***
Иногда даже мне, пропагандисту точных наук и далекому от мистики или религии человеку, начинало казаться, что мама – колдунья. Судите сами. Мама очень часто гадала женщинам на картах. Я долгое время не обращал внимания на их восторженные отзывы о результатах гадания, относя это к области самогипноза и маминой житейской проницательности. Но вот однажды вечером знакомая привела к ней молодую женщину, которой срочно потребовалось узнать будущее, по причинам, которые она не называла. После долгих уговоров мама согласилась "раскинуть карты". Я тихо сидел в углу соседней комнаты, читал и поэтому остался незамеченным.
Мама пристально смотрела на женщину: "Вас зовут Лида?"
– "Да, я назвалась, когда нас знакомили"
– "Вы замужем и мужа зовут Володя?"
– "Да, но откуда Вы знаете?" - И обращаясь к общей знакомой, - "Это ты сказала?"
– "Нет, я ничего не говорила!"
– "И вы хотите узнать что-то о женщине по имени Мария, в которую, как Вы думаете, влюбился Ваш муж?"
В голосе Лиды был слышен откровенный ужас.
– "Откуда Вы все знаете? Я ведь никому в целом мире не говорила!"
Не стану описывать дальнейшую процедуру, но позже я не выдержал, подошел к маме и стал у нее выспрашивать, как она угадывает имена при гадании. Мама отвечала, что сама этого не знает. Ей надо настроиться, выходит это далеко не всегда, но если сумеешь настроиться, то имена сами как бы вспыхивают в мозгу. И не только имена людей, но и названия городов, числа и даты событий. Я чувствовал, что она говорит правду. Она была достаточно гордым человеком, чтобы заниматься фокусами или, тем более, обманом. Материализм мой не поколебался, но осталось ощущение, похожее на страх перед темной комнатой. И только через несколько лет, совершенно случайно, я наткнулся на объяснение такого чтения мыслей.
Произошло это на Урале в небольшом городке или даже селе – Сим. Этот городок – место рождения Курчатова. По традиции, каждый год летом в нем собирали талантливых старшеклассников со всего Урала и читали им по возможности интересные лекции. Я читал лекции по физике, а в соседней аудитории проходили занятия то ли по психологии, то ли по психиатрии, я сначала не интересовался ими. Но вот, с течением времени, ученики все чаще стали рассказывать какие интересные вещи там происходят. Говорили, что занятия ведет женщина – профессор, из очень секретного института, что она демонстрирует буквально чудеса и потом очень просто все объясняет. Мне стало любопытно и, после недолгих дебатов с организаторами, лекции по физике стали начинаться раньше, а я сделался самым пунктуальным посетителем занятий в соседней аудитории. Действительно, было необычайно интересно. Тем более что для демонстраций требовались добровольцы, а молодежь стеснялась показать себя в глупом свете и опыты проводились на мне. Однажды, после занятий, на правах любимого подопытного кролика, я рассказал историю про мамино гадание и попросил объяснений. Профессор их и дала, назвав это явление "эффектом цыганки".
- Я сталкивалась с этим у цыган. Чтобы угадывать имена, гадальщица должна обладать большими способностями к внушению. Тогда, в момент, когда она пристально смотрит на клиента и говорит – "Ваше имя... ", а затем делает паузу, губы человека начинают невольно двигаться и произносят это имя. Самое интересное, что не только сам клиент, но и гадальщица не подозревают об этом механизме. Чтение по губам проходит как бы мимо ее сознания, и то, что одному представляется чудом угадывания, второму кажется чудом озарения.
Так, не совсем до конца, но приоткрылся один из маминых секретов.
***
Мама часто болела и на моей памяти несколько раз попадала в больницу. С окончанием обхода врачей у ее кровати скапливалась целая толпа женщин, просящих ее погадать или даже просто поговорить.
В начале 1986 г. она снова попала в больницу, и довольно скоро мы начали догадываться о том, что ей уже никогда не придется сидеть дома за чайным столом и внимательно и сочувственно слушать нового гостя. Шел апрель месяц.
