Несмотря на невероятно тяжелые условия жизни на оккупированной территории, эта мужественная женщина сумела сохранить детей. Вскоре после освобождения нашими войсками родной шахты, осенью 1943 года, Татьяна Федоровна вернулась с детьми домой. Работала ламповой, откатчицей, помогала восстанавливать шахту. Вскоре удалось разыскать адрес воинской части, в которой служил муж.
Крепкими, неразрывными узами связана жизнь этих двух людей, проверена нелегкими испытаниями. И они шли всегда рядом, к одной цели…
Иван Иванович подошел к выключателю и зажег свет. Но тотчас же снова погасил его: свет падал в окно комнаты, где спали дети.
Татьяна Федоровна задернула штору.
Иван Иванович сел за стол, принялся набрасывать какой-то эскиз, рассказывал жене свой замысел. Он еще сам не очень хорошо во всем разобрался, и теперь, посвящая в дела жену, уточнял и для себя смутные, неотстоявшиеся мысли.
Как-то главный инженер треста Уманский напомнил ему о "криворожских колпачках", которые применяются на рудниках для отпала руды. Двухметровые шпуры - два метра отпала. Применение этого метода увеличило бы шаг проходчиков откаточного штрека чуть ли ни в два раза. Но как расположить шпуры, чтобы при взрыве не особенно потревожить извечный покой близлежащих пород и направить всю его мощную ударную силу в одном направлении? Об этом, конечно, следует посоветоваться с запальщиками. Породу надо убирать не лопатами, а перегружателем, который Бридько видел на соседней шахте. Это облегчает труд горняков и убыстряет процесс работы. Можно, наконец, настлать два пути: один - для лавы, другой - для штрека. И чуть поодаль, за лавой, установить стрелку - выход на основную магистраль откатки…
- Верно, Таня?
- Раз ты говоришь, значит правильно. Ложись спать. Петухи уже поют…
Перед рассветом стало темней и прохладней. Бридько поднялся из-за стола, на котором лежали подсчеты, наметки нового графика скоростной проходки откаточного штрека, и направился к телефону. Все равно теперь он не уснет до смены, а хочется знать, как идут дела на участке, сколько выдали угля на-гора…
Доверие и контроль
Если бы у Ивана Ивановича спросили, - какое время суток ему больше всего нравится, он не задумываясь, назвал бы утро, весеннее утро, с его росной прохладой, запахами разнотравья, цветов и прозрачной золотисто-розовой полоской на далеком чистом горизонте; утро в рабочем поселке, когда отчетливо слышится каждый шаг, бодрые голоса людей, идущих на шахту, и в воздухе струится по-особенному ароматный дымок от папирос.
Бридько ходил на наряд и возвращался домой почти всегда одной и той же дорогой: через пустырь, большой поселковый сквер и улицу Ленина, в последнее время превратившуюся в сплошной цветник. Здесь не было проезжей дороги. По обеим сторонам улицы тянулись асфальтированные тротуары, скрываясь в густой тени серебристых тополей и акаций.
Все здесь в цветах и зелени. А ведь природа в этих местах никогда не была милостива к людям. Жестокие восточные ветры выдували почву, несли по голой, опаленной зноем степи тучи пыли. Сколько понадобилось усилий, чтобы на пустом месте вырастить такое количество деревьев, кустарников, цветов!..
На улице Ленина Иван Иванович всегда встречается с садовником Котелевским. Он долгие годы проработал в шахте коногоном, уборщиком породы, забойщиком. Цветоводством стал заниматься, когда ушел на пенсию. Здесь, на шахте, эта профессия ценится так же высоко, как и труд горняка.
Это он, неутомимый цветовод, развел в поселковом парке, в скверах, на шахтном дворе несметное количество левкоев, гвоздик, резеды, калачиков и ромашек - целый огромный мир радужных живых красок и ароматных запахов. И на шахте ни один праздник, ни одна свадьба не обходятся без цветов.
Осторожно шагая между цветными грядками, садовник пошел навстречу Бридько, вытирая запачканные черноземом руки.
