Протопресвитер Шавельский в своих "Воспоминаниях последнего протопресвитера русской армии и флота" писал: "В среду на первой неделе Великого поста (1912 г.) приехала ко мне за советом воспитательница царских дочерей, фрейлина Софья Ивановна Тютчева, - писал протопресвитер Шавельский. - Она не знала, как поступить: Распутин начал бесцеремонно врываться в комнаты девочек - царских дочерей, даже и в то время, когда они бывали раздетые, в постели, и вульгарно обращаться с ними. Тютчева уже заявляла Государю, но Государь не обратил внимания. Теперь она спрашивала меня, должна ли она решительно протестовать перед Государем против этого. Я ответил, что должна, не считаясь с последствиями ее протеста. Положим, сейчас ее могут не понять и уволить, но зато после поймут и оценят. Если же она теперь не исполнит своего долга, то в случае какого-либо несчастья она подвергнется огромной ответственности. Тютчева протестовала, и ее за это уволили.
Потом я видел ее в 1917 году в Москве. Она не раскаивалась в своем поступке".
Уехав в Москву, Тютчева не только не раскаялась, но и продолжила всячески чернить Распутина. Ее московская квартира (Средний Спасский переулок, дом Носова) и подмосковное родовое имение Мураново стали центром антираспутинских настроений Первопрестольной столицы. Став одной из активисток Московского Красного Креста, Софья Тютчева большую часть своей энергии расходовала на очернение Распутина, а не на благие дела.
В мемуарах Анны Вырубовой сказано: "Фрейлина Тютчева поступила к Великим Княжнам по рекомендации Великой Княгини Елизаветы Феодоровны; принадлежала она к старинной дворянской семье в Москве. Поступив к Великим Княжнам, она сразу стала "спасать Россию". Она была не дурной человек, но весьма ограниченная. Двоюродным братом ее был известный епископ Владимир Путята (который сейчас в такой дружбе с большевиками и ведет кампанию против Патриарха Тихона). Этот епископ и все иже с ним имели огромное влияние на Тютчеву.
Приехав как-то раз в Москву, я была огорошена рассказами моих родственников, князей Голицыных, о Царской Семье, вроде того, "что Распутин бывает чуть ли не ежедневно во дворце, купает Великих Княжон и т. д.", говорят, что слышали это от самой Тютчевой. Их Величества сперва смеялись над этими баснями, но позже Государю кто-то из министров сказал, что надо бы обратить внимание на слухи, идущие из дворца. Тогда Государь вызвал Тютчеву к себе в кабинет и потребовал прекращения подобных рассказов. Тютчева уверяла, что ни в чем не виновата. Если впоследствии Их Величества и чаще видали Распутина, то с 1911 года он не играл никакой роли в их жизни. Но о всем этом потом, сейчас же говорю о Тютчевой, чтобы объяснить, почему именно в Москве начался антагонизм и интриги против Государыни.
Тютчева и после предупреждения Государя не унималась; она сумела создать в придворных кругах бесчисленные интриги - бегала жаловаться семье Ее Величества на нее же. Она повлияла на фрейлину княжну Оболенскую, которая ушла от Государыни, несмотря на то, что служила много лет и была ей предана. В детской она перессорила нянь, так что Ее Величество, которая жила детьми, избегала ходить наверх, чтобы не встречаться с надутыми лицами.
Когда же Великие Княжны стали жаловаться, что она восстанавливает их против матери, Ее Величество решила с ней расстаться. В глазах московского общества Тютчева прослыла "жертвой Распутина"; в самом же деле все нелепые выдумки шли от нее, и она сама была главной виновницей чудовищных сплетен на чистую семью Их Величеств".
Спустя три года после изгнания Тютчевой императрица писала мужу по поводу назначения новым обер-прокурором Священного Синода А. Д. Самарина: "Скажи ему про все, и что его лучший друг - Соф. Ив. Тютчева - распространяет клеветы про наших детей. - Подчеркни это и скажи, что ее ядовитая ложь принесла много вреда, и ты не позволишь повторения этого".
