве примера Роснер приводит Роггенхаузен в Эльзасе, Пфальце и Пруссии.
Если Зюдхофф датирует документ началом 1533 года и считает местом его написания Роггенхаузен в Аарау, то Роснер, не оспаривая гипотезу Зюдхоффа о локализации текста, предлагает датировать его летом 1532 года. [239] При этом Роснер ничего не говорит о ситуации, сложившейся в Аарау к 1530 году, и ни словом не упоминает о "надежном основании", которое побудило Зюдхоффа сделать соответствующие выводы. Это "надежное основание" стоит в одном ряду с прочими исследовательскими курьезами, которые нередко встречаются в научных биографиях Парацельса и которые самым серьезным образом испытывают на себе влияние личностных мотивов. Так, в своей книге, изданной в 1936 году, Зюдхофф пишет: "Вместе с моим другом профессором и хирургом Бихером из Аарау мы гуляли по прелестным лесным районам Роггенхаузена, однако не смогли найти там места, которое с полным основанием можно было бы считать аарауским прибежищем Гогенгейма" [240] . Тем не менее, несмотря на отсутствие фактических подтверждений, Зюдхофф в конечном итоге принял позицию Бирхера. Другими словами, Бирхеру, по всей видимости, удалось убедить ведущего исследователя творчества Парацельса и одного из самых известных историков медицины в правоте своей точки зрения о пребывании Гогенгейма в Аарау! Кроме упреков в локальном патриотизме, здесь можно привести аргументы из истории Аарау, которые ставят под сомнение деятельность религиозного писателя и проповедника в Роггенхаузене.
– Мыза Роггенхаузен, или Рокенхузен, которая ведет свое название от слова roc ("скала"), впервые упоминается в источниках в 1308 году. В средние века здесь находился монастырь Веттинген и обитель Бюромюнстер. В XV веке там оставалось около четырех крестьянских хижин, в которых в общей сложности проживало около 20 человек. В 1527 году Роггенхаузен отошел к городу Аарау. Гостиничный бизнес здесь начал развиваться уже в Новое время. Вероятность того, что уже в XVI веке в Роггенхаузене могли надолго останавливаться иностранцы, ничтожно мала.
– Другим доводом против возможного пребывания Гогенгейма в Роггенхаузене может служить строгая политика властей Аарау в отношении баптистов и последовательное насаждение Реформации после 1528 года. Обстановка здесь была гораздо более напряженной, чем в Санкт-Галлене, Тургау и Аппенцелле. Здесь не было места для светского проповедника, взгляды которого были далеки от ортодоксального протестантизма. Еретические "единоверцы" тем более не могли рассчитывать встретить здесь радушный прием.
– Наконец, мнение Зюдхоффа о мнимом пребывании Гогенгейма в Роггенхаузе страдает явной нелогичностью. "Пребывание Гогенгейма в кантоне Аппенцелль продолжалось недолго… В настоящее время я больше склоняюсь к мысли о переезде Гогенгейма в аарауский Роггенхауз". Если "Рокнх" служит основным доказательством пребывания Гогенгейма в Аппенцелле, то, по всей видимости, он должен был оттуда переместиться в Аарау. Однако все прочие сведения указывают скорее на его последующие путешествия в направлении Тироля и Южного Тироля, в то время как Аарау находится в противоположной стороне. Кроме того, в архивах Аарау отсутствуют даже самые мельчайшие доказательства, которые бы подтверждали тезисы троих выдающихся ученых. [241]
Более правдоподобной представляется ранняя интерпретация Зюдхоффом загадочного "Рокхн", под которым может с большим основанием скрываться деревушка Роггенхальм, расположенная неподалеку от Бюлера. Именно через это местечко проходит старый путь из Санкт-Галлена в Гайс и Аппенцелле. Роггенхальм впервые упоминается в 1390 году в инвентарной записи, где сказано об уплате десятины священнику церкви святого Лоренцо. Здесь Гогенгейм мог устроиться с большими удобствами, чем в Аарау. В землях Аппенцелля царила терпимая религиозная атмосфера. Даже в период наступления Реформации здесь свободно звучала проповедь анабаптистов. Примерно такая же обстановка была и в Тургау. В поселке, состоявшем из нескольких крестьянских домов, покрытых соломенными крышами, каждый мог спасаться по своему собственному усмотрению. Здесь быстрее, чем в любом другом месте, можно было найти "друзей по вере". Предположительное место пребывания Гогенгейма описывает журналист Андреас Бенцигер, посетивший одну из хижин Роггенхальма, которые стоят там и сегодня: "С отяжелевшего с годами ясеня взгляд переходит на стоящий рядом каштан, благородные ветви которого во времена Гогенгейма не были украшены телевизионной антенной. Затем ваши глаза устремляются за ограду и упираются в верхний край каньона, в котором в то время еще не была построена фабрика". Возможно, что именно в этой деревушке под сенью ясеня и каштана в 1532 или 1533 годах обосновался Гогенгейм. [242] Здесь незадолго до начала Реформации была открыта первая в этих землях начальная школа. Сельский учитель, скромно, но ответственно выполнявший свои обязанности, брал за обучение пять гульденов за квартал. Летом занятия начинались в пять утра, а заканчивались в половине восьмого, после чего дети могли отправляться работать на поле. [243]
Наличие элементарного образования, относительно высокий уровень жизни, достигнутый благодаря активному крестьянскому труду, который многие совмещали с производством сукна на дому, создавали благоприятную атмосферу для общения. На этой основе теоретически могла зародиться духовная дружба (например, в форме совместного чтения Библии) между отдельными аппенцелльцами и Гогенгеймом. Пауль Штеркле предполагает, что здесь же Гогенгейм мог общаться с доктором Антонием Леу, который вплоть до 1532 года жил в Санкт-Галлене, а после занимался врачебной практикой в Аппенцелле. В тот же период в землях Аппенцелля подвизался другой известный доктор Якоб Брюлизауэр, которого Рютинер называет испанцем. Оба, Леу и Брюлизауэр, "должны были быть хорошо известны Парацельсу, знаменитейшему князю среди врачей" [244] . Предположение, что Гогенгейм действительно был в Аппенцелле, звучит довольно убедительно. К тому же доказательства, подтверждающие факт пребывания Гогенгейма в аппенцелльских землях, представляются весьма весомыми.