***
Чернобыль начался для меня вечером 29 апреля. Директор нашего отделения академик С.Т. Беляев позвонил мне домой и очень вежливо осведомился, не могу ли я подойти и помочь в расчетах, которые делаются для Чернобыля. Я, конечно, согласился. По дороге, по трезвом размышлении, стало немного странно, что в отделении, где такое количество блестящих теоретиков для расчетов вызывают экспериментатора. Уже позже я понял, что большинство теоретиков совсем не были знакомы с этой областью, но были и такие, которые отказывались из "принципиальных соображений" – "Они допустили аварию, пусть они и разбираются". Кто это "они", не уточнялось. Эти слова приходилось слышать и от любых других специалистов. За ними стоял элементарный страх – вдруг отправят в Чернобыль. Лучше совсем не иметь к нему отношения.
Вечер перешел в ночь, и началась моя многолетняя одиссея.
***
Больница. Мама уже практически неподвижна, говорит с трудом. Днем я работаю в институте, а потом приезжаю дежурить у нее – обслуживающего персонала мало, он успевает только делать уколы и давать лекарства. Кормить маму некому, тем более уговаривать съесть каждый кусочек, выпить каждый глоток воды. Она знает, что я работаю в оперативной группе, помогающей расчетами и экспериментами Чернобылю.
Как только я первый раз произношу это слово, мама вспоминает, что чернобыль – это сорт полыни, горькой степной травы. И вдруг неожиданно говорит: "Сашенька, возьми Библию и открой Откровение Иоанна Богослова". Я открываю и сразу же вижу столько раз повторявшиеся потом в статьях и книгах слова:
(10). "Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.
(11). Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они сделались горьки".
Мама пристально смотрит на меня:
- "Солнышко мое, поезжай туда. Мне скоро будет лучше. Надо ехать, я знаю это, я чувствую. Чернобыль – твоя звезда, нельзя уйти от судьбы, твое место там. Не бойся за меня. Помни молитву, что я тебе на листочке записала. Благослови тебя Бог!"
Я выехал в Чернобыль на следующий день после ее похорон.
Чернобыль - 1986
1. Первые шаги
Удивительная вещь – память. Она так часто подводит меня, когда я, скажем, пытаюсь воспроизвести события школьных лет или некоторых лет работы в институте. Приходится опираться на какие-то особенные даты, долго выстраивать события в хронологическом порядке, иногда делать это с карандашом в руках. Но почти любой день моей многолетней Чернобыльской эпопеи, особенно в 1986-88 гг., вспоминается безо всяких усилий и почти поминутно.
Итак, Чернобыль 1986 года.
***
Город без жителей. Большая часть домов с заколоченными дверьми и ставнями на окнах. Но встречаются и дома, в которых все распахнуто и в глубине можно видеть разбросанные вещи. То ли хозяева покинули дом так поспешно, то ли кто-то пытался обосноваться в нем, то ли это последствия мародерства.
На улицах люди в темной рабочей спецодежде, напоминающей одежду заключенных, многие в белых масках-респираторах. Военная техника. Постоянно проезжают поливальные машины, струями воды осаждая пыль.
Неожиданно вижу старуху, которая тащит мешок. Она в обычной кофте, юбке, и безо всякой маски. Помогаю тащить. Взгромождаем мешок на грузовую машину, он раскрывается, и в кузов падают какие-то совершенно нищенские вещи. Старуха целует меня и крестит.
Сады полны фруктовых деревьев. Одинокая курица спешит спрятаться. Неужели отстреливают домашних животных?
В движениях людей, на их лицах постоянная тревога.
***
Река Припять, широкая и красивая. На ней замершие у острова небольшие корабли. Они стоят там и сейчас, ободранные и проржавевшие. Окунуться в воду можно, а вот по берегу Припяти лучше не ходить.
Радиоактивность, попавшая на поверхность воды, очень скоро оседает и захватывается придонными водорослями. Они цепко держат мельчайшие частицы ядерного топлива, выброшенного при аварии. Это особенно хорошо видно при измерениях, производимых с вертолета. Пока он летит над территорией станции, приборы показывают высокую загрязненность. Стоит зависнуть над водной поверхностью – показания уменьшаются в сотни раз. Излучение от водорослей поглощается водой, а сама вода относительно чистая.