Софья Тютчева была непоследовательна в своих обвинениях. То она обвиняла Распутина в слишком вольном обращении с царскими дочерями, то совершенно забывала об этом и начинала вещать о растлении девицы Вишняковой.
Всякое лыко годно в строку. Лишь бы уесть врага…
В Нижегородском государственном художественном музее хранится портрет Софьи Ивановны Тютчевой, написанный Михаилом Нестеровым спустя десять лет после Октябрьских событий 1917 года. Мастер точно подметил и четко отобразил основные черты характера внучки поэта. Твердый упрямый подбородок, скорбно сжатые губы с нагоняющими тоску складками по углам, недружелюбный взгляд, наполовину скрытый стеклами пенсне…
На почве ненависти к Распутину Тютчева близко сошлась с окружением великого князя Николая Николаевича, недолюбливавшего своего венценосного племянника, его семью и его приближенных по множеству причин, первейшей из которых была банальная зависть. Титул великого князя был маловат для амбициозного Николая Николаевича. Ему самому хотелось быть самодержцем российским.
Отношения Распутина с женщинами крайне занимали его современников. Несведущим людям может представляться, что столичное общество, всячески осуждавшее Распутина, отличалось высокой нравственностью и безукоризненной моралью.
Это далеко не так. И высший свет, и те, кто вращался в его орбите, погрязли в самых разнообразных пороках. Достаточно вспомнить кутежи гвардейских офицеров, разнузданные гулянки купцов и промышленников или, например, многочисленные "шалости" великих князей.
Суть нападок на Распутина крылась не в его поведении и не в его образе жизни, а в его близости к императорской чете. Близость эта была удивительной, необъяснимой и пугающей.
Но самое сильное чувство, которое она возбуждала в окружающих, называлось завистью.
Глава восьмая. Петербургская жизнь
Близость к царю и царице обернулась для Григория Распутина небывалой популярностью.
В глазах представителей всех слоев общества Распутин был могущественнее любого из высших сановников империи, ведь он имел прямое влияние на царя. Им невозможно было представить себе характер этого влияния, как невозможно было представить, что Распутин не пользуется своей властью в корыстных целях.
Постепенно Николай II настолько привык интересоваться мнением старца, что спрашивал его практически по любому вопросу.
"Одного слова Распутина было достаточно, чтобы чиновники получали высокие ордена или другие отличия. Поэтому все искали его поддержки, - писал Арон Симанович. - Назначения, для которых была необходима долголетняя служба, Распутиным проводились в несколько часов. Он доставлял людям должности, о которых они раньше и мечтать не смели. Он был всемогущий чудотворец, но при этом доступнее и надежнее, чем какая-нибудь высокопоставленная особа или генерал. Ни один царский фаворит никогда в России не достигал такой власти, как он".
Простой неотесанный мужик правил огромной империей? Нет - одаренный крестьянин силою своего духа поддерживал не слишком одаренного правителя шестой части суши.
Поддерживал как мог, как умел, как было заповедовано свыше.
"Устами лицемер губит ближнего своего, но праведники прозорливостью спасаются", - сказано в Писании (Сол.11:9). Будучи убежденным противником лицемерия, Григорий Распутин избегал всяческих его проявлений, в частности не спешил перенимать "приличные манеры", принятые в свете.
Вспоминает Матрена Распутина: "Чаще всего отец ел руками. К приборам, за исключением ложки, он не привык, а потому и не считал нужными. Говорил:
- Еду Бог дает, что ж ее тыкать.
Одергивал меня, когда я пыталась есть по всем правилам хорошего тона:
- По крайности ложкой ешь.
У многих описано, как отец раздавал за столом кушанья руками. Это верно. Но делал он так не от некультурности, а потому что полагал церемонией:
- Христос руками хлебы делил и голодных одаривал".
