- Успокойтесь, - вмешался Шелехов, - с нашими товарищами все в порядке. Они случайно оказались на улице после отбоя и не могут попасть в палату. Сжальтесь над беднягами.
Растерянная, ничего не понимающая дежурная хватает ключи и спешит к входным дверям. Распахнув их, она видит двух целых и невредимых лейтенантов. Возмущенно всплеснув руками, женщина закричала:
- Да что же это деется! Все порядочные люди спят, а вы где-то шляетесь! Ну погодите: завтра все товарищу комиссару доложу. Как фамилии?
- Уважаемая сестрица, - ласково говорит Леня Гаврилов, прыгая на костылях позади разъяренной дежурной, - к чему вам их фамилии? Ну задержались ребята на свежем воздухе. Так свежий воздух им не повредит!..
- Фамилии! - не сдавалась дежурная, мощной грудью оттесняя от двери смущенных лейтенантов.
С обреченным видом виновники переполоха признали свое поражение.
- Лейтенант Нилов из двадцать восьмой палаты.
- Лейтенант Тиунов оттуда же.
Гаврилов долго стыдил своих "сподвижников" за слабую физподготовку, а в заключение презрительно заявил:
- Несчастные слабаки! Не умеете - не беритесь.
На следующий день разразился грандиозный скандал. Комиссар госпиталя вызвал всех нас к себе и, пристально оглядев наши смущенные лица, сердито сказал, обращаясь к Шелехову:
- Ну, вам, как старшему по возрасту и званию, и докладывать о ЧП.
Старший лейтенант замялся. Тогда Гаврилов, решительно шагнув вперед, попросил:
- Товарищ комиссар! Разрешите мне обо всем подробно доложить.
- Докладывайте, лейтенант! - Старший политрук с интересом оглядел горбоносое загорелое лицо Гаврилова.
- Так вот, товарищ комиссар, - откашливаясь, начал Гаврилов, - с одного предприятия нас посетила делегация - женская бригада Клавдии Ведерниковой. Подарки принесли, рассказали о работе. Мы рассказали о себе. В общем, познакомились. Каждую свободную минуту они нас навещали. Словом, полюбили мы, товарищ комиссар. Не знаю, как они, - кивнул Гаврилов на своих товарищей, - а я, как только выйду из госпиталя, женюсь.
Лейтенанты дружно поддержали это заявление, подтвердив, что они тоже имеют самые серьезные намерения.
- Вы в сторону уклоняетесь, - сухо заметил старший политрук. Доложите, почему ваши товарищи оказались вне стен госпиталя?
- Так вот, товарищ комиссар, я и подхожу к этому, - спокойно продолжал Леня Гаврилов. - Бригаде, в которой трудится моя невеста Даша, за ударную работу дали премию. Мы и решили поздравить девушек…
- Кто это "мы"? Докладывайте конкретно.
- Я и лейтенанты Савинов, Нилов и Тиунов. - Гаврилов бросает виноватый взгляд на остальных, словно оправдываясь: ничего, мол, не поделаешь, врать нельзя.
- А почему же дежурная докладывает только о Нилове и Тиунове? удивился комиссар. - Почему вы и Савиноп оказались в палате, а ваши товарищи - на улице?
- Слабая физподготовка подвела, - с нескрываемой досадой ответил Гаврилов, глубоко вздохнув. - Никогда не забуду бывшего своего учителя лейтенанта Колодкина. Гонял он нас до седьмого пота на турнике, брусьях, через "коня", по канату и при этом всегда поучал: "Запомните, курсанты, тот, кто успешно оседлает все эти снаряды, может рассчитывать на успех в любом деле, требующем силы и ловкости". Мои товарищи убедительно подтвердили вчера справедливость слов нашего командира. Им надо было всего-навсего подняться по канату на третий этаж. Да задача оказалась не под силу.
- А вам, выходит, под силу? - недоверчиво спросил комиссар, погладывая на загипсованную ногу лейтенанта.
- А мне вот удалось, - скромно подтвердил Гаврилов.