- Погляди, как шагает и на часики все поглядывает, - указал он глазами на паренька, торопливо идущего по тротуару. - Видать, новенький еще, не знает тебя, Иван Иванович, а то бы сразу смекитил: раз Бридько здесь, значит, спешить некуда, до смены, факт, остается кругленьких полчаса.
Оба улыбнулись.
Котелевский сорвал только что расцветшую яркую резеду и преподнес ее Бридько. Тот молча принял подарок.
Бридько часто приходил на шахту с цветами, и уборщица, пожилая женщина, уже привыкла к этому и всегда ставила ему на подоконник стеклянную банку с водой.
Когда Иван Иванович подходил к шахте, кто-то негромко окликнул его. Он придержал шаг, обернулся. К нему приближался Сергей Полова. Иван Иванович давно не видел его и уже забыл о неприятном инциденте.
- Полова?.. - не то удивился, не то обрадовался Бридько. - Ты где же это пропадаешь?
Парень смутился, опустил взгляд и стал ковырять и приглаживать влажную от утренней росы землю носком сапога.
- Как вам сказать, Иван Иванович, - начал он нерешительно, - ушел я тогда от вас, а теперь жалею.
"Ах, вот оно что…" - Бридько вспомнил сцену в нарядной, сердитые лица шахтеров и чей-то гневный голос: "Дезертиры!".
Полова осмелел и поднял глаза:
- Примите к себе на участок, век буду благодарить, Иван Иванович.
Бридько помолчал. Из головы не выходило слово "дезертиры". Он едва сдержал себя, чтобы не наговорить парню резкостей.
- Нет, - наконец сказал он, - один я этот вопрос решать не волен. В бригаде тебе работать, пусть бригада и решает, как с тобой поступить. Приходи на наряд, там поговорим.
Бридько ушел, а Полова долго еще стоял потупившись.
Давая наряд горным мастерам и бригадирам, беседуя с шахтерами, Иван Иванович ждал, что вот-вот войдет Полова, а может быть, и Букреев. Он заранее знал, что горняки вряд ли поверят их раскаянию и могут даже грубо выпроводить. Интересно, хватит ли у Половы мужества признаться в своей вине перед товарищами?
Но Полова так и не пришел.
Когда в нарядную вошел горный мастер Пукалец, Бридько, выслушав его рапорт, рассказал о встрече с Половой:
- Просится, чтобы принял, а вижу - кривит душой, несерьезный парень.
- Заработки на участке стали завидные, вот и просится, - сказал мастер. - А в случае чего - опять в кусты… Знаем таких!
Зазвонил телефон. Бридько взял трубку. Пукалец видел, как менялось лицо начальника участка. Постепенно оно стало жестким, неприветливым. Ясно было, что ему сообщили какую-то неприятность.
- Случилось что-нибудь, Иван Иванович? - обеспокоенно спросил мастер, когда Бридько повесил трубку.
- Забери-ка ты свой рапорт назад. Я его не принимаю, - не отвечая на вопрос, сердито проговорил Бридько.
Из шахты звонили, что мастер Пукалец забыл или не успел очистить верхний куток лавы для разворота врубовой машины. Это задержало работу ремонтной смены.
- Выходит, взвалил часть своих дел на плечи других?
- Да ведь там дел этих самая малость, Иван Иванович. Ремонтники справятся. - Пукалец смущенно вертел в руках аккумуляторную лампу, то включая ее, то выключая.
- Не порти лампу. И забери свой рапорт. Доведи работу до конца, тогда отчитаешься.
- Ну ладно, пойду доделаю… - неохотно согласился Пукалец и собрался было идти.
Бридько порывисто поднялся из-за стола:
- Что значит "ну ладно"? - Чуть сощуренные глаза его сверкнули негодованием. - Я требую доделать работу не потому, что у меня такой характер: цикл требует уважения. Я не, имею права переложить даже малую частицу работы твоей смены на плечи другой.
Когда горный мастер ушел, Бридько долго сидел за столом задумавшись. Пукалец был хороший, исполнительный мастер. Как же случилось, что он допустил оплошность? По забывчивости? Все равно это не снимает с него вины. И Бридько в который раз сделал вывод, что нельзя ослаблять контроль за людьми.
