Бомбаст фон Гогенгейм, швабская дворянская фамилия, свидетельствует о том, что предки Гогенгейма проживали в Южной Германии. Рыцарское наследие скитальца, находящегося на грани обнищания и зависимости, значило для духовной конституции Теофраста фон Гогенгейма не меньше, чем его упертое, грубое швейцарство. Дворянский род Бомбастов фон Гогенгеймов известен еще со времен Штауфенов. "Некий Эгилольф фон Гогенгейм сделал в 1110 году богатые пожертвования монастырю Хирзау, а во время правления Фридриха II мы встречаем другого представителя рода Гогенгеймов Эберхарда" (Якле). [257] Прибавка "рекомый Бомбаст" (Баумаст) появляется впервые в 1270 году в документе о дарении. Следы предков Гогенгейма уводят нас в Эсслинген и в деревню Плининген под Штуттгартом, где некогда стоял замок Гогенгеймов. Именно Пленинген на долгие годы стал обиталищем Гогенгеймов. В XV веке наиболее заметным поселением в этой местности стал Рит в Штрудельбахтале, на месте которого впоследствии возник поселок Зелендорф. Сегодня здесь проживает около 900 человек, а сам поселок в 1972 году вошел в состав большого районного центра Вайхингена. По всей видимости, одна из ветвей рода Бомбастов фон Гогенгеймов осела там еще до 1436 года. В одном из источников, датированном 25 мая 1436 года, упомянут юнкер Ганс Бомбаст. Источник называет его хозяином владений Тевтонского ордена в Рите. Настоящую музейную ценность представляет собой надгробная плита из ризницы небольшой церквушки в Рите. На ее поверхности можно с трудом разобрать невразумительную готическую надпись: "Здесь… лежат Ганс и Трюттвин фон Гогенгейм… да покоятся они в мире". Ранее эта плита, обнаруженная в 1909 году, находилась под полом между главным входом и церковной кафедрой. Надпись венчает герб Бомбастов фон Гогенгеймов, на котором изображена косая перекладина, украшенная тремя шарами. Этот же узор повторяется в орнаменте высокого остроконечного шлема, увенчанного пышным султаном. Оба имени, указанные на надгробной плите, мы обнаруживаем также в тексте источника от 1 ноября 1456 года, согласно которому "Маргарита Трютвинн, блаженная вдова Ганса фон Гогенгейма" продала монастырю Херренальб право на доход с виноградников. [258] Помимо Ганса и Маргариты фон Гогенгейм, можно привести имена еще двоих мужчин, носивших ту же фамилию. Это комтур иоаннитского ордена Йорг фон Гогенгейм и хозяин ритского замка Вильгельм фон Гогенгейм, об активной деятельности которого свидетельствуют юридические документы между 1448 и 1499 годами. Не следует отбрасывать возможность существования в это же время третьего представителя рода Гогенгеймов, которого также звали Вильгельмом. Так, в известном виттенбергском списке имя "Вильгельма фон Гогенгейма рекомого Бомбаста 18 лет отроду" следует сразу за именем главного лесничего. При этом датой рождения упомянутого в списке Гогенгейма назван 1446 год. Если этот Вильгельм идентичен хозяину замка в Рите, то можно предположить, что в данном случае мы имеем дело с ошибочной записью года рождения. Однако последующее несовпадение ряда мелких деталей, возможно, указывает нам на существование еще одного Вильгельма фон Гогенгейма. Если допустить это предположение, то оба Вильгельма могли в равной мере претендовать на роль отца будущего студента медицины. Об упомянутом выше комтуре иоаннитского ордена известно, что он имел внебрачного сына Георга фон Гогенгейма, будущего магистра ордена в Хайтерсхайме в Брейсгау. Других детей у комтура, по всей видимости, не было. О юном комтуре, который в 1554 году жил в Бубиконе, находящемся в кантоне Цюрих, вспоминает Михаил Шютц: "Георг фон Гогенгейм… – читаем мы у него, – перед достойными доверия людьми признал, что отец Теофраста, господин Вильгельм, является сыном брата его княжеской милости отца, рожденным вне брака". [259] Можно с большой долей уверенности предположить, что дедушку Теофраста звали Вильгельмом, поскольку, согласно распространенному в то время правилу, незаконнорожденный сын в большинстве случаев получал имя отца. Однако вопрос о том, имело ли поколение деда Теофраста одного или двух Вильгельмов, носящих одинаковую фамилию, остается открытым. Несмотря на то что, судя по многочисленным данным, состояние Вильгельма из Рита в течение XV века увеличилось, переезд семьи Бомбастов фон Гогенгейм в Штрудльбах указывает на ухудшение ее материального положения. В настоящее время от резиденции Бомбастов в Рите сохранился лишь нижний этаж (бывший дом священника). По сравнению с изящным замком владетельных господ фон Райшах, которые с 1453 года распространили права владения на близлежащую сельскую округу, замок Бомбастов оставляет впечатление скромного рыцарского обиталища.