- Ну вот что, товарищи лейтенанты, - комиссар встает со стула и медленно прохаживается мимо застывших возмутителей спокойствия, благодарите судьбу, что никто из вас не пострадал в ходе вашей "операции по налаживанию культурных связей". Пока ограничусь предупреждением, но, если подобное повторится, будут приняты самые строгие меры. Вам лечиться надо, а не о свиданиях думать. Все, прошу запомнить это предупреждение.
После этого инцидента за нашей палатой был установлен строжайший контроль.
Спустя несколько дней я распрощался с товарищами: меня отправили долечиваться в Сочи.
Город поразил меня не только пышной субтропической растительностью, но и великолепнейшими дворцами-санаториями, в которых разместились госпитали.
Был сентябрь, а в Сочи не ощущалось никаких признаков осени…
Заботливый уход, а главное, чудесная природа и живительный воздух ускорили выздоровление. От раны на руке осталось одно воспоминание, да я головные боли все меньше и меньше давали о себе знать. Я совершал длительные прогулки и чувствовал себя совсем здоровым.
На очередном осмотре пожилой и весьма опытный доктор Никодим Степанович ободряюще сказал:
- Ну вот, молодой человек, можно и повязку снять. Пусть вашу голову ветерком обдует.
- Значит, могу рассчитывать, что теперь пошлете меня на комиссию?
- Через недельку, через недельку, не раньше. - Никодим Степанович похлопывает меня по плечу.
"Неделька! - обрадовался я. - Всего неделька, а там можно проситься на фронт".
Молодости свойствен оптимизм. Воображение часто рисовало, как измотанные фашистские войска поворачивают вспять под ударами Красной Армии. Радовали и газетные сообщения, особенно весть о сокрушительном разгроме фашистских войск под Ельней. Но еще больше воодушевил меня доклад комиссара госпиталя о положении на фронтах и о наиболее важных событиях в стране и в международных отношениях. Комиссар еженедельно выступал с такими докладами.
Когда я в первый раз пришел в клуб, передо мной открылась удивительная картина: в зрительном зале полным-полно народу, даже на авансцене носилки с ранеными, которые не могли самостоятельно передвигаться. Они лежат тихо, не поднимая головы. Вот на трибуне появился высокий, аскетического вида старший политрук, и раненые задвигались. Взгляды всех устремились на трибуну.
- Товарищи! - воскликнул старший политрук, голос у него резкий, скрипучий. - Начиная войну против Советского Союза, бесноватый фюрер и его генералы хвастливо трубили на весь мир, что их войска будут в Москве через две-три недели! Они рассчитывали завершить свой разбойничий поход на Страну Советов так же молниеносно, как военные кампании в Западной Европе. Выдержав паузу, комиссар спросил, обращаясь в зал: - Какое сегодня число?
- Шестнадцатое сентября! - отозвались из зала.
- Так вот, уже не две-три, а целых одиннадцать недель с хвостиком промелькнуло, а Москву фашистские изверги не могут увидеть даже в телескоп.
Аплодисменты взорвали тишину, царившую в зале, и долго не давали комиссару говорить. Однако это его не огорчило. Он спокойно стоял, вытянувшись во весь свой немалый рост, и улыбался. Наконец поднял руку и, дождавшись тишины, продолжил:
- Вот уже больше двух месяцев фашистские армии не могут ни на шаг продвинуться в районе Смоленска, а под Ельней нашли себе могилу многие гитлеровские дивизии. Фашистский зверь обломал зубы под Ленинградом, Киевом, Одессой. Словом, план "молниеносной войны" трещит по всем швам. На Центральном направлении фашистская армия уже давно перешла к обороне, а сейчас Красная Армия изматывает врага и на Северо-Западном, и на Юго-Западном направлениях…
Комиссар рисует обстановку в стране, а я уношусь в мечтах на фронт, к своим боевым товарищам, и вместе с ними гоню фашистов с родной земли. Естественно, мне хотелось не опоздать к поворотному моменту в ходе войны. Усилив физические нагрузки, я с нетерпением ожидаю день выписки из госпиталя…
Вдруг разнесся слух, что оставлен Киев. Нам, командирам среднего звена, слабо разбиравшимся в вопросах оперативного искусства, трудно было понять, почему наши войска, так успешно отбивавшие атаки противника на подступах к Киеву, теперь добровольно сдали город. Что же произошло?
