Сластолюбие, чревоугодие, гордыня и пьянство начали потихоньку забирать власть над некогда праведным старцем. В нем уже трудно было узнать того очарованного Богом странника Григория, который босиком исходил Русь-матушку, питаясь чем придется и часто ночуя под открытым небом.
Теперь Григорий приобрел тягу к кутежам и спал на мягких перинах, но вряд ли стал от этого более счастливым. Скорее - наоборот.
Тем более что враги его никак не унимались. Не могли уняться и не хотели этого делать.
Они верили - настанет день, и Распутин будет повержен.
И к сожалению, теперь врагам было гораздо легче нападать на старца и обличать его.
25 марта 1915 года Распутин приехал в Москву. Приехал ненадолго - всего на пять дней, но этот приезд вошел в историю благодаря пресловутому скандалу в "Яре".
"С войной в Распутине произошли две перемены, - вспоминал Спиридович. - Разными дельцами от банковских директоров до мелких спекулянтов он был вовлечен в проведение разных, связанных с войной, предприятий, а во-вторых, он стал пить и безобразничать в публичных местах, чего раньше с ним не случалось. Болезнь его лучшего и близкого друга, А. А. Вырубовой, принесла ему ту свободу, в которой он был очень стеснен, будучи всегда связан Анной Александровной. С ее прикованностью к кровати он стал свободен, чем и воспользовались его друзья другого лагеря.
Распутин стал пить и напиваться. К нему на квартиру стали приезжать его друзья, дамы и мужчины с запасами вина, с закусками, с гитарами, гармошками… Пили, ели, пели, танцевали, безобразничали. Веселясь с дамами общества, Распутин не чуждался и проституток. Все около него спуталось в один клубок, в котором имена дам общества переплетались с именами падших созданий. Когда старца спрашивали, почему он стал так кутить, он, смеясь, отвечал: "Скучно, затравили, чую беду".
25 марта (1915 года. - А. Ш.) Распутин выехал в Москву, где у него было немало поклонниц. В один из ближайших дней Распутин закутил с небольшой компанией у "Яра". Напился он почти до потери рассудка. Говорил всякий вздор, хвастался знакомством с высокопоставленными лицами, плясал непристойно, полуразделся и стал бросаться на хористок. Картина получилась настолько непристойная и возмутительная, что администрация обратилась к полиции. Бывшие с Распутиным дамы поспешили уехать. Сам он, как бы протрезвев, обругал полицию и уехал и в тот же день выехал обратно в Петербург. Скандал получил такую громкую огласку в Москве, что растерявшийся Градоначальник Свиты Его Величества, генерал-майор Адрианов, друживший с Распутиным, выехал также в Петербург с докладом о случившемся.
У нас, в Царском, шла горячка с приготовлением к отъезду Его Величества в Ставку, когда мне доложили о приезде генерала Адрианова. Генерал был в полной парадной свитской форме. Вид у него был озабоченный. На мой вопрос о столь неожиданном его приезде генерал рассказал, что он сделал уже доклад министру Маклакову, его товарищу Джунковскому и что оба посоветовали ему ехать в Царское, добиться, по его положению в Свите, приема у Его Величества и доложить о случившемся.
Вот он и приехал, но прежде чем идти к Дворцовому коменданту, зашел ко мне посоветоваться. Мы были с ним в хороших простых отношениях. Я был очень поражен оборотом, который придали делу Маклаков и Джунковский. Последний, по словам генерала, особенно настаивал на необходимости доложить о случившемся Государю. Я высказал генералу, что скандал, устроенный мужиком в публичном месте, не является обстоятельством, которое бы позволяло ему, Градоначальнику, делать личный доклад Государю. Наскандалил мужик в ресторане - ну и привлекай его к ответственности. При чем же тут Государь? Если же посмотреть на дело так, что Распутин нечто большее, чем простой мужик, если смотреть на него как на фигуру политическую, тогда доклад должен быть сделан или министром Маклаковым или его помощником Джунковским. Затем очень странно, что его начальники советуют ему добиться аудиенции как генералу Свиты Его Величества. При чем тут Свита, когда в градоначальстве произошел скандал по пьяному делу?
