Отнюдь не демократ в принципе, он на деле подчас брал сторону демократии - "черни", "второго класса". Составляя конституцию Ионических островов, адмирал-монархист расходился с монархами. И Павел I, и Селим III, "повелитель правоверных", соглашались с республиканским образом управления архипелагом: такова, увы, местная традиция. Но заморские самодержцы добивались самодержавия ионического дворянства, а Ушаков полагал необходимым допустить в выборный сенат и представителей "второго класса".
Ушаков не только симпатизировал простолюдинам-грекам, сражавшимся бок о бок с моряками и десантниками. Нет, адмирал был и дальновиден: земледельцы и торговцы уповали на протекторат России, а дворяне - на протекторат Турции.
Ушаков слышал не однажды: "Не хотим никого над собою правителем, кроме русских!" И потому писал в Петербург, что народ скорее согласится "быть под французами, нежели под турецким владением". Несколько лет спустя русский посланник на Корфу специально выяснял настроения ионитов. И выяснил, что "низы" "расположены в пользу России", а вот "верхи"… Посланник, замявшись, осторожно молвил, что не может того же сказать о "верхах".
"Чернь" отличалась и горячей приверженностью к православию. Не знаю, глубоко ль религиозен был Федор Федорович, но, конечно, он не оставался равнодушным, заслышав "ранний звон колоколов, предтечу утренних трудов". Русские, очутившись среди греков или южных славян, испытывали светлое чувство к единоверцам. Не фанатизм, нет, просто отрадно вдали от "милого севера" чуять привычное с младенчества, такое же, как в отчем доме, как у твоих стариков, как у всех, кто остался там, на родине…
Вечер восемнадцатого столетия, утро девятнадцатого отмечены переменой скорости Истории. Дело не в том, что люди заторопились жить и заспешили чувствовать, это уж было производным. Суть в том, что вулканические события Французской революции и перерождение ее в режим контрреволюционный, наполеоновский, вытряхнули Историю из скрипучего бабкиного рыдвана, и она полетела как на почтовых. Многое тогда казалось неожиданным.
Очевидно, неожиданным показался морякам Ушакова и отзыв эскадры в Севастополь. Россия вышла из антифранцузской коалиции, кораблям России надлежало выйти из Средиземного моря. И они покинули его, покинули гавани, порты, острова, где свершилось столько подвигов и пролилось столько крови. Покинули и Корфу. Это случилось в 1800 году.
Однако "ключ Адриатики" не канул в волны Средиземного моря. В апреле того же года, когда Ушакова принудили воротиться, состоялось подписание конвенции о статуте Республики Семи соединенных островов. Она объявлялась сюзереном Турции с обязательством платить вассальные пиастры (семьдесят пять тысяч в трехлетие), а Россия брала на себя гарантию ее территориальной целостности и соблюдения правопорядка.
Но едва удалились русские, как Турция навязала ионитам такие поправки к "ушаковской конституции", которые обеспечивали власть аристократов без мало-мальского участия "второго класса".
Народ не безмолвствовал. Народ обвинил дворян в предательстве. Народ напал на гарнизоны и выгнал турок.
11
Не безмолвствовал и Петербург.
Александр I приказал русскому посланнику: "Вы можете заверить их (ионитов. - Ю. Д.) самым положительным образом, что я не только не позволю дивану распространить свою власть на эту республику, но и употреблю все имеющиеся в моем распоряжении средства, чтобы ее независимость была определена без всяких ограничений".
Петербург поступил дельно, вернув русские штыки на Корфу. Проливы еще были открыты для Черноморского флота. Мешкать не приходилось. Ведь Турция опять замирилась с Францией, а Россия опять рассорилась с нею.
Петербург поступил дельно и осмотрительно. Вскоре Бонапарт оккупировал Италию. Уже не за горами было время, когда Наполеон на какие-то возражения "аборигенов" прикажет отвечать кратко: "Император так хочет!"
География и стратегия - сообщающиеся сосуды. Пустяковые сотни миль отделяли Ионические острова от портов Италии; пустяковые сотни миль Ионического моря соединяли архипелаг с итальянским сапогом. Таким образом, Наполеон, обладавший проворством рыси, мог совершить прыжок на Республику Семи соединенных островов.
Француз-роялист, агент русской дипломатической службы, предупреждал: Наполеон постарается восстановить свои позиции в восточной части Средиземноморья; это ему необходимо и для поддержки старинной марсельской торговли, и для пресечения русской черноморской торговли. Наполеон, продолжал информатор, видит в черноморской торговле "новый источник богатства и кредита для той великой державы, которая в силу своего положения, могущества и средств рано или поздно подчинит Европу своему влиянию и сделается решительницею судеб и стражем спокойствия и безопасности".
Понятно, о каком "спокойствии", о какой "безопасности" толковал сторонник белых лилий Бурбонов, но планы Наполеона очертил верно.
В Петербурге понимали это и без подсказок со стороны. И хотя на Корфу расположился весьма крупный гарнизон, решили бросить туда балтийское подкрепление.
Осенью 1804 года капитан-командор Грейг, фамильный герб которого украшал девиз: "Ударяй метко", получил инструкцию:
- следовать с эскадрой к Ионическим островам;
- на Корфинском рейде принять под свою команду черноморские корабли;
- самому встать под команду русского посла графа Моцениго;
- все свои действия увязывать с русским сухопутным командованием.
Инструкция заканчивалась внушением: "Предмет пребывания в Корфу сей дивизии (отряда кораблей. - Ю. Д.) состоит в том, чтобы по всей возможности содействовать безопасности и благу жителей Республики Семи соединенных островов, и на сей конец движения и действия всех судов вообще и порознь должны быть определяемы по усмотрению обстоятельств".
В Корфу капитан-командор Грейг встретился с графом Моцениго. Посол сразу дал понять, что не намерен совать нос в корабельные эскадренные заботы. Таким образом, Моцениго и капитан-командору показался "милым, любезным, умным, учтивым, добрым человеком", каким он казался другому современнику, князю Вяземскому, человеку весьма бранчливого нрава.
Одновременно или почти одновременно моряк беседовал и с генерал-майором Анрепом, тогдашним "командующим отрядом войск, расположенных в Ионических островах", как его именуют в официальной переписке.
Анреп не был бездельником. Грейг еще обретался на Балтике, когда генерал рапортовал государю:
"…Рассматривая положения и способы к защите островов Ионической республики, нашел я, что город Корфу и крепость Св. Мавры (та самая, что захватил Сенявин в ушаковском походе. - Ю. Д.) суть один, которые своими укреплениями в состоянии сопротивляться неприятельскому нападению. Прочие же острова могут не иначе обороняться от неприятеля, как морскими судами, ибо все старинные укрепления, найденные мною на островах Занте, Кефалонии и Цериго, по невыгодности положения своего, не могут учинить никакого сопротивления, быв сверх того от частных и больших землетрясений в крайнем разорении, требуя столь великой починки, что ни время, ни силы наши не позволяют нам к оной приступить… Но как оные острова до такой степени гористы и наполнены дефилеями (теснинами, ущельями. - Ю. Д.), что с малым числом егерей можно сделать упорное сопротивление неприятельскому десанту, то посему счел я за нужное расположить 14-й егерский полк и один батальон Куринского мушкетерского полка на помянутых островах, предписав им всем, чтобы в случае какого-либо десанта отражать неприятеля со всею твердостию… Здесь, в крепости Корфу, на случай такого же десанта или движения в Албании или Морее, назначил я оставить один батальон Куринского полка, гарнизонный батальон полковника Попандопуло и батальон республиканских войск под начальством генерал-майора Назимова, с препоручением сему последнему комендантской должности в сей крепости".
Анрепа бездельником не сочтешь. Но первая же беседа с ним насторожила капитан-командора Грейга. Моряк, как многие моряки, был ревнив к флотской независимости. А генерал, как многие генералы, ставил армию превыше всего на свете, стало быть, и превыше флота.
В частном письме из Корфу Грейг резал напрямик: я, дескать, не имею ни малейшего желания превращать эскадру в орудие генеральского честолюбия… Не было б охоты ввязываться в личные отношения флотского и армейского командиров, если бы вообще отношения морских и сухопутных офицеров не были б делом важным.
В том же письме Алексей Самуилович тревожно замечает, что Корфу кишит вражеской агентурой и что очень трудно "уберечься от шпионажа и тех критических моментов, которыми французы умеют прекрасно пользоваться".
Нет, капитан-командора не одолевала шпиономания. Среди рукописей библиотеки имени Салтыкова-Щедрина сохранился автограф Талейрана: руководитель французской внешней политики приказывал собирать сведения о численности и дислокации русских вооруженных сил на Ионических островах; Талейран подчеркивал, что эти сведения требует Наполеон. В другом циркуляре Талейран обращался к поверенному в делах в Константинополе: давайте точный перечень тех русских полков, которые прошли Дарданеллы, направляясь в Корфу: сообщайте столь же точно о новых войсках, которые появятся в проливе с той же целью.
"Критические моменты" уже возникали, ибо император французов уже был и королем Италии. Требовалось не только присутствие в архипелаге внушительного воинского соединения. Требовалось и присутствие внушительного должностного лица, перед весом и властью которого съежилось бы любое честолюбие. Короче, нужен был не командующий, а главнокомандующий.
Может быть, Грейг, человек блестящей карьеры, еще в пеленках произведенный в мичманы самой Екатериной, Грейг, может быть, втайне метил в главнокомандующие. Вполне возможно, что и генерал Анреп мечтал принять бразды. Однако в Корфу следовал вице-адмирал Сенявин, о чем читателя известила глава первая, и ничего иного не оставалось, как ждать Дмитрия Николаевича.
И вот в январе 1806 года он здесь, на рейде Корфу, у стен города и крепости, столь ему памятных по ушаковским, в сущности, недавним временам.
И некий сенявинский офицер, предвосхищая события, восторженно записывает в тетрадочке шероховатой нелинованной бумаги: "Адриатика получила полного своего повелителя".
Глава третья
1
Один русский паломник видел Корфу в 1725 году. Город, по его словам, был "зело изряден". Русские времен Ушакова и Сенявина держались иного мнения: теснота и неопрятность. А Владимир Давыдов, путешественник 30-х годов прошлого столетия, и вовсе махнул рукой: "выстроен худо"… Нет, не архитектурой радовал Корфу наших моряков и армейцев. Другое им пришлось по душе.
Флотский офицер писал: "Корфу представляет почти русский город: большая часть жителей понимают русский язык, а молодые порядочно уже говорят по-русски. Крепость содержится в отличном порядке; адмиралтейство, находящееся в заливе Гуви, в близком расстоянии от города, может делать пособие поврежденным кораблям. Итак, не приятно ли видеть, что управление русских улучшило состояние жителей и сделало в короткое время из Корфу военный порт".
Армейский офицер, рассказывая о строевых занятиях на городской площади, писал: "Учились очень хорошо, народу (то есть зрителей. - Ю. Д.) было множество, после учения нарочно одетых несколько мальчиков вынесли букеты цветов в вазах и на подносах. Народ кричал vivat, женщины бросали вверх свои веера".
Прибавим, что егеря, закончив ученье, возвращались на биваки самой широкой и самой красивой улицей: греки называли ее "Одос Ушаков".
Если городское "устроение" казалось (да оно и вправду таким было) тесным, неудобным, путаным, то окрестности, как и весь остров, сравнивались с райскими кущами.
Даже те, кто раньше любовался таврическим полуденным блеском, даже они притаивали дыхание в лимонных и апельсиновых рощах, у гремучих порожистых речек с мостиками старинной каменной кладки, близ тихих часовен, окруженных оливами, на скалах, откуда открывался близкий албанский берег, такой светло-песчаный и ровный, что его именовали Страдо Бьянки - Белая дорога… А ночи Корфу? О, эти звезды величиною с кормовой корабельный фонарь, эти медленные огни рыбачьих баркасов, и плеск волн, и зеленое мерцание каких-то бессчетных мушек, похожих на крохотные метеоры.
Самый северный в Ионическом архипелаге остров Корфу на протяжении шестидесяти пяти километров соседствовал с балканским берегом. Он не очень велик, этот остров, но и не то чтобы карлик: шестьсот тридцать восемь квадратных километров; как-никак, в два с половиной раза больше Мальты. И если здешней акватории хватало для многих кораблей, то и здешней территории было достаточно для русских воинских частей: мушкетеров, егерей, артиллеристов.
Состав и численность сухопутных войск, подвластных Сенявину, определялись историками в общем, без значительных расхождений. Современный нам исследователь, тщательно сличив документы, приводит следующую таблицу:
Козловский мушкетерский полк генерал-майора Макшеева - 528 человек
Колыванский мушкетерский полк генерал-майора Жердюка - 1601 человек
Витебский мушкетерский полк генерал-майора Мусина-Пушкина - 1765 человек
Два батальона Куринского мушкетерского полка, гарнизонный батальон о-ва Корфу (включая 62 человека на других островах) под командой генерал-майора Назимова - 1852 человека
13-й егерский полк генерал-майора Вяземского - 1149 человек
14-й егерский полк генерал-майора Штетера - 1154 человека
Сводный батальон из морских полков - 699 человек
Артиллерийские роты майора Кулешова - 433 человека
Легион легких стрелков генерал-майора Попандопуло - 1964 человека
Итоги: 12 145 человек.
Легион, замыкающий таблицу, в документах иногда называется "греческим корпусом". И верно, греков было немало. Не ионических островитян (те составили свое народное ополчение, милицию), а бежавших из-под гнета турок. Но в легион входили и албанцы православной веры, тоже бежавшие от преследований "полумесяца".
Их деды обращались некогда к императрице Елизавете: предлагали сколотить полк или два полка для совместного с русскими выступления против Турции. Их отцы находились на палубах эскадры Спиридова во времена Екатерины, в годину архипелажской экспедиции. Их старшие братья (а может, и кто-либо из будущих легионеров) нападали на султанские суда в Средиземном море в дни русско-турецкой войны 1787–1791 годов - тогда была создана Добровольческая флотилия. После Ясского мира многие солдаты и матросы флотилии предпочли переселиться на южные берега России, где с ними, несомненно, встречался Сенявин: они жили и в районе Севастополя, и в районе Одессы, и в районе Феодосии.
Генерал Вяземский наблюдал легионеров в самом начале формирования корпуса на Корфу. По его мнению, то был "народ отменно отважный, храбрый, предприимчивый". Легионеры, пишет Вяземский, "обязались везде следовать за российскими войсками и быть врагами всем врагам России". Забегая вперед, скажем, что они - уже при Сенявине - лихо дрались с французами. В делах Военно-морского архива сохранились лестные отзывы русского командования о "легких стрелках".
Сенявинский моряк, видевший легионера-албанца в бою, восхищался его сноровкой: "Когда стреляет из-за камня из своего длинного ружья и уже не успеет снова зарядить свое ружье, то выхватывает пистолет, стреляет из него, потом из другого и с тем вместе уже сабля в его левой руке защищает голову; перехватив саблю в правую руку, он уже вступает в рукопашное дело, а между тем ружье и два пистолета, которые на шнурках, - закинуты назад. Отразя противника, он опять заряжает свое оружие и вдруг опять имеет три выстрела и защитительную саблю свою, висящую почти в горизонтальном положении".
До прибытия Сенявина легионом, или корпусом, командовал полковник Бенкендорф; при Сенявине - полковник, а потом генерал-майор Попандопуло.
Состав и численность сенявинских морских сил выглядели в январе 1806 года так: линейных кораблей - 11, фрегатов - 7; корветов - 4; канонерских лодок - 12; вспомогательных судов - 7.
Не знаю, произвел ли Сенявин смотр армейцам, но "морскую часть" обозрел в первые же дни и благодарил Грейга за отличную распорядительность. Алексею Самуиловичу благодарность пришлась по душе, но еще больше обрадовало производство в контр-адмиралы - указ привез Сенявин.
На какой бы высокий пьедестал ни возводить Сенявина, а без помощников, какие ему достались, Дмитрий Николаевич не совершил бы то, что он совершил.
Ближайшим стал Грейг. Алексей Самуилович был сыном героя Чесмы, сыном человека, о котором говорили, что "он, как чайка, состарился на воде". Уступая Сенявину возрастом, двенадцатью годами, Грейг, пожалуй, не уступал "наплаванными" милями: еще волонтером английского флота ходил в Ост-Индию и Китай. Порох он тоже успел понюхать; мальчиком участвовал в стычке с французским быстроходным вооруженным судном, по-тогдашнему капером, или приватиром; молодым капитаном "Ретвизана" высаживал десант на дюнах Голландии… Он получил лестное письмо от Нельсона, его имя пользовалось известностью не только как боевого моряка, но и как серьезного знатока астрономии.