Впрочем, это обстоятельство не мешает современной сельской общине Рита с гордостью указывать на остатки жилища предков величайшего сына Германии всех времен. Путешественник, оказавшийся в Рите, не пройдет мимо щита с надписью "Парацельсусштрассе", а в местных источниках более позднего времени Парацельс неизменно называется великим.
Согласно имеющимся у нас сведениям, в конце XV века одна из ветвей дворянского рода Гогенгеймов находилась в удручающем положении. В 1481 году Вильгельм фон Гогенгейм был занесен в список студентов Тюбингенского университета с пометкой pauper ("бедный"). К сожалению, документы об окончании обучения и последующем образовании Вильгельма отсутствуют. Однако "Документы города Виллаха о жизни и смерти отца Теофраста Парацельса" (1538) могут служить подтверждением того, что он законным образом получил звание "лиценциата медицины" [260] .
Между 1481 и 1491 годами кочующий школяр странствовал, переходя из одного университета в другой. Чтобы поселиться в Айнзидельне, ему, очевидно, пришлось добиться согласия аббата Конрада фон Гогенрехберга, при котором монастырь пришел на грань духовной катастрофы. Аббат рассматривал Айнзидельн исключительно как богатый приход и источник дохода для себя и нескольких высокопоставленных монахов. Забота о душах была возложена на плечи белого духовенства. Позже эта миссия перешла к Лео Юду и Ульриху Цвингли, чье негативное отношение к бенедиктинцам того времени полностью совпадало с мнением Гогенгейма. Однако, несмотря на плачевную ситуацию в монастыре, сюда стекалось множество паломников для поклонения Марии Айнзидельнской. При жизни Николауса фон Флю святилище Марии Айнзидельнской и пещера отшельника из Ранфта превратились в настоящие паломнические центры Швейцарии. Харизма и известность Пресвятой Девы поднялись в это время на небывалую высоту. Так, некий юноша из Энтлебуха так страстно желал поклониться святыне, что "ничего не хотел, как только двигаться вперед и вперед" в Айнзидельн. [261] Даже порочный образ жизни насельников монастыря не мог умалить значение этого святого места. Многое говорит о том, что Теофраст фон Гогенгейм, известный своим благоговейным отношением к Богоматери и одновременно ожесточенной критикой монашества, на всю жизнь сохранил теплые воспоминания об айнзидельнской обители.
В документах, происходящих из Зальцбурга, упоминается некий Петер Вессенер, который, если верить написанному, выступал в качестве "поверенного аббата в Айнзидельне". Примечательно, что он хорошо знал Парацельса, относился к нему с большим уважением и неизменно называл доктора Теофраста "своим любимым братцем" [262] . О длительном проживании семьи Гогенгеймов в Этцеле, непосредственно примыкавшем к Айнзидельну, говорится и в дневнике декана монастыря Петера Михаэля Шлагетера, который датируется 1758 годом. Заметки Шлагетера помогают нам в дальнейшей идентификации жилища Гогенгеймов. "Недавно недалеко от места, где ранее, предположительно, располагался дом Теофраста, – пишет он, – решили построить новую гостиницу (гостиница святого Майнарда). Старый дом, согласно некоторым свидетельствам, стоял неподалеку от Чертова моста, по правую сторону от главного пути. По некоторым свидетельствам, гостиницу хотели построить здесь еще до того, как этот знаменитый дом развалился, сгорел и фактически превратился в известь. Чтобы наверняка выяснить историю дома, у его бывшего владельца 80-летнего Захарии Гретцера спросили… правда ли люди говорят, что здесь родился прославленный алхимик Теофраст. В 1700 году тогдашний наместник П. рассказал, что по его приказу дом тщательно обыскали в надежде найти золото или какие-либо другие вещи. Вообще, этот дом к описываемому времени пришел в такую ветхость, что в течение приблизительно 30 лет сам, без усилий со стороны людей, развалился до основания. В 1727 году я собственными глазами видел эти развалины" [263] .
Из этого же сообщения следует, что старый, покосившийся дом в 1700 году был известен как жилище "алхимика Теофраста" и принадлежал семье Гретцер. Кроме того, мы узнаем, что он находился на "главном пути", который пересекал дорогу, ведущую в Этцель. Согласно Бруно Линхардту, в церковные праздники этот путь заполнялся прихожанами, проживавшими в Эгге. По всей видимости, дом Гогенгеймов находился во владении Кюльвисли, или Кильвисли. Это же название значится в поземельной книге 1501 года, а кроме того, его носит одна из рек в этой местности. В 1501 году земля, на которой располагался дом Гогенгеймов, находилась в собственности Ули Гретцера, во владения которого входили также некоторые другие земли. Видимо, несмотря на формальную зависимость от аббатства, Ули Гретцер был довольно состоятельным человеком. Помимо Гретцера, мы находим упоминание о некоем Кюни (Конраде) Вессенере, которому принадлежал большой участок земли в Этцеле, восточнее Кюльвисли. Линхардт убедительно доказал, что имя Вессенер было прозвищем Гретцеров, многие из которых служили фогтами в Веезене в Валензее. [264] Эти сведения, помноженные на "любимого братца" Петера Вессенера, укрепляют наши предположения о нахождении дома Гогенгеймов в Кюльвисли. Следует отметить, что многочисленные места рождения Гогенгейма, в изобилии рассыпанные вокруг Чертова моста, являются не более чем средством для привлечения туристов.
Постепенное превращение остатков предполагаемого дома родителей Гогенгейма в обожженную известь представляет собой процесс, который наглядно иллюстрирует действие трех принципов. Сам дом испарился (ртуть), а материал, из которого он был построен, сгорел (сера). От дома осталась лишь известь, которая в учении Парацельса является одним из символов соли.
В 1501 году, в период составления поземельной книги, Вильгельм фон Гогенгейм скитался в поисках постоянного места жительства. Неясно, был ли он женат в то время или нет. У Теофраста фон Гогенгейма мы находим две биографические заметки, относящиеся ко времени его жизни в Айнзидельне. В частности, широко известно следующее его признание: "У моих родителей мне было хорошо и привольно" [265] . Менее известно место из "Великой астрономии", которое может считаться воспоминанием о самом раннем периоде жизни Парацельса. Говоря о пророческих знамениях в природе, к которым он относил, к примеру, кровоточащее дерево, гром, град, снег, редко звучащий крик павлина, автор ссылается на свой собственный опыт: "В 99-м году я наблюдал сильный ливень, который предвозвестил перемены в вере, правлении и людях" (XII, 216).
Этот пассаж, записанный в 1537 году, описывает первое толкование природных явлений, сделанное Гогенгеймом в 1499 году. В этом году Швейцария фактически вышла из состава империи, в связи с чем отец Гогенгейма, живший в сердце Швейцарского союза, неожиданно почувствовал себя иностранцем и к тому же представителем враждебного государства. Очевидно, что в 1499 году семья Гогенгеймов покинула Айнзидельн. Во всяком случае, они более не упоминаются в земельном кадастре. В 1502 году Вильгельм осел в Виллахе, где жил вплоть до своей смерти, последовавшей в 1534 году. То, что шестилетний Теофраст истолковал ливень как пророческий знак, указывает на влияние со стороны отца, который также предавался подобным занятиям в часы досуга.