Не для того чтобы шокировать окружающих или тем паче возвыситься над ними, Григорий Распутин чурался светских манер. Он делал это по убеждению, пусть и весьма своеобразному, самобытному. Но даже близкие к старцу люди не понимали его мотивов. Тот же Симанович писал: "Распутин не старался перенять манеры и привычки благовоспитанного петербургского общества. Он вел себя в аристократических салонах с невозможным хамством.
По-видимому, он нарочно показывал свою мужицкую грубость и невоспитанность.
Это была удивительная картина, когда русские княгини, графини, знаменитые артистки, всесильные министры и высокопоставленные лица ухаживали за пьяным мужиком. Он обращался с ними хуже, чем с лакеями и горничными. По малейшему поводу он ругал этих аристократических дам самым непристойным образом и словами, от которых покраснели бы конюхи. Его наглость бывала неописуема".
Не наглость - о какой наглости применительно к Распутину могла идти речь? - а простота и искренность. Что же касается слов, "от которых покраснели бы конюхи", то достаточно вспомнить, как, к примеру, любили выражаться великие князья Владимир Александрович или Николай Николаевич. И если крестьяне зачастую сквернословили неосознанно, по привычке, в силу необразованности, то аристократы умением вставить к месту "крепкое словцо" гордились и бравировали.
Симанович доходил даже до того, что пытался объяснить поведение Распутина чуть ли не с классовых, сословных позиций: "Я не сомневаюсь, что Распутин нередко вел себя возмутительно, безобразно, чтобы показать свою ненависть к дворянству. С особенною любовью он ругался и издевался над дворянством, называл их собаками и утверждал, что в жилах любого дворянина не течет ни капли русской крови.
Разговаривая же с крестьянами или своими дочерьми, он не употреблял ни единого бранного слова".
Квартира Распутина всегда была полна самого разномастного народу. Многие приходили сюда как к себе домой - приносили какую-нибудь снедь и пили чай в столовой, где к услугам гостей в любое время был огромный самовар с кипятком.
Можно было прийти сюда и без еды. Для тех, кто явился, что называется, с пустыми руками, на столе всегда было приготовлено нехитрое угощение. Чаще всего - вареный картофель, кислая капуста и черный хлеб, как свежий, так и в виде сухарей.
Мяса Распутин не ел, отдавая предпочтение рыбе. Очень уважал икру. Воздерживаясь от сладостей, любил полакомиться фруктами.
Наемной прислуги старец не держал, то ли считая это неподобающей роскошью, то ли не видя в том нужды: с ведением хозяйства прекрасно справлялись его племянницы Нюра и Катя. Они же присматривали и за дочерьми Распутина, которые жили вместе с отцом.
Сын Григория Распутина, Дмитрий, по оценке знавших его, "очень тихий и добродушный мальчик", прожил с отцом недолго. Проучившись кое-как (способностями Дмитрий не блистал) два года в Духовном училище, он вернулся домой, в Покровское, к обычной крестьянской жизни.
Жена Распутина, Прасковья, бывала в Петербурге лишь кратковременными наездами, навещая мужа и дочерей примерно раз в год. "Во время ее приездов Распутин не стеснял себя, но обходился с ней очень приветливо и любил ее по-своему, - рассказывал Симанович. - Она не обращала много внимания на любовные похождения своего мужа и в таких случаях говорила: "Он может делать, что хочет. У него хватает для всех".
Он целовал своих аристократических поклонниц в присутствии своей жены, и ей это даже льстило. Обычно очень упрямый, легко вспыльчивый, не терпящий противоречий и готовый всегда драться со своим противником, Распутин относился к своей жене очень податливо. Они жили в сердечной дружбе и никогда не спорили между собой".