Зато берега, самая их кромка, на которую волны выбрасывают ил и разнообразную речную грязь – сильно запачканы радиоактивностью. Мощность дозы здесь измеряется рентгенами в час.
***
Церковь. Двери заперты, да и подойти к ней практически нельзя. Вокруг колючая проволока, а там, где она прерывается – шлагбаум, часовые. Вокруг церкви (случайно? специально?) разместилась военная часть. На паперти лежат охапки свежих цветов. И сколько бы раз на протяжении долгих чернобыльских дней 86 года я не заглядывал сюда, цветы всегда лежали. И всегда свежие.
***
Правительственная Комиссия размещается в двухэтажном доме на площади. Лицом к дому, в котором раньше был горком партии, обращен памятник Ленину. Позже, когда случалось много часов подряд работать в этом доме, и когда голова совсем отказывалась соображать, мы совершали небольшую прогулку до памятника и обратно. Называлась эта прогулка – "Пойти посоветоваться с Ильичем".
***
На первом этаже разместилась Оперативная группа Института атомной энергии им. И.В. Курчатова. Вхожу и удивляюсь ничтожным размерам помещения, носящего такое известное и такое длинное название. Начальник оперативной группы сразу начинает на меня кричать.
- "Почему Вы приехали, а такой-то и такой-то не приехал? Где дисциплина?"
Видно, что он устал до предела. Я стараюсь разрядить атмосферу. "Вы мне выговариваете, как профессор, к которому на лекцию пришло только два студента. Он на них кричит и упрекает в невнимании к предмету. Но ведь эти люди как раз пришли и их надо хвалить, а не ругать".
Смеется и приказывает подняться на второй этаж и представиться кому-нибудь из Правительственной Комиссии, поскольку я теперь нечто вроде консультанта при ней. На втором этаже меня ожидает следующий урок. Вхожу в комнату и обращаюсь к пожилому и респектабельному человеку. Он меня не слушает и кричит: "Вы можете русским языком сказать, кто Вы такой?" Я отвечаю, называю свою фамилию, институт, но он не смягчается – "Профессию свою Вы можете назвать!!!"
– "Могу, физик"
– "Нам физики не нужны, на кой черт здесь физики! Нам нужны специалисты по реакторам!"
– "Специалисты по реакторам все, что могли, для вас уже сделали".
Он ошалело смотрит на меня и машет руками по направлению к двери. Становится очевидным, что начальству я крайне не понравился.
***
Весь день я провел на ногах, бегал по Киеву, бегал по Чернобылю, ничего не ел и не представлял себе, где буду спать. Только к ночи удалось попасть в общежитие, в котором жили курчатовцы. Многих людей здесь я хорошо знал. А среди остальных никто не стал интересоваться моей специальностью – все только обрадовались дополнительным рабочим рукам. Меня отвели в столовую и предложили устроиться на кровати одного товарища, работавшего в ночную смену. Кроватей пока не хватало.
2. Немного о работе и о быте
Перед глазами снова встают лица моих товарищей, работавших в это время в оперативной группе Курчатовского института. Их было 20-30 человек, число постоянно менялось. Обычно небольшая команда, подготовив в Москве свою аппаратуру, приезжала в Чернобыль и работала здесь иногда несколько дней, иногда несколько месяцев. При длительном сроке происходила периодическая смена ее состава. Часть людей, побывав здесь, уже никогда не возвращалась в Чернобыль. Другие после передышки в Москве вновь ехали на работу в зону. Для многих Чернобыльская эпопея затянулась на месяцы и годы, а я подбираюсь к десятилетию.
Работа наша в это время была удивительно интересной и захватывающей. Члены оперативной группы постоянно ощущали необходимость своего труда и его значимость, а это великий стимул для любого человека. Выполнялось и условие счастья, сформулированное когда-то Ландау – практически все, что делалось, было на пределе наших сил, мы решали трудные задачи и решали их успешно.
Существовало и еще одно обстоятельство. После аварии специалистам удалось, хотя и не на долгое время, но заставить помогать испугавшийся чиновничий и хозяйственный аппарат.