Вероятно, именно отец привил Гогенгейму любовь к астрономии и медицине. В "Большой хирургии" доктор Теофраст с большим уважением отзывается о своем родителе. Эти восторженные отзывы резко контрастируют с едкой критикой в адрес высших учебных заведений. "С детства, – пишет автор, – я совершенствовал свои знания и занимался вещами, которые составляют глубинную суть любой философии и относятся к сфере высокого искусства. Всему этому меня обучал Вильгельм фон Гогенгейм, мой отец, который неизменно заботился обо мне…" (X, 354).
В "Великой астрономии" акцент на роли отца в воспитании и обучении Гогенгейма усиливается. Автор с уважением говорит о Вильгельме и называет его едва ли не единственным своим учителем. "Я с благодарностью вспоминаю школу, которую прошел в детстве, – пишет Гогенгейм. – Ни один человек не достоин той похвалы, которую мне бы хотелось принести к ногам того, кто родил меня, воспитал и обучил" (XII, 205). В той же работе мы читаем: "Большинство детей обучаются искусству своих отцов". Похожее высказывание содержится и в книге о купальнях в Пфеферсе: "Итак, любой ребенок старается усвоить искусство своего отца. Только отец может с любовью преподать ребенку тот предмет, который наиболее его увлекает. Поэтому сын должен ответственно относиться к отцовскому наследству" (IX, 641).
Основываясь на этих искренних признаниях, можно предположить, что значительная часть оригинального учения Парацельса, и в частности практические знания, народные рецепты и не в последнюю очередь – пророческое восприятие природных явлений, связана именно с отцовским наследством. В отличие от отца, образованного, глубоко мыслящего человека, мать Гогенгейма была простой швейцарской женщиной. От нее к доктору Теофрасту перешли уродство, грубость и неприспособленность к жизни в материальном мире. В своих произведениях Гогенгейм щеголяет швейцарством, доставшимся ему в наследство от матери. Он с простодушным бахвальством говорит о швейцарской земле, на которой родилась его мать, и с эстетическим наслаждением смакует грубый колорит швейцарского духа. Чувство гордости за Айнзидельн отчетливо выражено в четырех полемических работах Гогенгейма. Многие отмечали его швейцарское упорство и неприятие любых компромиссов. "На этом я стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог. Аминь" – эта знаменитая формула виттенбергского реформатора как нельзя лучше характеризует позицию швейцарского Лютера медицины. Чувством непримиримости по отношению к идейным противникам проникнуты его первая базельская публикация "Intimatio", увидевшая свет 5 июня 1527 года, сочинение "Парагранум", заложившее основы учения о четырех колоннах медицины, "Большая хирургия", ставшая самой значительной работой по хирургии, изданной при жизни автора, и апологетический опус, написанный в Каринтии в 1538 году. Упор на айнзидельнском происхождении в полемических произведениях Гогенгейма тесно связан с насмешками и издевательствами, которые сыпались на революционно настроенного врача с самого начала его медицинской и публицистической деятельности. В Базеле его называли "ощипанной вороной", что могло восприниматься как намек на айнзидельнского ворона. [266] Другое насмешливое прозвище, которое в 1530 году стало в Нюрнберге достоянием общественности, звучало как "дремучий осел из Айнзидельна" (VIII, 65). Крестьянская грубость Гогенгейма, его манера говорить и грязная, потрепанная одежда постоянно навлекали на себя упреки окружающих. Все это нашло отражение в ответных полемических сочинениях доктора Теофраста и вылилось в намеренное подчеркивание автором своего айнзидельнского прошлого.
Горделивое указание на айнзидельнские корни автора, закончившего университет и получившего ученую степень, звучит уже в названии базельского сочинения "Intimatio": "Teophrastus Bombast ex Hohenheim, Heremita, utriusque medicinae doctor ac professor", что в переводе означает "Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, из Айнзидельна, доктор обеих медицин и профессор". Свое айнзидельнское происхождение Теофраст воспринимал так же, как его современник Эразм – свое происхождение из Роттердама.