Мы обменялись еще несколькими фразами, и генерал поехал к ген. Воейкову. Видимо, Дворцовый комендант не посоветовал Адрианову просить аудиенции, и тот вернулся в Москву, предоставив министру самому доложить Государю о случившемся, если тот придает этому делу политическое значение. Маклаков сделал Его Величеству доклад и даже оставил его написанным. Государь сказал, что он сам переговорит с Распутиным. Государь сделал старцу весьма строгое внушение, и тот должен был уехать к себе в Покровское".
В докладе товарищу министра внутренних дел Джунковскому от 5 июня 1915 года начальник Московского охранного отделения полковник А. П. Мартынов писал (обращает на себя внимание тот факт, что о событиях, произошедших в конце марта, Мартынов докладывал лишь в начале июня; что это - удивительная нерасторопность или умение в нужный момент "раздуть дело" из уже позабытого всеми происшествия?): "…26 марта сего года, около 11 часов вечера, в ресторан "Яр" прибыл известный Григорий Распутин вместе с А. И. Решетниковой, журналистами Н. Н. Соедовым и С. Л. Кугульским и "неустановленной молодой женщиной". Вся компания была уже навеселе… пригласили женский хор, который исполнил несколько песен и протанцевал "матчиш" и "кэк-уок". По-видимому, компания имела возможность и здесь пить вино, так как опьяневший еще более Распутин плясал впоследствии "русскую", а затем начал откровенничать с певичками в таком роде: "Этот кафтан подарила мне "старуха", она его и шила", а после "русской": "Эх, что бы "сама" сказала, если бы меня сейчас здесь увидела". Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде "люби бескорыстно" - прочие наставления в памяти получивших их не сохранились. На замечание заведующего хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в том же виде. Некоторым из певичек Распутин дал по 10–15 рублей, беря деньги у своей молодой спутницы, которая затем оплатила все прочие расходы по "Яру". Около 2 часов ночи компания разъехалась".
Кстати говоря, московский градоначальник генералмайор Адрианов впоследствии утверждал, что Распутин в "Яре" не сделал ничего неблагопристойного. К тому времени враги Распутина Щербатов и Джунковский были уволены соответственно с постов министра и его товарища, что наводит на мысль о раздувании дела со скандалом по их указке и с одобрения великой княгини Елизаветы Федоровны.
Последнюю попытку отвратить сестру от старца Елизавета Федоровна предприняла незадолго до убийства Распутина, когда, без приглашения явившись в Царское Село, умоляла императрицу отослать Распутина прочь. Разговор между сестрами вышел бурный. "Александра Федоровна приняла тон Императрицы и попросила сестру замолчать и удалиться. Елизавета Федоровна, уходя, бросила сестре: "Вспомни судьбу Людовика 16-го и Марии Антуанет". Утром Елизавета Федоровна получила от Царицы записку, что поезд ее ожидает. Царица с двумя старшими дочерьми проводила сестру на павильон. Больше они не виделись, - вспоминал генерал Спиридович. - О том, что произошло в действительности между сестрами, даже во дворце знали лишь немногие, самые близкие лица. В Москве же, из окружения Вел. Кн., в общественные круги сразу же проник слух, что Вел. Княгиня потерпела полную неудачу. Распутин в полной силе. И это только усилило и без того крайне враждебное отношение к Царице. В Москве, больше чем где-либо, Царицу считали главной виновницей всего тогда происходящего, и оттуда этот слух расходился повсюду. От самой же Вел. Княгини самые близкие люди узнали и о сказанной ею сестре последней ужасной фразе. Та фраза стала известна даже французскому послу Палеологу. Надо полагать, что это последнее свидание двух сестер и было причиной тому, что Вел. Кн. Елизавета Федоровна так сочувственно отнеслась даже к убийству "Старца", а после революции даже не сделала попытки повидаться с Царской Семьей".
