Историк Георгий Катков (внучатый племянник известного журналиста и консервативного мыслителя Михаила Каткова), посвятивший себя в первую очередь изучению русской революции и ее причин, также считал, что Бонч-Бруевич, решая вопрос о принадлежности Григория Распутина к сектантам, действовал не как ученый, а как политик. "Было бы несправедливо по отношению к Бонч-Бруевичу предположить, что его заключения диктовались соображениями низменного "буржуазного объективизма" или уважением к фактам, - писал Катков. - Вся его предыдущая деятельность по организации подпольной большевистской прессы, то, что он делал в февральские дни, при Временном правительстве и в первые годы правления большевиков, показывает, что политические соображения были первостепенны в любом поступке, который Бонч-Бруевич считал "своим моральным долгом". В данном случае цель его поручительства вполне ясна. Распутиным пользовались в думских речах, чтобы подорвать престиж престола. Маневр Гучкова, который в качестве предлога воспользовался памфлетом Новоселова, имел исключительный успех. Связь с Распутиным становилась ахиллесовой пятой самодержавия. Но ярость атаки стала беспокоить сторонников режима, и они попытались покрыть ущерб, причиняемый присутствием во дворце "божьего человека". Обвинение в неправославии было мощным и, может быть, единственным средством добиться устранения Распутина. А с его устранением все те, кто только и выискивал, к чему бы прицепиться, чтобы ударить по режиму, лишались самого безотказного оружия. Но в этот момент в дело вмешался (в качестве независимого и вполне объективного ученого) верный друг Ленина, и именно он составил наиболее обстоятельный доклад, в котором говорилось, что обвинения в неправославии, направленные против Распутина, вызваны злобным желанием растоптать "человека из народа", простого крестьянина, который сумел найти доступ к царю. И уловка Бонч-Бруевича, как и во многих других случаях, сработала… Стоит добавить еще один штрих, показывающий, как тесно смыкались усилия всех тех, кто добивался падения Николая II. В опубликованных посмертно воспоминаниях Гучкова упомянуто, что именно он, Гучков, свел Бонч-Бруевича с Распутиным благодаря посредничеству некоей дамы, которая перед тем предлагала представить Распутина Гучкову. Встреча состоялась сперва в гостиной этой дамы, а потом в более конфиденциальной обстановке. Гучков сообщает, что через несколько недель Бонч-Бруевич написал ему письмо, "в котором он сообщал мне, что пришел к заключению, что Распутин не просто проходимец, нацепивший маску сектанта, а несомненный сектант, что, конечно, не мешает ему быть одновременно и проходимцем. По духу своего учения он близок к секте хлыстов, но не принадлежит к ней и является сектантом-одиночкой". Нам нет надобности прилагать дальнейшие усилия и выяснять, кто прав - Бонч-Бруевич или Гучков. Важно, что на деле вмешательство Бонч-Бруевича сослужило службу антицарской агитации, которая была необходима Гучкову в видах будущей политической карьеры".
Летом 1912 года у Распутина в Покровском побывал известный на всю Россию московский священник и миссионер протоиерей Иоанн Восторгов. Восторгов ознакомился с бытом Распутина, с его религиозными взглядами и нашел, что Григорий Распутин является истинным христианином. Заключение авторитетного служителя церкви было обнародовано в начале августа 1912 года газетой "Вестник Западной Сибири".
Последнее слово должен был сказать недавно назначенный архиепископ Тобольский Алексий. Алексий не заставил себя ждать - он официально закрыл навсегда дело о принадлежности Распутина к секте хлыстов, начатое Тобольской консисторией в 1907 году.
В Заключении Тобольской духовной консистории о принадлежности Распутина к секте хлыстов от 29 ноября 1912 года, в частности, говорилось: "Преосвященный Алексий Епископ Тобольский… основательно изучил следственное дело о Григории Новом. Проезжая по Тюменскому уезду для обозрения церквей епархии, он останавливался в слободе Покровской и подолгу здесь беседовал с кр. (крестьянином. - А. Ш.) Григорием Новым о предметах его веры и упования, разговаривал о нем с людьми, его хорошо знающими, дал ему возможность быть дважды у себя в Тобольске и здесь испытывал его религиозные убеждения. Из всего вышеуказанного Преосвященный Алексий вынес впечатление, что дело о принадлежности крестьянина Григория Распутина-Нового к секте хлыстов возбуждено в свое время без достаточных к тому оснований и со своей стороны считает крестьянина Григория Новаго православным христианином, человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подавать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается".
Консистория постановила "дело о кр. сл. Покровской Григории Распутине-Новом дальнейшим производством прекратить и причислить оконченным". Алексий безотлагательно утвердил это решение.