С этим вопросом мы обратились к комиссару. Он сказал, что попытается ответить в двадцать часов в клубе.
К назначенному времени зрительный зал был переполнен. На сцене висела большая карта Советского Союза, на которой флажками обозначена линия советско-германского фронта.
Стремительно выйдя из-за кулис, комиссар подошел к карте.
- Товарищи! - взволнованно произнес он. - В любой войне возможны зигзаги. В такой гигантской битве, какую ведет сейчас наша страна, внезапные изменения неизбежны. У нашего народа и его армии хватит сил для достижения победы, но на пути к ней могут быть любые неожиданности. Такие, например, как оставление столицы Украины. Так решила Ставка Верховного Главнокомандования, решила потому, что дальнейшее удержание киевского выступа, глубоко вклинившегося в территорию, оккупированную фашистскими армиями, угрожало окружением наших войск. Кроме того, героическая оборона Киева уже дала свои плоды: она помогла армиям, сражавшимся на Центральном направлении, остановить врага. Защитники Киева отвлекли на себя танковые и моторизованные дивизии и тем вынудили фашистское командование отказаться от дальнейших попыток наступать на Москву…
Слушая комиссара, я восхищался его способностью по скупым газетным сообщениям давать глубокий анализ событий.
Осложнение обстановки на юге подтолкнуло многих командиров, чувствовавших себя способными держать оружие, наведаться к комиссару с рапортом о выписке из госпиталя. Ходил и я. Подобные визиты вынудили комиссара собрать всех выздоравливающих и объявить, что рапорты о досрочной выписке из госпиталя рассматриваться не будут. Решение по атому вопросу принимает медицинская комиссия по представлению лечащего врача.
- Все мы военные, - заявил комиссар, - поэтому никакой самодеятельности.
Считая, что выписка из госпиталя во многом зависит от меня самого, все свободное время провожу на воздухе, в длительных прогулках по чудесным сочинским паркам. Они поражали меня экзотической растительностью. Раньше мне не доводилось видеть такие деревья, кустарники и цветы.
Однажды в госпитальном парке я встретил очень симпатичного старика, который медленно ходил по аллеям и что-то отмечал в записной книжке. Подойдя к нему, робко спросил:
- Дедушка, не знаете ли, как называется гигантское дерево с конической кроной и светлой хвоей? У нас в Сибири много хвойных деревьев, а таких нет.
Старик положил блокнот в наружный карман легкого парусинового пиджака и, проведя рукой по седой бородке, добродушно улыбнулся, отчего многочисленные складки, избороздившие его лицо, стали более глубокими.
- Это дерево, юноша, называется лжецуга тисолистная, - ответил он. Родина ее - Северная Америка. Этому экземпляру еще далеко до гиганта. Лжецуга, пожалуй, самое высокое дерево в мире. Оно достигает ста метров, а толщина ствола может перемахнуть за пятиметровую отметку…
Мы разговорились. Старик назвался Трофимом Николаевичем, спросил, как меня зовут, где воевал, при каких обстоятельствах ранен. Мок ответы он слушает с неподдельным интересом, часто горестно приговаривает:
- Бедные, бедные мальчишки!
Трофим Николаевич рассказал о своей тревоге за внуков, которые были моими ровесниками. Оба они на фронте: один - в пехоте, другой - в саперных частях.
Растроганный воспоминаниями, Трофим Николаевич положил руку мне на плечо и ласково сказал:
- При встрече ты назвал меня дедушкой. Так и зови впредь, мне приятно: невольно вспоминаю своих мальчиков.
Пожелав мне быстрейшего выздоровления, он зашагал было по аллее, но вдруг остановился:
- Внучек! Погоди.
Я приблизился.
- Завтра мне предстоит поездка в большое хозяйство, которое занимается выращиванием посадочного материала для парков Черноморского побережья. Там великолепный дендропарк. Если хочешь, милости прошу со мной.
