* * *
Николай с детских лет увлекался рыбной ловлей. Нередко подросток с друзьями отправлялся на реку Орель или пруды с удочками. Однажды он принес на лозовом кукане килограмма два рыбешек.
- Мама, посмотри, сколько я поймал, - танцуя и подпрыгивая на одной ноге, он протянул родительнице вязку речных трофеев.
- Молодец, сынок, жаряночка на вечерю уже есть, - на материнском лице засветилась улыбка.
- Мама, я еще наловлю…
- Голодать, значит, не будем?
- Нет… рыбы в речке и в ставках полно. Меня хлопцы научили по-настоящему подсекать. А то я торопился и дергал, как сумасшедший. Даже маленькая плотвичка срывалась с крючка. Я сегодня больше всех поймал.
- Как говорится, проголодаешься, так сам догадаешься. А вообще не хвались, другой раз можешь оказаться неудачником, - заметила мать.
Рос Николай смышленым пареньком. Сначала был робким, но с годами его все больше и больше тянуло к старшим, где он постигал то, чего сверстники, а тем более, младшие по годам, не знали.
Детство Коли Кравченко было опалено огнем гражданской войны, которая страшным валом прокатилась и по землям Екатеринославской губернии. Она принесла в каждую семью вовсе не радость, а голод, холод и лишения. Сыновья воевали с отцами, отцы убивали детей. Красный брат убивал белого брата. В казаках началось такое брожение, что один из столпов большевистской власти Троцкий призывал к уничтожению станичников, требовал поголовного "расказачивания".
Ленин поддержал его. Сталин же относился к этим событиям мягче, считая, что достаточно большая часть казачества поддерживала советскую власть, пока некоторые политики не перегнули палку. Она не выдержала напряжения и треснула.
Что касается города Екатеринослава образца августа 1918 года, то власть в тот период менялась часто. По воспоминаниям жителя города Перепечи Ивана Ефимовича, - жили мы в водовороте перемен.
Вот идут петлюровцы - уставшие, невеселые, все как один в запыленных чеботах, сапогах, барашковых шапках, синих свитках на хорошо откормленных и породистых лошадях. После них в городе и в близлежащих селах и хуторах появились воровские фигуры мародеров в солдатских шинелях. Это дезертиры из воинских частей. Потом с уходом петлюровцев наступало междувластие. Местные офицеры берут город под свою охрану. На постах часто можно было видеть не солдат, а офицеров. Патрулями по городу тоже ходили офицеры младших званий, естественно при оружии - револьверах и саблях или шашках.
Через сутки после офицерской охраны пронеслась весть - на город надвигается туча большевиков. Красную кавалерию кто-то видел на подступах к Екатеринославлю. И рано утром Феодосийский офицерский полк покинул казармы и в полном вооружении с пушками, на повозках двинулся по направлению Крыма. Но утром в город ворвались не большевики, а махновцы. Они тоже основательно перетрясли город. Потом все-таки явились краснознаменные большевики. Потоптались, помитинговали, постреляли, кого надо было, отправили на тот свет, и снова понеслись, как перекати-поле, завоевывать пространство для Революции.
Утром примчался казачий атаман Шкуро со своей волчьей сотней. Волчьей сотня называлась потому, что на шапках у них были волчьи хвосты.
У церкви состоялось богослужение в честь их прибытия. Ораторы выступали, сидя прямо на лошадях. Говорили страшилки - о казнях большевиками зажиточных людей.
Публика любила перемены - каждое войско встречали цветами, улыбками и семечками. Богата была тогда Украина. Попы жили зажиточно.
Единственно, с чем плохо было, - это с одеждой. Грабили людей не из-за денег, а из-за понравившейся одежонки. Из-за недостатка мануфактуры часто даже выкапывали недавно захороненных мертвецов, быстро раздевали, нередко оставляя их в непристойных позах. Евреи ставни в своих домах закрывали из-за боязни погромов, а они тут бывали часто.
На следующий день пришли добровольческие части. Сутки побыли, а на следующую туманную ночь раздалось мощное "Ура!" - крики, скрип телег, и город снова взят махновцами. На этот раз они были злые, как никогда, - грабили, насиловали, убивали. Женщины и девушки прятались, убегали в села и на хутора к родственникам и знакомым.
МАХНОВЦЫ РЕЗВЯТСЯ
Та атмосфера, которая окружала губернский город в годы гражданской войны, была одинаково характерна для сел и хуторов екатеринославщины: большевики, бандиты, добровольцы, атаманы, дезертиры, нищие… Стрельба, воровство, грабежи, трибуналы, казни… Жилось сельчанам не здорово - каждая новая власть, проходившая обозами или пролетающая эскадронами, одинаково грабила дома землепашцев. Поэтому пряталось в земле все то, что могло быть экспроприировано непрошеными гостями.