Вторично Бридько принимал рапорт горного мастера непосредственно в лаве. Он сам осмотрел, правильно ли зачищен куток для врубовки, надежно ли закреплен.
Делал он это не торопясь, подчеркивая тем самым, что его доверие к горному мастеру поколебалось, что впредь он будет осторожен к его рапортам.
Серьезный разговор
С начальником шахты Игнатом Григорьевичем Жуковым у Бридько старая дружба. Еще задолго до войны Жуков работал у него на участке врубмашинистом и довел добычу на своей врубовке до 6 тысяч тонн угля в месяц. У Жукова было большое количество последователей на всех шахтах Донбасса.
Потом они вместе учились в Московской промакадемии. Возвратившись с фронта, Жуков некоторое время руководил угольным участком, затем был назначен начальником шахты.
Они уважали друг друга, но, случалось, и крепко спорили. На этот раз разговор состоялся в служебном кабинете Жукова. Уже в первую минуту он приобрел острый характер. Поняв это, Игнат Григорьевич запер дверь и положил ключ на стол. Это должно было означать, что разговор надолго и начистоту.
Прислонившись к окну, Жуков молча, словно с любопытством, рассматривал Бридько. Тот нетерпеливо ходил по комнате. Нервничал.
- Вместо того чтобы добиться на шахте сплошной цикличности, грамотно, по-инженерному добывать уголь, мы устраиваем дни повышенной добычи и, как варвары, топчем горное искусство, - начал Бридько. Тон, которым говорил он, раздражал начальника шахты.
- Я с удовольствием уступлю тебе свое место, Иван, тогда и руководи по-своему, - бросил он.
Жукову хорошо было известно, что Бридько несколько раз предлагали стать начальником одной из шахт, но он всякий раз отказывался, ссылаясь на то, что такая должность ему не по плечу.
- Не шути, Игнат, - после небольшой паузы, с трудом сдерживая себя, сказал Бридько, - не шути. Разговор у нас серьезный.
Он подошел почти вплотную к Жукову и, старательно протирая очки носовым платком, заговорил:
- Мне кажется, тебе должно быть ужасно неловко, когда к нам приезжают горняки с других шахт и идут за опытом не на любой участок, а чаще всего на мой.
- Ну и радуйся, чудак человек! - не выдержав, съязвил Жуков.
Бридько ответил не сразу. "Какой-то странный, раздражительный сегодня Игнат. Интересно, что его так раздражает?" - думал он.
- Я заговорил об этом потому, что совесть замучила. Приезжаю на какую-нибудь шахту, рассказываю о делах участка, а у меня спрашивают: сколько у вас участков на шахте? Столько-то, отвечаю. И все по цикличному графику работают? Нет, говорю, по графику работают пока не все. Некоторые все еще раскачиваются. И, веришь, после этого в зале наступает такая жуткая тишина, что готов провалиться сквозь землю.
- Не на всех наших участках, к сожалению, удается применить твой график, - сказал Жуков. - И учти…
- А при чем тут мой график? - перебил его Бридько. - Каждый участок должен иметь свой, соответствующий условиям его лавы.
Жуков махнул рукой, как бы не желая слушать его, и опять раздраженно заговорил:
- Ты же знаешь, что я из кожи лезу, добиваюсь ритмичности на других участках, но, к сожалению… - Он развел руками.
- Но, к сожалению, мешают дни повышенной добычи, - отрубил Бридько.
Лицо Жукова стало жестким и обиженно-недружелюбным.
- Опять ты упрекаешь меня этими днями? - Он резко отодвинул стул и энергичным шагом прошелся по комнате. - Тебе же хорошо известно, что не я выдумал эти дни, будь они трижды неладны!
- Это не оправдание. Сегодня лишний эшелон угля наскребли, а завтра столько же, а то и больше недодали, - непримиримо вставил Бридько.
Жуков посмотрел на него и вдруг добродушно рассмеялся.