- С удовольствием! - обрадовался я. - Только разрешат ли мне отлучиться из госпиталя?
- Это я беру на себя. Завтра в одиннадцать часов жди меня у входа.
На следующий день во время утреннего обхода лечащий врач сказал, что начальник госпиталя разрешает мне поездку в дендропарк.
За полчаса до назначенного времени с нетерпением прохаживаюсь у ворот. Заметив издали сухонькую фигуру Трофима Николаевича, радостно спешу навстречу.
По пути в дендропарк Трофим Николаевич интересуется моим самочувствием, спрашивает, не беспокоит ли рана. С улыбкой заверяю, что "к бою готов" и со дня на день жду вызова на комиссию.
- Эх, молодость, молодость! - вздыхает старик. - Как вы все торопитесь. Вот и внуки мои, еще и годы не призывные, а они двадцать второго июня побежали в военкомат… и добились-таки своего: воюют…
На полуторке мы быстро доехали до реки Мзымты, на берегу которой раскинулись поля Сада южных культур. Здесь еще до революции Трофим Николаевич под руководством выдающегося садовода Скриваника начинал свою деятельность.
- Весь этот великолепнейший парк, - старик с гордостью обводит вокруг себя широким жестом, - заложен каких-нибудь тридцать лет назад. Сейчас он занимает шестнадцать с половиной гектаров. Тут представлена флора почти всех субтропиков. - И предложил: - Ты, внучек, погуляй. Я договорюсь в конторе, чтобы выписали нам посадочный материал, и познакомлю тебя с парком.
Оставшись один, с интересом рассматриваю невиданные деревья и кустарники. Скоро вернулся Трофим Николаевич.
- Вот посмотри на наиболее типичных представителей субтропиков, сказал он, указывая на пальмы и бананы. - А вот пампасская трава. На своей родине, в Южной Америке, она достигает двух с половиной метров высоты. Из нее можно делать бумагу и различные плетеные изделия. Это араукария, живет до двух тысяч лет…
- Я слышал, что дубы живут сотни лет, но чтобы тысячу! Невероятно!
- Ничего удивительного, - возразил Трофим Николаевич. - И среди деревьев есть долгожители. Вот, например, болотный мексиканский кипарис. Дерево мощное, с чрезвычайно широкой кроной и нежной хвоей, доживает до четырех тысяч лет.
Заметив, что я рассматриваю неестественные по форме кустарники, Трофим Николаевич добродушно улыбается:
- Квадратная и шарообразная форма кустарников - дело рук человеческих: парковые рабочие регулярно подстригают самшит.
Мы остановились в тени могучих, незнакомых мне деревьев.
- Вот самый распространенный представитель нашего кавказского леса бук восточный, - объясняет старик. - Он занимает на Кавказе более четверти всей лесной площади и имеет важное народнохозяйственное значение. У него красивая, крепкая и гибкая древесина. Буковые орешки содержат масло, используемое в пищевой промышленности.
Увидев молодую бамбуковую рощу, я не удержался:
- Вот это да! Готовые удилища стоят!
- Бамбуки - древовидные злаки. В Америке, Африке и Юго-Восточной Азии они достигают шестидесятиметровой высоты при диаметре ствола до сорока сантиметров. Такую удочку одному человеку и не поднять. Некоторые бамбуки поразительно быстро растут: за сутки на метр. Говорят, когда-то китайцы использовали это их свойство для мучительной казни своих врагов: сажали обреченного на отросток бамбука. Представить страшно, что испытывал несчастный! А может, сочиняют писатели?..
Несколько часов пролетели как один миг. Заметив, что начинает темнеть, Трофим Николаевич спохватился, повел меня к конторе, где нас дожидалась госпитальная машина.
Посещение дендропарка оставило неизгладимое впечатление.
Через несколько дней меня вызвали на комиссию. Я чувствовал себя совершенно здоровым и постарался убедить в этом врачей. К моей радости, со мной согласились. Еще два дня ушло на оформление документов.