По воспоминаниям Елены Джанумовой Распутин в ресторанах вел себя по-разному. Порой он "держал себя во время ужина сдержанно, с большим достоинством. Много пил, но на этот раз вино не действовало на него, и говорил, как будто взвешивая каждое слово. И все время выщупывал глазами собеседников, как будто читал их мысли".
Бывало и иначе: "Публика вскоре узнала, что с нами Распутин. Влезали на пальмы, чтобы взглянуть в окно… Он настойчиво угощал хор шампанским. Хор заметно пьянел. Начиналась песня, внезапно обрывалась, прерываемая хохотом и визгом. Распутин разошелся вовсю. Под звуки "русской" он плясал с какой-то дикой страстью. Развевались пряди черных волос и борода и кисти малинового шелкового пояса… Плясали с ним и цыганки… В кабинет вошли два офицера, на которых сначала никто не обратил внимания. Один из них подсел ко мне и, глядя на пляшущего Распутина, сказал: "Что в этом человеке находят? Это же позор: пьяный мужик отплясывает, а все любуются. Отчего к нему льнут все женщины?" Он смотрел на него с ненавистью". Внезапно офицеры начали стрелять - когда их задержали, они заявили, что хотели только припугнуть Распутина. У него "лицо пожелтело. Он сразу же как будто постарел на несколько лет".
Алкоголь делал свое черное дело - разрушал личность. Быть может, дома, в Покровском, Распутин и смог бы удержаться на краю пропасти, но в полном соблазнов Петербурге он неудержимо скатывался в нее.
Распутина спаивали многочисленные прихлебатели, так и вертевшиеся возле него в ожидании поживы. Все знали доброту старца и его славную привычку помогать людям. Знали и пользовались.
В последний год жизни Распутина его окружение большей частью состояло из людей весьма сомнительной нравственности, несмотря на то, что многие из них были людьми духовного звания. Достаточно упомянуть бывшего епископа Вятского Исидора за поведение, не подобающее сану, лишенного кафедры. По словам все того же Спиридовича, надо отметить - летописца весьма беспристрастного и объективного, Исидор "был опустившийся, спившийся человек", который "пил с Распутиным", но тем не менее, будучи представленным императрице при посредничестве Вырубовой, сумел произвести на Александру Федоровну хорошее впечатление.
В годы войны Распутин, продолжая традицию, ежедневно принимал просителей, которых было много, и число их росло как снежный ком. Большая квартира Распутина не могла вместить всех пришедших - они сидели на лестничной площадке, на самой лестнице, ждали во дворе. Здесь можно было встретить и монаха, и мелкого чиновника, и генерала… К Распутину продолжали приходить и женщины всех возрастов и сословий.
"В квартире Распутина (Гороховая, 64), в его приемной, с утра толпилось много народа. Люди всяких званий. Больше всего дам. Бывали священники, иногда даже офицеры, очень молодые. Много несчастных, - вспоминал генерал Спиридович. - Распутин выходил в приемную и обходил просителей. Расспрашивал, давал советы, принимал письменные просьбы, всё очень участливо, внимательно. Иногда шарил у себя в карманах и совал просительнице деньги. Одна интеллигентная женщина жаловалась, что муж убит, пенсии еще не вышло, а жить не на что. Помогите, не знаю, что делать. Распутин зорко смотрит на нее. Треплет свою бороду. Быстро оборачивается, окидывает взглядом просителей и хорошо одетого господина, говорит: "У тебя деньги ведь есть, дай мне". Тот вынимает из бокового кармана бумажник и подает что-то Распутину. Посмотрев, Распутин берет просительницу за плечи. "Ну, пойдем". Проводит ее до выходных дверей. "На, бери, голубушка, Господь с тобой". Выйдя на лестницу и посмотрев, что сунул ей Распутин смятым, она насчитала пятьсот рублей.
Некоторым он давал записки к разным министрам. На восьмушке простой бумаги он ставил сверху крест. Затем следовало: "Милой, дорогой, сделай ей, что просит. Несчастна. Григорий". Или: "Прими, выслушай. Бедная. Григорий". Все изображалось страшными каракулями и безграмотно.
Одному было написано: "Милой, дорогой, прими его. Хороший парень. Григорий".
Некоторых дам принимал особо, в маленькой комнатке с диваном. Иногда просительница выскакивала оттуда раскрасневшись и растрепанной. Некоторых, по серьезным делам, принимал по сговору, в назначенный час. Но это устраивалось обыкновенно через его доверенное лицо "Акилину". Акилина уговаривалась, сколько надо заплатить. Она же была шпионка, приставленная А. И. Гучковым следить за всем, что делается у Распутина. Ее умно просунули как сестру милосердия массировать Императрицу. Устроила, конечно, Вырубова. Некоторые лица, получив такую писульку, исполняли просьбу и даже сообщали о том по телефону на квартиру Распутина. Распутин бывал очень доволен. Некоторые рвали послание и отказывали в просьбе. Об этом просители обычно сами жаловались "Старцу". Тот бросал обычно: "Ишь ты, паря, какой строгий. Строгий!" Это было все; но при случае он говорил про такого нелюбезного человека: "Недобрый он, не добрый!""
Елена Джанумова, обладавшая не только зорким, все подмечающим взором, но и хорошим слогом, писала о посетителях Распутина: "В квартире с утра до вечера толкутся представители всех слоев населения. Крестьяне, ходоки в валенках и дубленых полушубках просят помочь миру в какой-то вражде с помещиком. Дама в глубоком трауре, с заплаканными глазами, хватает за руки "отца" и, всхлипывая, просит о чем-то. Военный в блестящем мундире одного из гвардейских полков скромно ждет своей очереди. Вот какой-то человек с обрюзгшим лицом входит в переднюю в сопровождении лакея в меховой пелерине. Это какой-то банкир по спешному делу. Его принимают без очереди. Какие-то польские беженки, студенты, монашки с котомками и фрейлины императрицы. Салопницы и дамы в костюмах Пакена и Дусе. Истерически плачет какая-то женщина, звучит телефон. То здесь, то там появляется высокая фигура в мягких сапогах и шелковой косоворотке. Пронизывающе смотрят глубоко сидящие глаза…
Шелка, темное сукно, соболь и шеншеля, горят бриллианты самой чистой воды, сверкают и колышутся тонкие эгретки в волосах, и тут же рядом вытертый старомодный чемоданчик какой-то старушки в затрапезном платье, старомодная наколка мещанки, белая косынка сестры милосердия. Просто сервированный стол со соборным чайным сервизом утопает в цветах".
В последние годы жизни Григорий Распутин так же, как и раньше, никогда не просил и не брал для себя денег у императорской семьи. Лишь начиная с осени 1915 года он начал ежемесячно (правда - с перебоями) получать тысячу-полторы из фондов Департамента полиции. Его квартира оплачивалась посторонними людьми - не то отцом Анны Вырубовой, не то банкиром Дмитрием Рубинштейном, председателем правления Русско-французского банка.
Жил Распутин, как и повелось, на денежные подарки, получаемые им от своих поклонников и поклонниц, позже к этим деньгам добавилась плата за различные посреднические услуги.
"Дела, которые брался проводить Распутин, - вспоминал Владимир Гурко, - делились на две резко различные категории. Одни из них касались устройства судьбы сравнительно маленьких людей: выдачи им пособий, увеличения получаемой пенсии, продвижения на службе в ее низших степенях. По отношению к таким людям он в большинстве случаев ограничивался снабжением их короткими записками к знакомым и незнакомым ему высокопоставленным лицам. Записки эти, неизменно начинавшиеся со слов "милай, дорогой", для некоторых лиц, увы! имели такую обязательную силу, что снабженные ими просители были обеспечены в удовлетворении своих ходатайств.
Но была и другая категория дел, исполнение коих приносило Распутину крупную выгоду. Просьбы эти касались различных денежных дел, как то концессий, получения поставок и казенных подрядов, а во время войны к этому присоединились еще просьбы о зачислении куда-либо в тыл призванных в войска".
Около Распутина постоянно вертелись Игнатий Манус, директор правления Товарищества петроградских вагоностроительных заводов, Дмитрий Рубинштейн, и Арон Симанович, ювелир и ростовщик, в годы войны исполнявший при старце роль секретаря.
Товарищ министра внутренних дел Белецкий писал, "что Симанович хотя и пользуется Распутиным для проведения многих дел, но что он относится к Распутину и его семье хорошо, старается воздержать Распутина от публичных выступлений, ревниво охраняет его от подозрительных знакомств… Он был отличный семьянин… умел себя держать с достоинством… оказывал бедным своим соплеменникам, при поддержке Распутина, бескорыстную помощь в деле оставления их на жительство в столицах".
Финансовыми делами Распутина занимались и двое его доверенных женщин - монахиня и сестра милосердия Акилина Никитична Лаптинская и Вера Иевлевна Трегубова.
"Распутин не имел никакого понятия о финансовой стороне существования, - писал Симанович, - и очень неохотно занимался финансовыми вопросами. Неоднократно в своей прошедшей жизни ему приходилось попрошайничать, проживать бесплатно в монастырях, монастырских гостиницах или у зажиточных крестьян. Будущность его интересовала очень мало. Он был вообще человеком беспечным и жил настоящим днем".
Слухи о том, что именно Григорий Распутин заправляет всеми делами в Российской империи, были сильно преувеличены. Распутин пользовался определенным влиянием, императорская чета (преимущественно императрица) прислушивалась к его советам - не более того. Пока Россией продолжал править Николай II. Или, если точнее, - продолжал делать вид, что правит.
Князь Жевахов утверждал, что "…вмешательство Распутина в государственные дела, приведшее к утверждению, что не Царь, а Распутин "правит Россией", назначает и сменяет министров, являлось только одним из параграфов выполнявшейся революционерами программы, а в действительности не имело и не могло иметь никакой под собой почвы. Именем Распутина пользовались преступники и негодяи; но Распутин не был их соучастником и часто не знал даже, что они это делали".
"Прямых ходатайств со стороны Распутина о предоставлении кому-либо ответственных должностей, однако, не поступало", - писал Владимир Гурко. Гурко признавал "вред, нанесенный Распутиным", огромным, но подтверждал, что Распутин старался "работать на пользу России и династии, а не в ущерб им".
"Внимательное чтение писем Императрицы, заключающих множество преподанных Распутиным советов, приводит к убеждению, что среди этих советов, в большинстве случаев азбучных и наивных, не было ни одного, в котором можно усмотреть что-либо мало-мальски вредное для России, - писал Гурко и далее делал беглый обзор советов старца: - Действительно, что советовал Распутин? "Не ссориться с Государственной Думой", "заботиться о народном продовольствии", "увеличить боевое снабжение армии", "беречь людской состав армии до достаточного снабжения войска оружием"… В вопросах чисто военных он тоже проявлял обыкновенный здравый разум. Словом, при всем желании найти в его советах что-либо подсказанное врагами России - этого не удается".
Вот несколько цитат из писем императрицы к мужу, писем военной поры: "Гр. (Григорий. - А. Ш.) несколько расстроен "мясным" вопросом - купцы не хотят понизить цены на мясо, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде мясной забастовки. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их".
"Он (Распутин. - А. Ш.) думает, что было бы хорошо отправить на войну некоторые категории арестантов…"