- Да неужели ты думаешь, что я за дни повышенной добычи стою? Лютее меня для них врага не сыщешь. Но что поделаешь? - Он сел и теперь, казалось, рассуждал сам с собою. - Что поделаешь, если новое принимают не сразу, а потребность в угле сейчас сам знаешь какая…
Бридько ушел, твердо решив, что он может и обязан по-настоящему помочь Жукову.
Иван Иванович всегда охотно делился своим опытом. К нему на участок часто приезжали горняки с других шахт, но далеко не все начальники участков родной шахты побывали у него в лаве. Что это, молчаливый протест?
Правда, на деловых совещаниях у Жукова, на общих собраниях Бридько порой очень резко критиковал своих коллег за нерадивость, бесхозяйственность, нежелание работать культурно. Возможно, это и посеяло молчаливую неприязнь к нему?
Как-то, на третий или на четвертый день после разговора с начальниками шахты, горный мастер сказал Бридько, что приходил Тихон Кручин, начальник третьего участка.
- Кручин?.. Зачем это он?.. - удивился Иван Иванович.
Мастер неопределенно повел плечами и добавил:
- И в лаву лазил, а ушел - никому слова не сказал.
Бридько знал, что в эти дни Жуков вызывал к себе начальников участков поодиночке и о чем-то беседовал с ними. О чем шел у них разговор, никому не было известно, но секретарша начальника сказала ему, что выходят начальники из кабинета Жукова как из парной - "румяные и пот с них градом…" Возможно, после этого и посетил участок Бридько Кручин? Во всяком случае, так просто Тихон Кручин не пришел бы, тем более что его участок находился в противоположном конце шахтных выработок, километра за два с лишним.
Участок Кручина работал неплохо - из месяца в месяц выполнял план и даже имел свыше сотни тонн угля сверх задания. Его-то меньше всего и ожидал у себя на участке Бридько. К тому же Кручин был человек твердого характера, неуступчивый и самолюбивый.
На другой день, придя на работу, Бридько увидел Кручина. Тот сначала немного смутился, но Иван Иванович сделал вид, будто ничего не заметил, спросил:
- С чем хорошим пожаловал, Тихон Григорьевич?
Гость смущенно улыбнулся:
- Не с чем, а зачем - так вернее будет.
Когда они обошли весь участок, Бридько ждал, что гость станет задавать вопросы, подробно обо всем расспрашивать, но, к его удивлению, тот не обмолвился ни словом.
Только когда вышли из шахты, помылись в бане, Кручин сказал:
- Пойдем-ка, Иван Иванович, в скверик, потолкуем.
Сели на скамью.
- Признаюсь тебе, Иван Иванович, чистосердечно: по сегодняшний день не верил, что у тебя на участке порядок лучше, чем у меня. А теперь вижу - ошибся. Порядок у тебя на участке завидный. Ничего не скажешь. А главное, коллектив ты сумел сдружить во как! - и он твердо сжал кулак.
Расстались они друзьями.
А на другой день Бридько побывал у соседа, и они вместе с Кручиным принялись составлять график цикличности, учитывая все особенности третьего участка.
В эти дни Жуков, встретившись с Бридько, спросил:
- Слышал, Кручин был у тебя. Ну, а другие начальники бывают у тебя на участке?
Иван Иванович заметил в его глазах лукавую улыбку и окончательно понял, по какому делу Жуков вызывал к себе начальников участков и почему они такие "румяные" выходили из его кабинета.
- Приходят. Сегодня с четвертого был, - ответил Бридько.
- Наконец-то… - облегченно сказал Жуков и улыбаясь добавил: - Главное, искусство свое возьмет, Иван Иванович!
Затем положил руку на плечо Бридько и сказал:
- Знаешь, решил я нарезать для тебя новую лаву.
Бридько уже слышал об этом. Лава должна быть не короче 265 метров. Таких в Донбассе пока что мало.
- Вот уж будет где тебе развернуться! - пообещал Жуков. - Только не знаю, получится ли у тебя там с циклом. В такой лаве цикл в сутки - дело очень серьезное.
Бридько испытующе посмотрел на него: шутит или говорит всерьез?