И вот наконец настал долгожданный день. Было солнечно и тепло, как бывает в Сочи в последние дни сентября. Натянув видавшую виды хлопчатобумажную гимнастерку и брюки, яловые сапоги, пилотку и прихватив просторную солдатскую шинель, вместе с другими командирами направляюсь к автобусу, который доставит нас на вокзал. Узнав, что до отъезда еще не менее получаса, спешу попрощаться с Трофимом Николаевичем. С трудом отыскал его в дальнем углу парка. Увидев меня в походном снаряжении, он огорченно всплескивает руками:
- Уже! Ах ты, господи! Как все быстро! Так мало показал тебе…
- Ничего, спасибо за внимание. Вернемся с победой - обязательно приеду в гости.
- Смотри не забудь обещание. Хочу увидеть тебя живым и здоровым. Счастливо!
Приподнявшись на цыпочки, Трофим Николаевич по русскому обычаю трижды целует меня, потом, отстранив, внимательно всматривается в мое лицо и вдруг - крестит.
- Ну, внучек, храни тебя бог, да и сам не плошай. Взволнованный отеческой лаской чужого мне человека, порывисто обнимаю старика и, резко повернувшись, бегу к автобусу…
После войны я приехал на отдых в Сочи и, бросив вещи, поспешил в санаторий, где размещался госпиталь. Но старика в живых не застал.
Едва устроился на сиденье, автобус тронулся. Через пятнадцать минут мы уже стояли на перроне вокзала и ожидали поезд на Армавир, где находился тогда штаб Северо-Кавказского военного округа.
Перед новыми боями
В отделе кадров моего личного дела не оказалось. Оно, видимо, осталось в 19-й армии. Оформили новое. В автобиографии описал свой жизненный путь.
Внимательно изучив мое личное дело, майор-кадровик объявил:
- Отправляйтесь в станицу Славянскую, лейтенант, в шестьдесят пятую запасную стрелковую бригаду: будете командовать учебной стрелковой ротой.
- Почему в запасную? - не сдержал я огорчения. - Мне бы на фронт. Я же боевой опыт имею.
- Вог потому и пойдете в запасную бригаду, - строго сказал майор. Она готовит кадры для фронта. А кто это сделает лучше, чем побывавшие в боях командиры? И вообще запомните, лейтенант: военный человек, тем более командир, должен быть готов в любую минуту последовать туда, куда прикажут. Зарубите себе на носу. - Заметив, что я глубоко огорчен, майор смягчился: Вы, лейтенант, наверно, недолго пробудете в запасной: обстановка такова, что в любой момент можете оказаться на фронте. Не переживайте, еще навоюетесь.
В станице Славянской, в штабе бригады, нас, командиров, прибывших из госпиталей, принял комбриг, худощавый, среднего роста пожилой полковник. Он расспросил каждого, на каком фронте воевал и в какой должности, затем не торопясь прошелся вдоль строя, оглядел нас изучающим взглядом.
- Товарищи командиры! - сказал он. - Несмотря на то что в летней кампании немецко-фашистские войска не решили стоявших перед ними задач и понесли огромные потери в живой силе и технике, обстановка остается сложной. С начала октября на московском направлении фашисты начали генеральное наступление силами группы армий "Центр". Два мощных танковых катка продвигаются сейчас севернее и южнее Вязьмы, а третий - через Орел на Тулу. Возникла прямая угроза столице нашей Родины - Москве. В чрезвычайно трудном положении находятся защитники Ленинграда. Город блокирован с суши, снабжение возможно только по Ладожскому озеру. Войска Юго-Западного фронта стойко удерживают оборону по реке Псёл, но прорыв обороны на Брянском фронте создает, угрозу глубокого обхода и выхода фашистских войск в тыл Юго-Западного фронта. Не лучше обстоят дела и на Южном фронте. Таким образом, товарищи командиры, развертываются события, исход которых решит судьбу всей осенне-зимней кампании. И во многом он будет зависеть от того, насколько быстро действующая армия получит подготовленные резервы. Помните об этом в своей работе. Не жалейте ни сил, ни времени…