Отец Николая работал поваром в столовой, поэтому иногда баловал родных сэкономленными "излишками калорий": то сахарку принесет, то десяток картофелин прихватит, то кусочком сала одарит семью.
- Это "излишки калорий - результат усушек и утрусок", - улыбался он супруге, кладя на стол деликатесы.
- Ой, смотри, а то сраму не оберешься, если схватят тебя с этими "излишками", - корила его жена. - А то посадют - без тебя нам всем гаплык.
- Глупости ты мелишь, шо я ворюга? Енто действительно излишки стола, - не пудами же ношу.
- Все равно, будь осторожен.
- Не забывай, милая, меня часто одаривает и сам хозяин столовой, - пытался оправдаться Григорий.
- Тебе виднее…
Часто наведывались проездами в Котовку атаманы. Но самыми впечатляющими были визиты отрядов батьки Махно.
- Коля, принеси дровец и разожги плиту, - попросила мать. Он тут же побежал в небольшой сарайчик, где лежали солома для растопки, валежник и поленья всегда сухих дров. Отец держал под контролем топливный вопрос. Всегда заготавливал дровишек впрок.
Через полчаса плита гудела, - тяга была отменная…
Сидя у печки, Николай разомлел. Щеки сделались розовыми от жары. И вдруг он услышал свист на улице.
"Так свистеть может только Гриша", - подумал Николай и бросил просящий взгляд на мать.
- Небось, снова Гришка приглашает.
- Ага, а вы угадали?
- Трель твоего соловья уже изучила. Ну, иди, иди, только ненадолго.
- Ой, спасибо, мама.
Николай выбежал на улицу. У разлапистой яблони возле калитки стоял улыбающийся Гришка Проценко.
- Идем к махновцам… За десяток груш Славке дали выстрелить из винтовки. Может, за яблоки они и нам дадут пальнуть в небо. Ребята набили картузы краснобокими поспевшими ароматными плодами и помчались в сторону остановившегося обоза.
Гришка был постарше Николая на несколько лет, что в детстве всегда заметнее - идет ведь интенсивный рост.
Завидев на повозке полусонного махновца с карабином, Гришка подошел к нему и предложил яблоки за выстрел.
- А ну покажи их… Сладкие или кислятина?
- Сладкие, дядя!
Махновец взял картузы с яблоками, высыпал их на сено, а потом грызнул со смачным хрустом плод.
- Фу, они у вас кислые.
- ???
- Кислятину принесли мне…
- Дайте выстрелить?
- Что-о-о? Марш отсюда, сопляки, и замахнулся плеткой на обескураженных ребят, которые тут же ретировались по обстановке…
* * *
Вечером, придя с работы, отец рассказал жене о ЧП, происшедшем в столовой.
- Зашли шестеро бандитов в столовку. Вонючие, замурзанные, при оружии и с патронными лентами наперекрест. Поставили четверть мутного самогона на стол и как закричат: "Стол накройте". Ну, официантки и подсуетились. Угостили всем, что было. Они пили и жрали долго, а потом стали палить в потолок из револьверов и карабинов. Поставив одного у входных дверей, они решили расслабиться плотью. Перепортили всех наших молоденьких бабенок. В ход пошли не только молодицы, но бабка Прасковья, а ей под семьдесят. Нарезвились пятеро, а потом, подождав пока "отдохнет" шестой, покинули столовую. Хорошо, что еще пулями не побили стекла на окнах, а то бы было мытарство - стекол нынче не достать.
- Изверги, что могу сказать, - ответила супруга. - А мне Катерина, та, что живет у магазина, рассказала, - шинок яврея пограбували. Горилку и винцо частью выпили, частью забрали с остальным нужным им барахлом. Вынесли из хаты усе нужное им и погрузили на подводы. А жинку его - Софью - згвалтувалы, знасильничали, мерзавцы.
- Вот басурманы чертовы, - возмутился муж. - Вчера Ивана, хозяина мельницы, ограбили. Забежали во двор, а там дядьки из соседнего села, как раз загружали муку на телеги, - смололи пшеничку. Забрали все мешки, а их сильно побили прикладами и шомполами.
А потом зашли на мельницу и там все забрали. Вымели до былинки.
- Когда же это все кончится?! - не то спросила, не то воскликнула супруга.
- Кончится тогда, когда какая-нибудь власть не наведет порядок в державе. Державы ж нэма. Вона в хаосе, пена должна осесть, - ей надо время…
Трое суток резвились махновцы, пьянствуя, насилуя, грабя.
На выгоне, где выстроились повозки обоза, развевался черный не то транспарант, не то хоругвь, отороченная снизу золотистой бахромой. На ткани был вышитый белыми мулине призыв: "Смерть всім, хто на перешкоді здобутья вільності трудовому люду" - "Смерть всем, кто препятствует достижению свободы трудовому народу".
