В начале февраля 1944 г. А. Г. Шкуро вместе с атаманами - Донским генерал-лейтенантом Г. В. Татаркиным и Астраханским генералом Н. В. Ляховым - посетил 1-ю казачью кавалерийскую дивизию генерал-лейтенанта X. фон Паннвица в Хорватии. Все трое в то время не занимали никакой воинской должности и не имели отношения к казачьим частям германской армии, и поездка была организована по инициативе Главного управления казачьих войск в пропагандистских целях. В качестве наблюдателя в дивизию прибыл начальник Казачьего управления (создано в декабре 1942 г.) при Министерстве по делам оккупированных восточных территорий доктор Н. А. Гимпель. Хорунжий К. С. Черкассов, бывший офицер для особых поручег ний генерал-майора И. Н. Кононова, вспоминал об этом так:
"Утром 2 февраля в 5-й Донской полк прибыли гости. Их сопровождали командир 2-й бригады 1-й казачьей дивизии подполковник Шульц и другие немецкие казачьи офицеры, а также и доктор Гимпель. Командир полка с командирами дивизионов встретил гостей. /…/
Кубанский генерал Шкуро, невысокого роста, стройный, живой и поворотливый, с типично славянским лицом, говорил с темпераментом, живо и резко, сопровождая свою речь энергичной жестикуляцией. На его лице сурово сходятся брови, но через несколько секунд оно расплывается в веселой, с хитрецой, улыбке. Он бесконечно шутит и острит. За столом, после пары стаканов вина, он уже и Кононову, и всем кононовским офицерам говорит "ты" и всех называет не иначе как "сынками". По его виду и поведению видно, что он нисколько не чувствует себя эмигрантом без должностей и положения, а чувствует себя уверенно, как прежде на поле боя, казачьим вождем-батькой и никак не по-другому.
Молодые кононовские офицеры с явной симпатией смотрят на генерала Шкуро и грохоют со смеху при его шутках. /…/
В тот же день выстроенный 5-й Донской полк познакомился с почетными гостями и выслушал их приветственные речи и призывы к бескомпромиссной борьбе с коммунизмом. Больше всех казакам понравился генерал Шкуро. Он задорно и весело и как-то особенно дружелюбно говорил с казаками, пересыпая свою речь шутками и остротами.
Генерал Шкуро самолично вручал некоторым казакам боевые ордена и особенно торжественно приколол медаль за отвагу воспитаннику нашего полка сербскому мальчику Андрею.
Возвращаясь после построения по домам, казаки постарше, воевавшие в Гражданскую войну 1918–1920 гг. в рядах Красной армии, рассказывали, что в те времена генерал Шкуро был для них самым страшным противником, что он был очень способным полководцем и лихим рубакой, что его "волчьи" сотни прорывались в тыл красных и наводили там страшную панику.
На другой день офицеры 5-го полка стали задавать гостям вопросы о роли казачества в царской России и Белом движении и какие цели преследовала идея последнего. Шкуро спросили о том, стоит ли казакам "продолжать бороться за то же, за что боролась Белая армия, или же нам нужно бороться за что-то новое? и была ли Белая борьба народной? была ли у нее какая-то идея, идея, отвечающая народным чаяниям?" Шкуро ответил, что цели первых белых вождей были подлинно народные. Но после их смерти во главе белых оказались люди, не сумевшие привлечь в их ряды народные массы. Тыл заполнили спекулянты, воры, пьяницы, они "скомпрометировали святую Белую идею". Далее он сказал о том, что вести ныне "борьбу против большевиков под знаком Белого движения равносильно самоубийству" и что эту борьбу "нужно вести под новыми лозунгами, которые должны соответствовать интересам порабощенных большевиками народных масс России". В заключение он заявил, что ему лично для себя ничего не нужно, а в борьбе против Сталина нужны возглавители из советской среды типа генерала Власова или полковника Кононова, так как имя любого белого генерала будет немедленно использовано большевиками для пропаганды в свою пользу.
Шкуро призвал казаков искать себе соратников "среди храбрых русских воинов Белой армии, среди белых орлов". Шкуро, наполнив стаканы, стал подносить их нам, обнимая и целуя каждого из нас. Когда же заиграли лезгинку… генерал Шкуро, не выдержав, подоткнул полы черкески и плавно, мелко перебирая ногами, подошел мне навстречу. Когда темп участился, он все еще пробовал делать какие-то резкие движения, но вскоре, запыхавшись, под общий веселый смех и гик, обессиленный, упал на руки казакам, подхватившим его на лету. "Загнали, бисовы диты, батьку Шкуро!" - говорил он, жалуясь на быстрый темп музыкантов" (Черкассов К. С. Генерал Кононов (Ответ перед историей за одну попытку). - Т. 2. - Мюнхен, 1965. - С. 35–36, 39–42, 51, 56).
2 апреля того же года Шкуро вновь посетил 5-й Донской полк 1-й казачьей кавдивизии. "…в теплый весенний день по случаю дня рождения Кононова в нашем полку состоялись торжества. /…/
Самым почетным и дорогим гостем у Кононова в этот день был приехавший из Германии по случаю торжества генерал Шкуро.
Последний, в дорогой, расшитой серебром черкеске и приподнятом веселом настроении, командовал "парадом".
Каждая чарка выпивалась только по его команде. Он, как всегда и везде, чувствовал себя хозяином и невольно заставлял всех себе повиноваться.
В самом разгаре веселья Шкуро сказал речь по поводу дня рождения И. Н. Кононова, в которой он подчеркнул, что, несмотря на террор, коммунистам не удалось уничтожить казачество.
"Иван Никитич, подойди-ка сюда, пожалуйста", - позвал генерал Шкуро Кононова. Тот подошел и стал "смирно".
"Цией плетью мий батько меня по ж… стягав, - сказал Шкуро по-украински, показывая всем кавказскую плеть дорогой кавказской работы, с позолоченным черенком. - А теперь я ее дарю, как родному сыну, И. Н. Кононову. Бери плеть, казак! У тебя моя закваска. Ты достоин этого подарка".
Один из адъютантов Шкуро подал ему круглый картон, и он, вынув из него донскую фуражку… надел ее на Кононова. Казаки подбежали, подхватили генерала Шкуро и Кононова на руки и начали качать.
"Що вы робитэ, бисовы диты?!" - упираясь и смеясь, говорил подбрасываемый высоко в воздух генерал Шкуро.
Вечером того же дня Шкуро рассказал Кононову о своей встрече с генералом Власовым и его окружением. Он пообещал приложить все усилия, дабы настроить доброжелательно П. Н. Краснова по отношению к Власову. Также он говорил о том, что в казачьих частях не должно быть немецких командиров. После этого Шкуро отбыл в Германию к П. Н. Краснову, а затем в Толмеццо, к Т. И. Доманову" (Черкассов К. С. Указ. соч. - Т. 2. - С. 68–72.).
В 1944 г. в Берлине состоялась встреча Шкуро и Власова, во время которой они обсуждали возможность передачи 15-го Казачьего кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта X. фон Паннвица под командование Власова, как только гитлеровцами будет разрешено создание единой РОА. Как пишет один из биографов Власова С. Стеенберг, "оба они были согласны с тем, что командование казаками никак не может быть поручено бывшему царскому генералу, так как этот факт дает советской пропаганде возможность утверждать, что Освободительное Движение добивается восстановления монархии. Шкуро, как и большинство казаков, считал "Казакию" Розенберга скверным анекдотом…" (Стеенберг. С. Власов. - Мельбурн, 1974.) Встреча со Шкуро предоставила Власову возможность установить связь с казачьими частями Паннвица в Югославии.
5 сентября 1944 г, по приказу рейхсфюрера СС Г. Гиммлера, занимавшего должность начальника запасных частей, его заместитель группенфюрер и генерал-лейтенант войск СС Г. Бергер назначил генерал-лейтенанта А. Г. Шкуро начальником Казачьего резерва (ГАРФ. Ф. 5761. Оп. 1. Д. 13. Л. 183) (казачьего запасного полка - около 3 тысяч человек), входившего в "Казачий стан" генерал-майора Т. Н. Доманова, который располагался в Северной Италии в районе г. Удине.
Военные неудачи заставили нацистов переменить свои взгляды на многие вещи. Вследствие этого Шкуро был назначен на должность инспектора резервов казачьих войск при Восточном министерстве. 25 июня 1944 г. 1-я казачья кавалерийская дивизия развернулась в 15-й казачий кавалерийский корпус СС, и А. Г. Шкуро также стал подчиняться войскам СС; он по-прежнему руководил вербовочной работой в лагерях военнопленных и других местах, при этом создавая кадры казачьих частей (в том числе в конце сентября в Леобене). По поводу этого начальник Главного управления казачьих войск (ГУКВ) генерал от, кавалерии П. Н. Краснов писал генерал-лейтенанту Е. И. Балабину следующее:
"Генерал-лейтенант Шкуро назначен от Ваффен-СС для вербовки казаков, для создания казачьего корпуса и не подчинен Главному управлению казачьих войск, но работает самостоятельно, получая указания от Ваффен-СС. Главное управление ему только помогает, не вмешиваясь в его действия…
Насколько мне известно, прямого приказа для освобождения казаков с заводов, для поступления в строй, у генерала Шкуро нет, но у него есть распоряжение Ваффен-СС, чтобы таких рабочих увольняли с заводов" (Неотвратимое возмездие. - М., 1973. - С. 144).
То, что Шкуро действительно был подчинен войскам СС, подтверждает его обращение к казакам: "Я, облеченный высоким доверием руководителя СС, громко призываю вас всех, казаки, к оружию и объявляю всеобщий казачий сполох! Поднимайтесь все, в чьих жилах течет казачья кровь! Дружно отзовитесь на мой призыв, и мы все докажем великому фюреру, что мы - казаки, верные ему друзья и в хорошее, и в тяжелое время".
В своем дневнике 13 сентября 1944 г. В. Г. Науменко записал, что по приезде в Берлин виделся со Шкуро и узнал, что он "назначен начальником Казачьего резерва, зачислен на службу как генерал-лейтенант с правом ношения немецкой генеральской формы и получением содержания по этому чину. Он развил работу. В "Эксельсиоре" у него и штаб, в котором много офицеров. Главную роль играет есаул Н. Н. Мино.
…Шкуро набирает людей и отправляет их в лагерь около Граца. Поступают казаки в довольно большом количестве. Сколько поступило, пока не знаю". (Науменко В. Г. Великое предательство. - СПб., 2003. - С. 324–325).
В декабре 1944 г. ГУКВ также перешло в подчинение СС, а части Казачьего стана походного атамана Доманова подчинялись в оперативном отношении группенфюреру СС Адило Глобочнику, штаб которого находился на Адриатическом побережье в г. Триесте.
Добровольцы, завербованные Шкуро, направлялись в запасный полк 15-го корпуса, первоначально дислоцировавшийся в 1943 г. в Мохово и его окрестностях и насчитывавший около 5 тысяч человек. Полком командовал подполковник Штабика, однако зачастую отечественные и зарубежные авторы называют командиром полка А. Г. Шкуро. В 1944 г. полк был передислоцирован во французский город Лангр, и с началом формирования 15-го корпуса полк переименовали в 9-й запасный казачий полк численностью 11 тысяч человек (в их числе были не только казаки, но и калмыки, алтайцы, представители различных народов Северного Кавказа). Таким образом, фактически Шкуро являлся инспектором резервов 15-го казачьего кавалерийского корпуса.
14 ноября 1944 г. А. Г. Шкуро являлся одним из почетных гостей на торжественном обнародовании Манифеста Комитета освобождения народов России (КОНР), которое состоялось в Праге. Известно, что он просил Власова принять его в члены Комитета (Фрёлих С. Генерал Власов: русские и немцы между Гитлером и Сталиным. - США, "Эрмитаж", 1990. - С. 173–178).
Переходя к заключительной части биографии А. Г. Шкуро, следует отметить, что вокруг его передачи англичанами в руки НКВД ходит множество легенд как эмигрантского, так и советского происхождения, но все они пока не имеют документального подтверждения. Согласно существующему комплексу официальных британских военных документов о выдаче казаков, в том числе и Шкуро, события разворачивались следующим образом.
В марте 1945 г., во время отступления казачьих частей, пытаясь поднять падающий моральный дух казаков, Шкуро предпринял попытку создать - как бы воскрешая ушедшие в прошлое страницы Гражданской войны в России - особую боевую группу - Волчий отряд из двух тысяч человек под командованием полковника Кравченко. Однако этой затее так и не суждено было воплотиться в жизнь. (Отметим, что Шкуро не участвовал ни в одном бою во время Второй мировой войны.)
К весне казачья часть генерала Шкуро (около 1400 человек) вопреки своему названию включала много гражданских беженцев. 10 мая в Реннвеге (севернее Шпиталя) эта группа сдалась англичанам и неделю спустя была переведена в основные лагеря для интернированных, созданные в районе дислокации британской 78-й пехотной дивизии - под Лиенцем, Пеггетцем и Обердраубергом, где к тому времени уже находились остальные казачьи формирования (15-й Казачий корпус, "Казачий стан" Доманова).
6 мая 1945 г. в итальянское местечко Котчак в расположение штаба Походного атамана Казачьего стана Т. И. Доманова прибыл Шкуро и вручил последнему приказ группенфюрера СС Глобочника об отстранении его от должности, предании военно-полевому суду и передаче Казачьего стана под руководство генерала Шкуро. Это было вызвано тем, что Доманов не выполнил приказа о начале боевых действий против британских войск из-за отсутствия противотанковых средств. Доманов был очень расстроен приказом, переданным ему Шкуро, но выполнять его не стал, так как приказ уже не имел силы вследствие отбытия Глобочника с фронта (Родина. - 1993. - № 2. - С. 78–79). Шкуро остался в Казачьем стане и вместе с ним из Северной Италии перебрался в Австрию.
В соответствии с решением совещания, проходившего утром 21 мая в штабе британского 5-го корпуса, личный состав казачьего резерва Шкуро был определен как относящийся к "советскому народу". К 27 мая у штаба корпуса имелся уже разработанный план передачи казаков советским властям. Все части 5-го корпуса должны были в 10-дневный срок - с 28 мая по 7 июня - провести серию операций, связанных с выдачей казаков. 78-я пехотная дивизия под командованием генерал-майора Р. Арбатнотта и, в частности, 36-я пехотная бригада бригадира Дж. Массона отвечали за "перемещение" казаков Доманова, "учебной" части Шкуро и Кавказской дивизии генерала С. Келеч-Гирея, находившихся в лагерях Пеггетца и Обердрауберга под Лиенцем.
24 мая Шкуро из Зальцбурга приехал в Лиенц. Здесь его встретили уже потерявшие к тому времени свою решительность, но восхищенные его приездом казаки. Так как Шкуро никогда не был советским гражданином, казаки надеялись, что он сможет повлиять на англичан.
Но, несмотря на это и без предъявления какого-либо обвинения, на следующее утро в гостинице "Цум голден фиш" Шкуро был разбужен и поднят с кровати английскими военными полицейскими, арестован и увезен ими. Никто не знал куда…
Угон лошадей, разграбление полевого оркестра и арест Шкуро явились серьезным "ударом ниже пояса по надеждам казаков. Они стояли по всему лагерю в растерянности и взволнованно обсуждали происходящее…" (Kern Е. General von Pannwitz und seine Kozaken. - Neckargemund, 1963. - S. 178–179).
При аресте Шкуро англичанами 25 (по другим сведениям, 26-го) мая, по свидетельству С. Стеенберга, "генерал Шкуро сорвал с себя британский орден и бросил его под ноги английскому офицеру. Он требовал оружия, не желая отдаться живым в советские руки" (Стеенберг С. Указ. соч. - С. 239).
Накануне ареста, по свидетельству Л. Задохлина, Шкуро "вел себя очень достойно и выдержанно, но его никуда не допускали…" (Науменко В. Г. Великое предательство. - СПб., 2003. - С. 360).
Переводчица лагеря Пеггетц О. Д. Ротова вспоминала об этом следующее:
"Утром 26 мая я вышла из барака № 6… Вижу, вся главная улица запружена казаками, казачками и детьми.
Я думала, что это новая группа приехавших, и на мой вопрос об этом я получила ответ:
- Нет, это батька Шкуро приехал".
После краткого разговора со Шкуро О. Д. Ротова расцеловалась с ним, и Шкуро сел в автомобиль. "Толпа окружила его. Каждый хотел пожать ему руку. К нему протягивались руки, суя папиросы, табак, лепешки…
- Ура батьке Шкуро! - ревела толпа. Автомобиль шагом еле полз. Казаки провожали его до ворот лагеря и дальше, как будто бы чувствовали они, что больше никогда не увидят его…
Позже мне рассказывала О. А. Соломахина, что вечером Шкуро был приглашен на ужин к Походному атаману генералу Доманову.
Генерал Соломахин, будучи начальником штаба Походного атамана, никогда на такие ужины не приглашался, хотя комната его была напротив домановской.
В 3 часа утра 27 мая к ним в комнату ввалился Шкуро, сел на кровать и заплакал.
- Предал меня м…ц Доманов, - восклицал он. - Пригласил, напоил и предал. Сейчас приедут англичане, арестуют меня и передадут Советам. Меня, Шкуро, передадут Советам… Меня, Шкуро, Советам…
Он бил себя в грудь, и слезы градом катились из его глаз.
В 6 часов утра он был увезен двумя английскими офицерами в г. Грац" (Науменко В. Г. Великое предательство. Выдача казаков в Лиенце и других местах (1945–1947). Сборник материалов и документов. - Т. 1. - Нью-Йорк, 1962. - С. 191–192).
Один из офицеров штаба 15-го казачьего кавалерийского корпуса вспоминал, что при сдаче оружия казачьими офицерами англичанам ему пришла на память фраза Шкуро, сказанная "им не так давно нашим казакам: "Ребята! Винтовки из рук не выпускайте!.. А то… вырежут"" (Науменко В. Г. Указ. соч. - Т. 2. - Нью-Йорк, 1970. - С. 177).
28 мая Шкуро перевезли в лагерь в г. Шпиталь, и, по словам одного кубанского офицера, "когда днем… колонна грузовиков входила в лагерь Шпиталь, то у ворот он видел в руках одного английского солдата хороший кинжал и шашку. Он предполагает, что это было оружие Шкуро.
По его данным, когда 29 мая офицеров вывозили из Шпиталя, то Шкуро еще оставался там. Он помещался не в бараке, а в каменном здании" (Науменко В. Г. Указ. соч. - Т. 1. - С. 169). Британский историк граф Н. Д. Толстой также указывает, что "нет нигде следов знаменитой шашки генерала А. Г. Шкуро /…/. Шашка очень дорогая, украшенная брильянтами. Думаю, что она просто украдена английским генералом и до сих пор находится у него дома" (Станица (Москва). - 1993. - Февраль. - № 1 (8)).
В Шпитале доктор-англичанин обратился к оказавшемуся в лагере профессору Ф. В. Вербицкому с просьбой пройти в одно из зданий лагеря осмотреть больного генерала, у которого был сердечный припадок. Как вспоминал позднее Вербицкий, "в большой комнате, где находилась группа казачьих офицеров из 15–20 человек, навстречу мне отделился мой старый знакомый по Белграду - генерал Шкуро. Он был в расстегнутом мундире немецкого генерала; бросалась в глаза небрежность в костюме и прическе.
Быстрыми шагами он направился ко мне и, посмотрев в сторону английского солдата, шепотом задал мне короткий вопрос: "Кто прибыл и куда везут?" В его выразительных, с мужицкой хитрецой глазах,* я прочел тревогу и растерянность. /…/
Ясно понимая, что дело не в сердечном припадке, я все же попросил его расстегнуть рубаху и приложил к груди ухо. В такой позе мы продолжали наш разговор.
Когда я сказал, что везут всех офицеров Казачьего стана с П. Н. Красновым во главе, он побледнел и безнадежно махнул рукой" (Науменко В. Г. Указ. соч. - Т. 2. - С. 67–68).