За годы пребывания в институте я понял и смирился с тем, что любой малограмотный снабженец, любая девчонка в бухгалтерии или секретариате может беспрепятственно командовать учеными. Эти люди вольно или невольно шантажировали специалистов своей возможностью помешать их работе.
Чернобыль 1986 года, волна всеобщего сочувствия к работающим в зоне, жесткая, а часто и жестокая позиция Правительственной Комиссии – все это заставило работать самые различные службы. Все старались помочь или, во всяком случае, делали вид, что стараются помочь.
Даже по такому сосредоточению подпольной власти, как торговля, иногда наносились удары. Насколько эффективные – это другой вопрос.
***
Я помню, как на одном из заседаний Правительственной комиссии вдруг среди ватников мелькнули два обычных, штатских костюма и роскошный женский плащ. Отчитывалась торговля, два крупных начальника – мужчины и одна начальница – женщина. Они повесили плакаты с цветными диаграммами и графиками. Графики показывали рост числа торговых точек, рост продажи и, вообще, рост всевозможных достижений. Притихший зал слушал перечень товаров, которые привозили для чернобыльцев изо всех стран мира. Их продавали в магазинах, находящихся за зоной, где жили, а точнее успевали поспать несколько часов, работавшие в зоне. Курчатовцев, собственно, это мало касалось – мы жили в Чернобыле, работали на станции и о поступающей в торговую сеть икре, кофе, австрийской обуви, французской косметике и канадских дубленках впервые слышали только сейчас. Впрочем, как оказалось, в этом мы не были одинокими.
Речь докладчика лилась гладко и уверенно, а я перевел свой взгляд с победных торговых графиков на Председателя. К этому времени (стояла осень 1986 г.) я уже начал немного узнавать его и по отдельным признакам понял, что дело может не ограничиться аплодисментами.
– Вы кончили? – вежливо спросил Председатель. Ему всегда требовался некоторый первоначальный разбег.
– Очень хорошо, значит, за последние три дня чернобыльцам продали всю обувь?
– Да, товарищ Председатель.
– Ничего не осталось в магазинах и на базах?
– Практически ничего, наш долг скорее передать все героям-чернобыльцам.
Председатель помолчал.
- "Вот ведь, что странно – сказал он, обращаясь к залу – сегодня с утра все члены Правительственной Комиссии разбились на группы и объехали магазины, которые должны были торговать этой обувью. Мы опросили сотни людей. Никто из них не видел и не слышал об иностранной обуви. Я думаю, что вся она была увезена и продана подпольно! И это и есть результаты вашей работы, а не вранье, которое мы слушаем почти час!! Есть в зале кто-нибудь из прокуратуры?"
Надо сказать, что на заседаниях Правительственной Комиссии, как правило, присутствовали высокие чины из Союзной и Украинской прокуратуры. Они встали.
– Необходимо немедленно возбудить уголовное дело по поводу этой преуспевающей шайки. А сегодняшний доклад приобщите к материалам следствия, он только на это и годен.
На докладчика и его товарищей страшно было смотреть.
***
Этот инцидент произвел очень сильное впечатление на присутствующих, а затем, приправленный различными домыслами и фантазиями, разошелся по всей зоне и даже далеко за ее пределами. Я сильно подозреваю, что на это он был и рассчитан. Показав высокую принципиальность, Правительственная Комиссия занялась необъятным кругом инженерно-технических вопросов, а торговля, оправившись от легкого шока, занялась своими делами. Вообще зона все эти годы представляла удивительное сочетание великолепной, честной, а подчас и героической работы, с почти незакамуфлированным, наглым бездельем и воровством. Пропорции первого и второго со временем изменялись и, к сожалению, не в лучшую сторону. По мере успехов перестройки постоянные разоблачения в печати все меньше волновали руководителей и, практически, не вызывали никакой реакции у правоохранительных органов.
***
Итак, если в 1986 г. тормозящие работу структуры и были частично нейтрализованы, то очень скоро все возвернулось на круги своя. И если бы только возвернулось. Но об этом – позже.