Вопрос о сектантстве (хлыстовстве) Григория Распутина был решен окончательно.
Близилось его возвращение в Петербург.
В Крыму летом 1912 года с наследником престола произошло несчастье - он весьма неудачно подвернул ногу. Нога распухла и долго болела, но затем опухоль понемногу спала, и боль прошла, что позволило императорской семье переехать из Ливадии в Беловежье, куда Николая манила богатая охота (он был ее страстным поклонником).
В Беловежье случилась новая беда. В начале сентября Алексей, неосторожно прыгая в лодку, оступился и снова повредил недавно травмированную ногу. Затем он упал еще раз…
2 октября 1912 года у царевича началось внутреннее кровоизлияние "в левую подвздошную область и всю поясничную с той же стороны". Кровоизлияние сопровождалось высокой температурой.
Доктора Боткин, Федоров, Острогорский и Рауфхус никак не могли стабилизировать состояние больного.
Состояние все ухудшалось и ухудшалось. Вскоре мало кто сомневался в скорой смерти наследника престола. Разве что императрица. Но и у нее уже опускались руки…
"…три недели он находился между жизнью и смертью, день и ночь кричал от боли; окружающим было тяжело слышать его постоянные стоны, так что иногда, проходя его комнату, мы затыкали уши, - писала в своих воспоминаниях Анна Вырубова. - Государыня все это время не раздевалась, не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживая у кровати своего маленького больного сына, который лежал на бочку с поднятой ножкой, часто без сознания. Ногу эту Алексей Николаевич потом долго не мог выпрямить. Крошечное, восковое лицо с заостренным носиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный.
Как-то раз, войдя в комнату сына и услышав его отчаянные стоны, Государь выбежал из комнаты и, запершись у себя в кабинете, расплакался. Однажды Алексей Николаевич сказал своим родителям: "Когда я умру, поставьте мне в парке маленький каменный памятник"".
С 10 октября в газетах Российской империи начали печататься официальные бюллетени о состоянии здоровья наследника престола. Примечательно, что о гемофилии в них не говорилось ни слова.
В церквях усиленно молились за здравие Алексея. Молебны сменяли друг друга, но маленькому царевичу не становилось лучше.
"Страна жила под страхом катастрофы, - вспоминает Коковцов. - Я не решался беспокоить государя никакими делами".
10 октября Алексея причастили, явно подготавливая к скорой кончине. "Вошли их величества в полном отчаянии, - вспоминала Вырубова. - Государыня повторяла, что ей не верится, что Господь их оставил. Они приказали мне послать телеграмму Распутину".
Распутин в это время пребывал в Покровском.
На следующее утро пришла успокаивающая и обнадеживающая телеграмма от Распутина, сообщавшего, что здоровье наследника вскоре пойдет на поправку и его страданиям настанет конец и что докторам не стоит чрезмерно его беспокоить. Несчастные родители немного воспрянули духом. "В два часа врачи пришли опять ко мне, - вспоминал начальник Канцелярии министра двора генерал Мосолов, - и первое, что они сказали, было, что кровотечение у цесаревича остановилось. По словам императрицы, это было уже не в первый раз, когда старец спасал жизнь наследника".
Телеграмма не сохранилась, но общий смысл был тот, что наследник не умрет, болезнь не так страшна, пусть только доктора его не слишком беспокоят. Надо сказать, что с медицинской точки зрения это был вполне разумный совет - бесплодная суета вокруг больного ребенка и непрекращающиеся истерики отчаявшейся Александры Федоровны создавали напряжение, пагубное само по себе. Вызванное телеграммой успокоение матери не замедлило передаться сыну и отцу.
Алексей быстро пошел на поправку.
2 ноября был опубликован последний бюллетень о состоянии здоровья наследника.
5 ноября императорская семья вернулась в Царское Село.
Отныне многие из придворных перестали сомневаться в могуществе Григория Распутина. Ну а император и императрица уверовали в него пуще прежнего.
Коковцов писал: "Я помню хорошо, как в 1913 году, под конец Романовских торжеств, в Москве, одна из свитных фрейлин, известная своим враждебным отношением к Распутину и утратившая, по этой причине, свое положение при Дворе, рассказывала мне, что она присутствовала однажды при разговоре врачей, во время одного из наиболее сильных припадков гемофилии, когда они были бессильны остановить кровотечение. Пришел Распутин, пробыл некоторое время у постели больного, и кровь остановилась. Врачам не оставалось ничего иного, как констатировать этот факт, не углубляясь в то, было ли это случайное явление, или нужно было искать какое-либо иное объяснение ему.