Ефим Распутин, отец Григория, незадолго до своей смерти навестил сына в столице и, по словам очевидцев, остался весьма доволен его положением. Родной сыну по крови, но бесконечно далекий по духу, Ефим Распутин был склонен расценивать знакомство Григория с царем и царицей не как стечение обстоятельств и не как предназначение, а всего лишь как венец блистательной карьеры.
Хотя если и был там какой венец, то разве что мученический. Чем обернулась для Григория близость ко двору, всем хорошо известно…
Каждое утро, между десятью и одиннадцатью часами, Распутин принимал посетителей. Сановников, генералов, страждущих, поклонников и поклонниц, странников… Не одни лишь женщины добивались внимания старца - хватало и мужчин. Порой число посетителей доходило до двухсот человек…
Он мог многое, и люди беззастенчиво пользовались этим.
Одних приводило к нему желание сделать карьеру, другие искали доходных мест, третьи - защиты от обидчиков, четвертые просили исцеления… Посетителям не было конца, и для каждого надо было найти хоть минутку.
"Если он не спал после ночного кутежа, - писал Симанович, под кутежами понимавший все виды ночного времяпрепровождения, отличные ото сна, начиная с молитвенных бдений и заканчивая поздними застольями, - то он обычно выходил к этой разношерстной, набившей все углы его квартиры толпе просителей. Он низко кланялся, оглядывал толпу и говорил:
- Вы пришли все ко мне просить помощи. Я всем помогу.
Почти никогда Распутин не отказывал в своей помощи. Он никогда не задумывался, стоит ли проситель его помощи и годен ли он для просимой должности. Про судом осужденных он говорил: "Осуждение и пережитый страх уже есть достаточное наказание"".
Для Распутина было решающим то, что проситель нуждался в его помощи. Он помогал всегда, если было только возможно, и он любил унижать богатых и власть имущих, если он этим мог показать свои симпатии бедным и крестьянам. Если среди просителей находились генералы, то он насмешливо говорил им: "Дорогие генералы, вы привыкли быть принимаемыми всегда первыми. Но здесь находятся бесправные евреи, и я еще их сперва должен отпустить. Евреи, подходите. Я хочу для вас все сделать".
Я всем помогу…
Я хочу для вас все сделать…
Многие беззастенчиво пользовались добротой Григория, а он верил, потому что не мог не верить, и помогал, потому что не мог не помочь. Помогал бескорыстно, безвозмездно.
Враги обвиняли его в алчности, но обвинения эти, как, впрочем, и все остальные, были беспочвенными. Распутин никогда не искал богатства материального - только духовного. Накопительство, стяжательство и преследование личной выгоды были чужды его широкой натуре.
Можно представить, как бы озолотился любой неразборчивый в средствах человек, окажись он на месте Григория Распутина. Близость к императорской чете могла обернуться неслыханным состоянием, стоило лишь правильно ее использовать.
Но не таков был сибирский странник. Он не оставил после себя никаких капиталов, хотя без труда мог бы скопить их. Было бы желание…
Желания не было.
"Ему не стоило бы много труда получать от лиц, которым он устраивал должности и всякие другие выгоды, денежные вознаграждения. Но он никогда не требовал денег. Он получал подарки, но они не были высокой стоимости, - свидетельствовал Симанович. И продолжал: - Для себя он ничего не требовал. Я пытался его заинтересовать в моих делах, но он всегда отказывался".
Обязательно найдется кто-то, кто упрекнет любого биографа Григория Распутина в необъективности. Особенно достается биографам из числа современников, начиная с Илиодора и заканчивая Матреной Распутиной. Не избежал упреков и Арон Симанович, хотя по сравнению со свидетельствами того же Илиодора его мемуары производят куда более убедительное впечатление и не верить ему в целом нет никаких оснований.