Жуков дружески улыбнулся:
- Уж и насупился. Знаю, что и такую лаву вытянешь. Другой бы, может быть, и не вытянул, а ты справишься, факт!..
Бридько шагал домой и думал: "Скорей бы нарезали новую лаву!". Теперешняя, в которой он проработал не один год, вдруг показалась ему тесной, душной, хотя длина ее была 180 метров.
Трудовые будни
Новая лава, в которую перешел работать со своими людьми Бридько, и обрадовала и озадачила его. Управление кровлей в этой лаве очень затруднительно, горногеологические условия в ней далеко не благоприятны: кровля - глинистый сланец (мыльник). Если ее вовремя "не подхватить", то неизбежно частичное выпадание породы и даже обвал.
В первый же месяц работы Бридько заменил деревянное крепление металлическим. Кроме того, выложил 30 бутовых полос. В первые дни, пока люди еще не привыкли к новым условиям, случались небольшие обвалы. Но постепенно и эти трудности были поборены. Темпы продвижения лавы с каждым месяцем убыстрялись, Горняки участка стали выдавать из шахты до 700 тонн угля в сутки.
Социалистическое соревнование на участке разгоралось все жарче. Накануне июньского (1960 г.) Пленума ЦК КПСС можно было наблюдать такую картину: проходчики коренного штрека все чаще с опаской оглядывались назад. Бридько уважал профессию этих людей. На проходке не всякий сможет работать. Там нужны люди сильные, мужественные и, если хотите, романтичные по своей натуре. Они, словно разведчики или саперы, обеспечивают продвижение вперед головному отряду - добытчикам угля.
Проходчики должны опережать лаву на десятки метров. В противном случае линия угольного фронта, лава, приостановит свое движение и на участке все замрет.
Бригада проходчиков, которой руководил опытный горняк Зоренко, считалась одной из лучших на шахте. Освоив скоростные методы проходки, они почти в три раза превысили установленную норму. Но и этого было мало. Угольщики, делающие в сутки по полтора цикла, догоняли проходчиков, "сидели у них на плечах".
Проходчики перегруппировали силы. Чтобы ускорить уборку породы, они перед отпалкой настилали на основание штрека железные листы. Темпы проходки возросли. Проходчики на какое-то время оторвались от своих "преследователей", ушли вперед. Но ненадолго.
Как-то бригадир Иван Гопко пришел в штрек к Зоренко, взял его за руку и отвел в сторону.
- Помогай, Егор Семенович, беда, - сказал он.
Услышав в его голосе тревогу, Зоренко в первые несколько секунд испытал какое-то смешанное чувство. Вначале его так и подмывало сказать: "Пришел все же подмогу просить". И в то же время на сердце вдруг стало беспокойно.
- Помогай, - продолжал Гопко, - комбайн до половины привалило. Гуртом разберем породу в один момент, а одним нам барахтаться часа два, не меньше, добычу сорвем.
- А Иван Иванович в лаве?
- То-то и оно что нет его, - с досадой сказал Гопко.
- Да, нехорошо получается… - В раздумье проговорил Зоренко.
- Что нехорошо?
- А то, что вы и нам работу срываете. Не выполним норму проходки, что Иван Иванович скажет?
- Ты что ж это, отказываешься помочь? - крикнул бригадир. - В таком случае я сам позову твоих людей.
И Гопко рванулся было к забою. Но Зоренко удержал его за рукав.
- Не горячись, - сказал он уже другим, твердым голосом, - иди в лаву. Сейчас моя бригада там будет.
Беда оказалась не такой уж большой: неожиданно осел большой корж. Через полчаса комбайн снова заработал.
Зоренко первый встретил начальника участка в штреке и рассказал ему о случившемся.
- Понимаешь, Иван Иванович, - горячился он, - понимаешь, какой этот Гопко: субординацию хотел нарушить. Не хочешь, говорит, помочь, я сам твоих людей кликну - и к забою.
- Ну, а ты?
- За руку, как и положено. Стой, говорю, тут твоя граница кончается, - рассмеялся своей выдумке Зоренко.
Засмеялся и Бридько: