Вдруг мать заболела и вскоре совсем слегла в постель. Мне очень тяжело описывать этот период моей жизни. Я думала о том, чтобы кто-нибудь взял меня к себе, потому что мне - слепой и почти глухой слабой девочке - ухаживать за больной матерью было не под силу. Чем могла я ей особенно помочь? А болела мать, как я узнала потом, туберкулезом. Голодные годы гражданской войны дали себя почувствовать, и в нашей Белозерке начался голод. К весне у нас в хате не было ни одной картофелины, ни одной крупинки. Нам помогали, правда, соседи, но это была такая нерегулярная помощь, на которую особенно рассчитывать не приходилось. Я ослабела окончательно и не могла уже ходить, а мать умирала.
Как-то к нам зашла моя тетя. Картина, которую она увидела, до того поразила ее, что она немедленно унесла меня к себе - я была уже в полу сознании от голода. Через несколько дней я узнала, что мать умерла…
Осенью 1922 г. Херсонский отдел народного образования направил меня в Одесскую школу слепых детей, где я пробыла до 1924 г. Попав в школу, я через некоторое время поняла, что там все учащиеся - слепые. На меня часто кто-нибудь натыкался, меня осматривали руками, спрашивали что-то. Я дичилась, много плакала и стремилась к зрячим людям. Старшие ученицы, воспитатели и педагоги старались всячески развлекать меня - водили гулять, дарили различные безделушки, бусы, ленты, ласкали и пробовали чему-нибудь научить. Заниматься со мной индивидуально никто не мог, а присутствовать мне в классе было бесполезно, ибо я не слышала того, что говорил учитель. Обращаясь ко мне, громко кричали мне в правое ухо: на левое я оглохла сразу же после болезни.
Через год после моего поступления в школу я окончательно оглохла и на правое ухо. Меня жалели, но ничем не могли помочь. Впрочем, меня водили к врачам, пытались лечить, поместили в детский санаторий, но все это было напрасно. По целым дням я просиживала в спальне в полном одиночестве.
Меня даже не брали в город на прогулки, потому что при окончательной утрате слуха у меня нарушилось равновесие и я не могла ходить без посторонней помощи.
Один одесский профессор, узнав, что в школе находится слепо-глухая девочка, сообщил обо мне в Харьков профессору Соколянскому, который в то время был занят организацией учреждения для слепоглухонемых детей. В начале 1925 г. я была отправлена в Харьковскую клинику для слепоглухонемых.
С первых же дней моего поступления в клинику слепоглухонемых для меня началась совершенно новая, необычная жизнь. В то время в клинике было уже пять воспитанников. Нас окружили большой заботой, порядком, чистотой, к нам чудесно относились работники, и я едва ли ошибусь, если скажу, что наши воспитатели, педагоги и сам И. А. Соколянский любили нас не меньше, чем своих родных детей.
После того как я освоилась с новой обстановкой и привыкла к правильному, организованному образу жизни, со мной начали заниматься. Проф. Соколянский приступил к восстановлению моей устной речи, которая была нарушена после утраты слуха. Труды профессора увенчались успехом, и я снова стала владеть устной речью почти нормально. Конечно, я не могла слышать себя, не могла поэтому знать, как говорю. Но все, кто со мной разговаривал, ежеминутно поправляли меня, и мне никогда не разрешали (да и теперь не разрешают) напрягать голос и говорить громко.
Воспитываясь и обучаясь в Харьковской клинике, я закончила среднее образование и готовилась к поступлению в вуз заочно на литературный факультет и для этого еще в 1941 г. должна была переехать в Москву. Нападение фашистов на СССР помешало осуществлению моих намерений.
31 июля 1944 г. я прибыла в Москву, где меня встретили друзья, встретил и мой учитель И. А. Соколянский. Меня окружили вниманием и заботами, дали возможность продолжать учебу и работать. В настоящее время я работаю в Институте дефектологии Академии педагогических наук в должности старшего научного сотрудника.
О моей книге
(Вместо предисловия)
Я хочу кратко рассказать о том, как возникла мысль написать эту книгу.
Осознание окружающего появилось у меня постепенно. Я припоминаю тяжелые моменты, когда я не могла выразить своего отношения к окружающему, но могла выразить своих мыслей так, как этого требовало окружающее. И конечно, я не могла испытывать того наслаждения, которое мне доставляют теперь чтение книг и общение с людьми. Вначале я не знала, как люди выражают свое отношение к окружающему. В свою очередь, как теперь мне известно, и соприкасавшиеся со мной люди старались понять, чего я хочу, что означают мои попытки войти в общение с ними и внешним миром. Так постепенно и возникла мысль об изучении особенностей тех средств, при помощи которых я стала общаться с окружающей меня действительностью.
Началось все, разумеется, в первую очередь с постепенного знакомства с людьми, имеющими со мной дело. Вначале общение со мной порождало "конфликты", я ощущала окружающее, но не понимала его. Лишь постепенно появлялось что-то вроде потребности знать, понять, желания, чтобы мне объяснили то, что происходит вокруг меня. Так, например, заходили в учреждение посторонние люди; они вносили свой, непривычный для меня запах. Ощущая этот запах, я начинала беспокоиться, отвлекаться, если это случалось во время занятий. Педагоги замечали мое беспокойство и вначале не всегда понимали, что происходит со мной. Они требовали, чтобы я сидела спокойно, и я своим поведением выражала желание, чтобы мне объяснили, кто был и что делал. Или я замечала перемену в настроении педагогов, воспитательниц и вообще у тех лиц, с которыми я систематически встречалась в привычной обстановке и обычное, повседневное поведение которых я воспринимала довольно безошибочно.
Если я замечала, что у того педагога, который в данный момент занимается со мной, в поведении чувствуется что-то необычное, не такое, к чему я уже привыкла, то это отражалось и на моем поведении. Я чувствовала, что ко мне и прикасаются не так, как обычно, и занимаются не так, как всегда. Впоследствии я очень точно различала настроения окружающих меня людей и замечала, что если человеку грустно, то и мои ощущения человека оказывались иными, чем те, когда ему было весело.
Вот так, сначала безотчетно, бессознательно накоплялись в моей памяти факты всего того, что я воспринимала из окружающей меня обстановки. Конечно, это длилось целые годы. Когда я постепенно начала жить сознательной жизнью, я просила объяснять мне все то, что я ощущала, но не в силах была понять без посторонней помощи.
Не каждый человек понимал меня правильно, нередко истолковывая мое поведение как простое любопытство и назойливость. Я переживала это как своеобразный "конфликт", но все с большей и большей настойчивостью стремилась ознакомиться со всем, что окружает меня, и понять его.
Припоминаю такой случай. На одном уроке я заметила, что моя учительница чем-то расстроена. Я не осталась безучастной, и ее настроение передалось мне. Я, как могла, старалась передать ей свое сочувствие и очень хотела, чтобы она рассказала мне свое состояние. Но она мне ничего не объяснила. Когда мы кончили заниматься, ко мне подошел И. А. Соколянский. Он начал меня расспрашивать, как я узнала, что учительница была расстроена. Оказалось, что учительница по-своему истолковала мое участие. Из ее объяснения Ивану Афанасьевичу выходило, будто я занималась "посторонним разговором" на уроке. Помню, это обидело меня… Таких конфликтов было немало. Но не стоит их приводить, достаточно и одного.
Итак, люди не всегда меня понимали. А я хотела все больше и больше знать об окружающем и обо всем расспрашивала. Был только один человек, который всегда понимал меня правильно и всегда объяснял то, что меня смущало, тревожило, было совсем непонятно. Этим человеком был И. А. Соколянский. Когда я научилась писать, то, чтобы получить ответы на волновавшие меня вопросы, я стала их записывать и передавала ему. (Так я привыкла записывать свои восприятия окружающей среды.) Иван Афанасьевич исключительно серьезно относился к моим записям, внимательно их прочитывал, тщательно хранил и всячески поощрял мою любознательность. Не следует думать, что мои записи были в таком виде, в каком теперь изданы в книге. Нет! Первоначально эти записи могли читать только те, кто со мной занимался. Но по мере того как я овладевала разговорным языком, мои записи становились все яснее и понятнее.
Когда эти записи разрослись в целую объемистую папку, встал трос об их литературном оформлении, а потом и об издании отдельной книгой. Конечно, многие записанные факты я переоформляла по 10–20 раз. Ведь одно дело - ощутить, воспринять, "Осмотреть" руками предмет, это не так сложно. Гораздо труднее (писать этот предмет своими словами совершенно так, как я его воспринимаю, т.е. дать образ этого предмета. Когда слепые и глухонемые описывают свои ощущения, восприятия, представления языком зрячих, то надо всегда помнить, что ощущают они иными органами чувств, хотя описывают их словами зрячих и слышащих. Когда зрячий человек видит издали корову, он говорит: "Гляжу я на нее, а она рыжая, вся в белых пятнах, у нее большие красивые глаза…" О той же корове слепой будет говорить теми же словами, как и зрячий, по, если он станет описывать непосредственные ощущения и восприятия, то скажет: "Я осмотрел руками эту корову, у нее шерсть гладкая, мягкая, я ощупал ее ноги, голову, нашел на голове рога, которые показались мне на ощупь такими твердыми".
А что может сказать глухой человек об игре на рояле? Только одно: "Я держал руки на крышке рояля и ощущал вибрации того, что слышащие называют звуками…"
Я воспринимала многие явления. И чем больше я общалась с людьми, чем больше узнавала жизнь и природу, совершая для этого экскурсии в наиболее достопримечательные места, тем богаче и сложнее становились мои восприятия и представления о внешнем мире. И следовательно, тем труднее было подыскать нужные слова для каждого факта в отдельности. Не сомневаюсь, что многие приводимые мною в книге факты некоторым людям покажутся мелочными и недостаточно "художественно оформленными".
Однако пусть эти люди сами попробуют рассказать о себе правдиво, откровенно, художественно в литературном отношении. Например, как они блуждали в темном глубоком подвале, куда не долетали звуки, не достигали солнечные лучи. Эти люди обязательно скажут: "Я в темноте наткнулся… Я ощупал рукой… Я ощутил запах плесени…" и т.п. Каждый писатель, описывая своих героев, их наружность, их жизнь, их характеры и т.д., пользуется своим стилем изложения. Учитывая это, я тоже старалась писать своим "индивидуальным языком", когда работала над настоящей книгой. Год за годом расширялись мои знания: обогащался мой литературный язык. Читатель может верить мне или не верить - это его воля, - но знаниями и литературной речью я обязана чтению, чтению и еще раз чтению книг, и, в первую очередь, художественной литературе. Спасение слепого, глухонемого и особенно слепо-глухонемого - в чтении. Как научить слепоглухонемого чтению и письму, об этом пусть расскажут мои учителя, а я говорю только о том, что думаю о чтении как о единственном средстве спасения слепоглухонемого, слепого, глухонемого. Когда это поймут те, кто руководит обучением и воспитанием слепоглухонемых, слепых и глухонемых, обучение это двинется вперед гораздо успешнее, чем теперь.
Если читатель будет внимательно читать мою книгу, он заметит разницу в изложении фактов первых разделов и последних. Книга написана мной совершенно самостоятельно, но, постепенно накапливая материал, особенно в первое время, я пользовалась технической помощью педагогов, когда посещала музей или совершала поездки.
Во время экскурсии в музеи я не могла тащить с собой брайлевскую машинку, чтобы кратко (для напоминания) отмечать то, что привлекало мое внимание. Для этого имелись отдельные обыкновенные тетради у сопровождавшего меня зрячего человека. Я указывала, что нужно записывать, а дома я все это переводила брайлем. Мне достаточно было одного характерного признака статуи, которую я осматривала, чтобы в памяти восстановить ее всю.
Такими краткими записями я пользовалась все время, когда работала над книгой. Имея под рукой "напоминающую запись", я целыми ночами могла описывать самые разнообразные факты и явления.
Я работала преимущественно по ночам потому, что ночью никто не беспокоил меня, мысль свободно "пульсировала" и настойчиво требовала перенесения ее на бумагу.
О. Скороходова
Как я воспринимаю окружающий мир
Самонаблюдения
Осязание
1. Однажды раза два или три закрывали двери в буфетной комнате и столовой. У меня в такие моменты получалось странное ощущение на коже лица: мне казалось, что в комнате стало как-то тесно и не совсем удобно не только для ходьбы, но даже для движения руки, когда я подносила чашку с чаем ко рту. Для меня это ощущение было очень неприятно. Я привыкла, что дверь из столовой в буфетную комнату всегда открыта, и по движению воздуха и по ощущению его на поверхности своего лица я шла прямо В открытую дверь, а при закрытой двери я сворачивала немного в сторону. Я абсолютно не ощущаю света глазами, но если я прохожу то пространство, которое не занято никакими предметами Выше меня (или вхожу в открытую дверь), то у меня на поверхности лица такое ощущение, словно я нахожусь под действием света. Интересно то, что это ощущение бывает не всегда одинаково: во время головной боли или общего нездорового состояния, а также во время нервного состояния и усталости оно бывает настолько слабым, что я не всегда ощущаю свободное пространство.
Во время хорошего физического и духовного состояния ощущение окружающей температуры, движения воздуха и свободного пространства усиливается, и мне снова кажется, что я немножко ощущаю свет, только не глазами, а всей поверхностью лица.
2. Я люблю море не только потому, что чувствую его запах, а еще и потому, что оно так приятно освежает мое тело, когда купаюсь. Мне очень нравилось, как морские волны с силой бросали меня во все стороны, то выносили к берегу, то опять увлекали в глубину. Я не умею плавать, но мне это нисколько не мешало наслаждаться морским купанием, особенно, когда море бывало неспокойно; я смело шла в воду только для того, чтобы ощущать его шум всем своим телом.
3. Был такой случай. Рано утром, когда я еще крепко спала, .у; меня пришла будить Р. Л. Она вошла тихо, и я не почувствовала ее шагов. Но я почувствовала, как движущийся воздух от ее приближения коснулся поверхности моего лица, и прежде, чем Р. Л. успела подойти совсем близко, я уже проснулась от движения воздуха и протянула ей навстречу руку.
4. Бывает и так, что я настолько сосредоточусь над чем-нибудь, что не сразу почувствую, когда ко мне подходят. Но если ко мне подойдут совсем близко и я это внезапно почувствую, я вздрагиваю так, как будто бы меня оглушили криком или ударили. Однажды я печатала на машинке и так увлеклась своей работой, что не сразу почувствовала, когда ко мне подошел Х. Но лишь только движущийся воздух коснулся моего лица, я испуганно вздрогнула и даже покраснела от волнения.
5. Однажды я читала в кабине с Ч. Вдруг с той стороны, где находится дверь, движение воздуха прошло по моей шее и плечу. Я вздрогнула и повернулась в ту сторону. Ч. сказала мне: "Это зашел Х.".
6. Если Л. И. пожмет мне руку, здороваясь со мной, то я всегда узнаю ее физическое состояние. Так же я всегда замечаю, когда она бывает чем-нибудь расстроена или недовольна. Я это чувствую по движению ее пальцев, но напряженному состоянию ее руки, а также и по содроганию. Она часто отвечает мне, что ничем не расстроена, но я уже настолько хорошо изучила ее руку и движение, что не верю ей. Я думаю, что если бы я видела глазами и изучила лицо Л. И., то я, вероятно, не лучше бы узнавала по выражению лица ее физическое и духовное состояние, чем узнаю по самым неуловимым признакам посредством осязания. Однажды она со мной занималась, была расстроена и чем-то сильно взволнована. Я это заметила, как только она позвала меня заниматься, но на мой вопрос: "Что с вами?" - она молчала. Через час она была в совершенно другом состоянии, веселая и спокойная. Я опять спросила: "Что с вами случилось перед занятиями?" - "Ничего". - "Но ведь вы были взволнованы". - "У меня голова болела". - сказала она нерешительно. Я не поверила ей.
7. По малейшему содроганию какой-нибудь жилки или по едва уловимому движению хоть одного пальца на руке у Х. я всегда узнаю, что ему что-нибудь не понравилось или он чем-то недоволен. Также посредством осязания я узнаю, когда он бывает доволен.
8. Не только у хорошо мне знакомых, по даже у тех людей, которых я мало знаю, я все-таки часто узнаю их плохое физическое или духовное состояние. У меня есть одна знакомая Л., которую я редко вижу. Но при встрече с нею я в первые же секунды узнаю, когда она бывает спокойна и довольна и когда бывает расстроена чем-нибудь, я у нее сейчас же об этом спрашиваю, и она с удивлением отвечает: "Да, ты не ошиблась, я действительно расстроена - и объясняет, чем расстроена.
9. Мне мои руки частично заменяют зрение и слух. Но и ноги мои играют в этом случае не последнюю роль. Так, я легко чувствую малейшее понижение в почве, если я иду по улице или в парке. Вот почему, идя по улице, я узнаю, когда подхожу к концу тротуара, где нужно сходить на мостовую и, когда подхожу к тому месту, где нужно взойти на тротуар. Даже в доме я чувствую, если пол немного понижается в какую-нибудь сторону. Когда-то у нас цементировали пол в комнате игр. Когда я первый раз прошлась комнате после ремонта, я определила, что пол стал немного покат в одну сторону.
10. Я пошла наверх в кабину, где я читаю с аспирантами. Со мной поздоровался Ц. и подал мне стул. Я села. Читать должна была мне Ч., но вместо нее ко мне подошла Е. А. Я сразу узнала по руке, но, так как она ничего не говорила и держала меня за руку, то я подумала, что она с кем-нибудь другим говорит. Наконец, мне уже надоело ждать, когда заговорит Е. А., и я спросила "Что вы хотите сказать?" Е. А., желая подделать свою руку под руку Ч., переспросила медленно: "Ч-т-о?" Тут я поняла, что она хотела проверить, узнала ли я ее. Я покрепче сжала ее пальцы, после чего она должна была сознаться, что ей не удалось обмануть меня своей шуткой.
11. Мне сказала В. М., что она уходит на собрание, а вместо неё будет Л. И. После занятий я легла отдохнуть и уснула. Я почувствовала, что меня будят, и еще во сне, по прикосновению к моему плечу, узнала, что меня будила В. М. Я проснулась и спросила: "Разве вы не ушли на собрание?" - "Все ушли, а я осталась", - отвечала В. М.
12. Я читала с Ч. в кабине. Туда зашел Х. Он подошел ко мне положил свою руку на мое плечо. "Это я", - сказал Х. - сразу почувствовала, что это вы, когда вы положили свою руку мое плечо", - отвечала я.
13. Я проходила мимо телефона, у которого стоял кто-то из женщин. Я остановилась и прикоснулась рукой к фигуре того, кто стоял. Я сразу узнала, что это была Е. А. И не ошиблась. Вообще, сразу узнаю Е. А. по первому прикосновению к ней в любом ее тела.