На этой, а не на какой-либо иной почве посещения "старца" учащались, не доходя, однако, никогда до той повторяемости, о которой говорили в городе и разносили праздные пересуды".
Кого из свитных фрейлин имел в виду Коковцов, остается только гадать. Уж не Софью ли Тютчеву?
Разумеется, если одни признавали наличие целительского дара у Распутина, то другие его отрицали. Так, например, следователь Соколов в своей книге "Убийство царской семьи" Распутина усердно "развенчивал": "Лжемонархисты распутинского толка пытаются ныне утверждать, что Распутин "благотворно" влиял на здоровье Наследника. Неправда. Его болезнь никогда не проходила, не прошла, и он умер, будучи болен".
Можно, конечно, бессознательно для самого себя обмануть больную душу матери один-два-три раза. Но нельзя этого делать на протяжении ряда лет без лжи перед ней и перед самим собой.
Лгать помогала Распутину сама болезнь Наследника. Она всегда была одна: он начинал страдать от травмы или ушиба, появлялась опухоль, твердела, появлялись параличи, мальчик испытывал сильные муки.
Около него был врач Деревенько. Наука делала свое дело, наступал кризис, опухоль рассасывалась, мальчику делалось легче.
Состояние матери понятно. Веря в Распутина, она в силу целого комплекса психопатологических причин весь результат благополучного исхода относила не к врачу, а к Распутину.
Но каким же образом на одной вере матери держался Распутин столько лет?
Ложь Распутина требовала помощников. При безусловной честности врача Деревенько, в чем я глубоко убежден, ему необходимо было, чтобы во дворце был или его соучастник, или полное орудие его воли, неспособное смотреть на вещи глазами нормального человека, от которого он в любую минуту мог бы получить нужные ему сведения, а около него, невежественного человека, был бы врач.
Так это и было.
Во дворце был его раб - Анна Александровна Вырубова.
В нашей следственной технике никогда не следует упускать из вида деталей. Они часто помогают понять истину.
Был болен ребенок и его мать. В такой обстановке Распутину нужна была во дворце скорее всего женщина. Так это и было.
При развратности своей натуры и истеричности Вырубовой Распутину ничего не стоило бы сделать ее жертвой своих вожделений. Он не делал этого, так как понимал, что он может утратить если не свое положение, то Вырубову, нужную ему…
Большая близость была между Распутиным и врачом Бадмаевым. Князь Юсупов, выведывая Распутина, вел с ним большие разговоры на эти темы. Много порождают они размышлений о таинственном докторе, незаметно исчезнувшем с горизонта тотчас же после революции. Юсупов утверждает, что в минуты откровенности Распутин проговаривался ему о чудесных бадмаевских "травках", которыми можно было вызывать атрофию психической жизни, усиливать и останавливать кровотечения.
Жильяр (придворный учитель французского языка, уже упоминавшийся на страницах этой книги. - А. Ш.) говорит: "Я убежден, что, зная через Вырубову течение болезни (Наследника), он, по уговору с Бадмаевым, появлялся около постели Алексея Николаевича как раз перед самым наступлением кризиса, и Алексею Николаевичу становилось легче. Ее Величество, не зная ничего, была, конечно, не один раз поражена этим, и она поверила в святость Распутина. Вот где лежал источник его влияния".
Занотти (камер-юнгфера императрицы, уже упоминавшаяся на страницах этой книги. - А. Ш.) показывает: "Я не могу вам сказать, каково было влияние на здоровье Алексея Николаевича в первое посещение Распутина, но в конце концов у меня сложилось мнение, что Распутин появлялся у нас по поводу болезни Алексея Николаевича именно тогда, когда острый кризис его страданий уже проходил. Я, повторяю, в конце концов это заметила".
Потом Распутин пошел дальше лжи. Став необходимостью для больной Императрицы, он уже грозил ей, настойчиво твердя: "Наследник жив, пока я жив. По мере дальнейшего разрушения ее психики он стал грозить более широко: моя смерть будет Вашей смертью".
Суждение Соколова во многом спорно. Да, гемофилия неизлечима, но тем не менее Григорий Распутин неоднократно облегчал состояние наследника российского престола, останавливая у него кровотечения, чему сохранилось множество свидетельств.
Версия о "бадмаевских травках", подхваченная Соколовым со слов убийцы Григория Распутина, представляется ложной сразу по нескольким причинам.
Во-первых, ее излагает убийца, которому для оправдания собственного злодеяния требуется выставить жертву в невыгодном свете. В своих мемуарах Феликс Юсупов пытается предстать перед читателями этаким "спасителем отечества", чуть ли не былинным витязем, одолевшим Чудо-юдо.