В "Парагрануме" автор уже довольно агрессивно подчеркивает свое происхождение: "Как вам нравится этот странник? Как вам нравится дремучий осел из Айнзидельна? Какие чувства возникают у вас? Готовы ли вы к диспуту? Почему же вы не начинаете?" (VIII, 65). Здесь и в других сочинениях Гогенгейма за ироничным отношением автора к ругательствам в свой адрес скрываются гнев, разочарование и тяжелое чувство одиночества. По мнению его противников, постоянные напоминания о происхождении из лесных дебрей Швейцарии должны были уязвлять Гогенгейма и выводить его из равновесия.
В "Большой хирургии" мы читаем: "До сих пор я неизменно говорил на своем родном языке, который не богат риторическими красотами и не отличается изысканностью. Но это язык моей родины. Ведь я происхожу из Айнзидельна, швейцарской земли и думаю, что моя манера изъясняться не должна никого раздражать" (X, 199). В апологетической работе, написанной им в Каринтии, он также ссылается на свое происхождение: "Меня трудно называть утонченным человеком. Утонченность не входила в мое воспитание и не соответствовала самому характеру моей родины. В детстве нас не поили медом, не кормили финиками и мягким пшеничным хлебом. Мы пили молоко, а ели сыр и хлеб из грубой муки. В этих условиях трудно вырастить утонченных юношей. Человек в течение жизни продолжает вести себя сообразно привычкам, выработанным в юности. Одни выросли в теплых, уютных комнатах, носили мягкие, легкие одежды, а мы были воспитаны среди еловых шишек. Возможно, поэтому мы плохо понимаем друг друга" (XI, 152).
Конструируя матрицу своей родины, ироничный патриот и одновременно гражданин всей Европы восторженно отзывался об "эрцгерцогстве Каринтия, которое стало моей второй родиной и в котором 32 года жил мой отец. Он умер здесь и здесь же был похоронен" (XI, 4). Он восхищается Каринтией и приписывает ей те качества, которые, по его же собственному признанию, не свойственны Швейцарии. Жители этой земли "превзошли в искусстве прочих немцев" (XI, 11). В данном случае Гогенгейм имеет в виду не австрийскую школу искусства, а изучение свойств металлов, способы разведения серы и исследование камней. В то время неподалеку от Виллаха находились горнорудные разработки Блейберг и Патернирон, где добывали свинец, железную руду, цинк, а также сульфаты и благородные металлы. Возможно, что именно здесь Теофраст познакомился с горным делом, хотя нельзя исключать и другие гипотезы. Мы вообще не можем с точностью определить, где юный Гогенгейм получил начальное и среднее образование. Можно предположить, что он выучил латынь в монастырской школе святого Павла в Лаванттале, а затем, как и прочие жители Виллаха, отправился в Венц для изучения семи свободных искусств. Помимо нескольких духовных лиц, у которых Гогенгейм брал частные уроки, он в "Большой хирургии" пишет и о процессе познания им алхимической премудрости. Среди своих учителей он называет тирольского владельца рудника Зигмунда Фюгера из Шваца "вместе с бесчисленным количеством его лаборантов", которые, будучи "алхимиками", делились с любознательным учеником "своим опытом" в этом искусстве (X, 354). Открытым остается и вопрос о времени обучения Гогенгейма. К сожалению, мы не можем установить, получил ли он образование в юности или умножал свои знания в более поздние годы. Очевидно лишь, что познания в области химии и умение разбираться в свойствах таких металлов, как цинк, сурьма, мышьяк, кобальт и ртуть, он приобрел благодаря уже упомянутому общению с горняками. Им же Гогенгейм обязан умением разбираться в специфических болезнях металлургов, плохо исследованных в галеновской медицине. Среди них – горная болезнь, отравление ртутными парами, болезнь анкилостомы и другие. Эти недуги подробно разбираются в книге "О горной болезни и других болезнях горняков" (1567), изданной иезуитами в Биллингене.