Под словом Смерть зловеще красовались белый череп и перекрестие, ввергая простолюдинов в неприятное чувство страха за свою жизнь и родичей.
Старший отряда, назвавший себя Луговым, на митинге заявил народу:
- Мы воины революционной повстанческой армии Украины во главе с вашим земляком и нашим вождем Нестором Махно. Главный наш враг, как говорил наш атаман батько Нестор Махно, товарищи селяне, - добровольцы Деникина. Они хотят вернуть царя-изверга. Не допустим кровопийца и его ставленников на местах - помещиков-баринов.
Большевики - все же революционеры. С ними мы можем рассчитаться потом. Сейчас все силы надо направить против Деникина. Он не должен получить от вас "ни зэрнынкы, ни картопли".
Замеченные селяне в помощи золотопогонникам будут безжалостно нами уничтожаться как враги трудового народа. Мы у вас не забираем, а просим на существование армии, которая воюет за свободу трудового народа. Потом все отдадим с лихвой…
Он еще долго говорил что-то о патриотизме, о выпущенных повстанцами деньгах - купонах, на которых были изображены атаман, серп и молот. По этому поводу ходила шуточная частушка:
Гей, кумэ, нэ журысь!
В Махна гроши завэлысь,
А хто их не братэмэ,
Того Махно дратымэ…
Этими деньгами часто расплачивались повстанцы с населением. Много было поддельных купонов. Но по другим данным, их атаман не выпускал - это был плод все той же анархистской самодеятельности. Клепали, штамповали и рисовали их художники-мастера в сельских хатах-штабах.
На третьи сутки утром отряд махновцев двинулся на Екатеринослав…
* * *
Коля Кравченко окончил школу-семилетку в родном селе. Это было в 1928 году. Получить сельскому парню семилетнее образование по тем временам было большим достижением. В конце двадцатых и начале тридцатых годов в основном из сел уходили в города с образованием начальной школы. С "четырехлетками" воевали командирами и трудились инженерами наши отцы и деды. С четырехлетним образованием практически шли на партийную работу, а потом и в вожди. Опыт нарабатывался, и навыки набивались природной смекалкой и трудолюбием со временем.
Это был период сплошной коллективизации, раскулачивания и борьбы за утверждение нового порядка в землепользовании, когда насилие власти попытались регулировать и употреблять только до известного предела. Но допущенное насилие - всегда переходит границы. Попытки его контролировать усилиями разума, декретами власти ни к чему не приводят.
Л.Н.Толстой по этому поводу говорил, что как только дело решается насилием, насилие не может прекратиться…
При решении дела насилием, победа всегда остается не за лучшими людьми, а за более эгоистичными, хитрыми, бессовестными и жестокими.
Изворотливые "специалисты" сельской нивы в дальнейшем сделали все для того, чтобы превратить крестьянина в беспаспортного раба с вознаграждением за полевую каторгу символичным трудоднем. Насилие над деревней влилось ядом в души крестьян, а для тех, кто его готовил, оно казалось правом, потому что повторялось потом из месяца в месяц и из года в год. Сельский народ в основном молчал. А если и возникали вспышки гнева, они тут же глушились силой…
Шел во многом знаковый 1929 год.
Это был год, когда сталинский курс на индустриализацию и коллективизацию обрел форму чрезвычайной мобилизации. Причиной этому был знаменитый "черный четверг", случившийся на Нью-Йоркской фондовой бирже. Он ознаменовался началом катастрофического экономического кризиса во всем капиталистическом мире. Страны Запада, стянутые долларовым обручем в системе рыночной экономики, попали в глубокую депрессию. Началось неудержимое падение производства, зарплат, доходов, занятости, уровня жизни, то, что сегодня называют рецессией.
Что-то подобное мы наблюдали в России в 1998 году и сегодня на Западе. На экономическую обстановку в СССР образца тридцатых годов "черный четверг" никак не повлиял. Наша страна успешно развивалась. Почему? Дело в том, что мы были изолированы от мировой экономики и защита внутреннего рынка государственной монополией на внешнюю торговлю в сочетании с переходом к планированию служили своеобразным эскарпом против опасной машины экономического кризиса, гроза которого прошла стороной.
Больше того, социалистическая индустриализация набирала темпы, но ценой ломки устоев деревни. Яростный штурм Первой пятилетки сочетался с началом коллективизации сельского хозяйства.
Да, после революции крестьяне получили землю, и все же, несмотря на курс, взятый на культурную революцию в селе, - строительство школ, клубов, библиотек, изб-читален и прочее, - жили крестьяне в нищете, забитости и бескультурье.
На Украине в тот период главным строительным материалом был ракушечник, глина и лоза в южных районах. Хаты-мазанки с "доливками", глинобитными, земляными полами, были не редкостью. Печи и плиты топились всем, что могло гореть, даже кизяками. Эти высушенные лепешки спасали крестьян, живших в степных районах.