"Когда Распутин черной тенью стоял около престола, негодовала вся Россия. Лучшие представители высшего духовенства поднимали свой голос в защиту церкви и Родины от посягательств этого преступного проходимца, - пишет в самом начале Юсупов. - Об удалении Распутина умоляли государя и императрицу лица, наиболее близкие царской семье.
Все было безрезультатно. Его темное влияние все больше и больше укреплялось, а наряду с этим все сильнее нарастало недовольство в стране, проникая даже в самые глухие углы России, где простой народ верным инстинктом чуял, что у вершин власти творится что-то неладное. Распутинство - клубок темных интриг, личных эгоистических расчетов, истерического безумия и тщеславных домогательств.
И потому, когда Распутин был убит, его смерть была встречена всеобщим ликованием".
Гнусно и подло поливать грязью убитого при твоем участии человека, но "смерть была встречена всеобщим ликованием" - это уж вообще ни в какие рамки не лезет. Но вернемся к "травкам".
Во-вторых, если допустить, что "бадмаевские травки", способные останавливать кровотечения у наследника престола, действительно существовали, то что помешало самому Бадмаеву воспользоваться ими? Ведь он был вхож в императорский дворец и был весьма дельным человеком, не привыкшим упускать собственной выгоды.
В-третьих, и друзья, и враги характеризовали Анну Вырубову как человека, безгранично преданного императрице Александре Федоровне. Пошла бы Вырубова на то, чтобы сознательно систематически наносить вред здоровью Алексея? Сомнительно…
В "содействии" Распутину Вырубову обвиняли чуть ли не с момента появления старца в Петербурге. Только вместо травок тогда упоминались некие "порошки". Вполне возможно, что Юсупов просто пересказал доверчивому (или пристрастному?) следователю старую сплетню, слегка ее видоизменив и приукрасив.
Да и не всегда Вырубова пребывала возле наследника престола. Вырубова не была ни нянькой, ни воспитательницей Алексея, ее придворные обязанности были совершенно иными.
Запись в дневнике Николая II: "1913. 17 июля. В 8/4 Алексея принес Деревенько к нам в спальню, и он провел почти весь день с Аликс в кровати, боль у него продолжалась до вечера с небольшими перерывами… в 7 час. приехал Григорий, побыл недолго с Аликс и Алексеем, поговорил со мною и дочерьми и затем уехал. Скоро после его отъезда боль в руке у Алексея стала проходить, он сам успокоился и начал засыпать".
Обращают на себя внимание фразы "провел почти весь день с Аликс в кровати" и "Григорий, побыл недолго с Аликс и Алексеем". Уж не с ведома ли императрицы ее сына пичкали "травками-порошками"? Впрочем, советские историки в своем желании угодить властям допускали и такое.
Известно, что облегчать состояние наследника престола Григорий Распутин мог и на расстоянии. Вот что вспоминала Елена Джанумова: "Нюра позвала к телефону: говорят из Царского. Он (Распутин. - А. Ш.) подходит.
- Что, Алеша не спит? Ушко болит? Давайте его к телефону. - Жест в нашу сторону, чтобы мы молчали. - Ты что, Алешенька, полуночничаешь? Болит? Ничего не болит. Иди сейчас, ложись. Ушко не болит. Не болит, говорю тебе. Спи, спи сейчас. Спи, говорю тебе. Слышишь? Спи.
Через пятнадцать минут опять позвонили. У Алеши ухо не болит. Он спокойно заснул.
- Как это он заснул?
- Отчего же не заснуть? Я сказал, чтобы спал.
- У него же ухо болело.
- А я же сказал, что не болит.
Он говорил со спокойной уверенностью, как будто иначе и быть не могло".
Как быть тут с "травками"? По телефону их не передашь.
"Я уже говорила, что отец потерял первенца, - писала Матрена Распутина о "подтравливании" цесаревича Алексея, - рассказывала я и о том, как тяжело переживал он эту потерю. Так вот, зная все это, нельзя себе представить, чтобы он пошел на такие страшные шаги. Даже за все сокровища мира. Тем более что мог бы воздействовать на царственных особ другими средствами. Мог бы, но не делал этого. (И в дальнейшем я постараюсь показать это.) Он не за этим пришел. Он пришел помогать".
Действительно, Распутин пришел не за этим. Распутин пришел помогать.
И еще о Вырубовой. Начальник дворцовой охраны генерал Спиридович, писавший в мемуарах о железнодорожной катастрофе с Вырубовой и о том, как ее посетил Распутин, начисто отверг измышления о половой связи между Вырубовой и Распутиным.