Очень редко Распутин отказывал просящему. Сам он порой страдал от невозможности помочь ближнему больше того, кто обращался к нему за помощью. "Люди должны жить рука об руку и помогать друг другу", - считал Распутин. Его желание дарить ближним радость было настолько всеобъемлющим, что, даже отправляясь в ресторан, он непременно набивал карманы разными подарками для тех, кого он мог там встретить, в первую очередь для цыганок - Распутин очень любил цыганское пение (особенно большие цыганские хоры, человек по тридцать, а то и сорок), под которое нередко и сам пускался в пляс.
Плясать он любил. Для него это был целый ритуал, особая, не сравнимая ни с чем радость, можно даже сказать - жизненная потребность. Какое наслаждение - полностью раствориться в ритмичном движении, позволяя музыке целиком овладеть тобой.
Танец - великолепное средство самовыражения как для профессионального танцора, так и для простого крестьянина. В танце можно выплеснуть все скопившееся на душе, включая и то, что невозможно выразить словами.
Танец Распутина был не прихотью, а необходимостью, излитием мистического духовного потока, одновременно выражавшим и потаенное страдание, и бурную радость жизни.
Мистика и танец недаром взаимосвязаны, ведь именно в танце, совершая определенные ритмичные движения, человек утрачивает свое "я" и словно прикасается обнаженной душой своей ко Вселенной, неосознанно стремясь к единству с ней. В танце нет желаний, нет помыслов, а есть только ритм, вечный ритм мироздания, пульсация высшего разума.
Танец - это ритуал, танец - это первозданный способ общения с миром, а для русского крестьянина танец был и подобием молитвы, духовного радения. Достаточно вспомнить хотя бы хлыстов с их групповыми танцами.
Распутин мог пуститься в пляс совершенно неожиданно для окружающих, во время завтрака, беседы, совместного моления или одной из своих кратких, но емких по смыслу проповедей. Вскакивал, притопывал и плясал до изнеможения, не находя в том ничего странного. Танец обрывался так же внезапно, как и начался.
Танец давался Распутину легко, без особых усилий. Его большая, довольно-таки тяжеловесная фигура вдруг становилась легкой, воздушной, стремительной, как бы бесплотной. Он кружился, приседал, подпрыгивал, а мог взять и выхватить из круга зрителей одну из женщин и танцевать вместе с нею. Его танцам было далеко до расписанных по шагам полонезов и вальсов, первозданный танец старца походил на салонный ровно настолько, насколько бурный водопад подобен парковому фонтану.
"К музыке и танцам он питал неодолимую слабость. Во время кутежей музыка должна была играть беспрерывно. Часто Распутин вставал из-за стола и пускался в пляс. В плясках он обнаруживал изумительную неутомимость. Он плясал по 3–4 часа", - писал о Распутине известный в начале XX века публицист Иван Ковыль-Бобыль.
"Он (Распутин. - А. Ш.) был также страстным танцором и великолепно танцевал русские танцы. В этом отношении было трудно с ним конкурировать даже профессиональным танцорам", - подтверждает Симанович.
Можно вспомнить слова Распутина, уже приводившиеся на страницах этой книги: "И царь Давид танцевал перед ковчегом Господа".
Страсть Григория Распутина к танцу передалась по наследству и его дочери Матрене. Октябрьские события 1917 года вынудили семью Матрены к эмиграции. В 1924 году после смерти своего мужа (Борис Соловьев умер от туберкулеза) она осталась в Париже с двумя дочерьми на руках практически без гроша. Недолго поразмыслив, Матрена пошла в танцовщицы, достигнув на этом поприще определенных успехов.
Недруги припомнили Распутину и совершенно невинную страсть к танцам. Поэт и сектант Николай Клюев, знавший Распутина и поначалу оценивавший его личность очень высоко ("Клюев - это неудавшийся Распутин", - считал поэт Михаил Кузмин; "по Распутинской дороге он хочет пробраться к царю", - сказал о Клюеве писатель Алексей Ремизов), а в последние годы жизни - резко отрицательно, писал: