Сразу наступила тишина. Дмитрий отстегнул лямки, сложил парашют и вдруг почувствовал такую усталость, что прилег на землю. Но заснуть он не мог: перед глазами вставали картины боя. Вскоре за ним приехали однополчане и отвезли на аэродром, где его с нетерпением ждал Чупиков.
Каждый из них считал, что обязан жизнью товарищу. Так оно и было. Их спасла взаимная выручка.
РАЗГОВОРЫ ПО ДУШАМ
Летчики часто вели дружеские споры о тактике воздушного боя, о боевой выучке. Как-то в ненастный день в начале сентября в деревянном домике у КП собралось несколько человек: обычно тут мы готовились к заданию и отдыхали.
В разговоре с товарищами я сказал, что боевой путь каждого из нас состоит из нескольких этапов.
- Какие же это этапы? - спросил Титаренко. - Расскажи-ка о своих.
- Охотно, - ответил я. - В сущности, первый у меня начался еще до фронта. Тактика воздушного боя тогда была для меня только теорией. Это был подготовительный этап. Я тщательно, терпеливо изучал опыт боевых летчиков, рисовал схемы боев, о которых читал в газетах, переписывал выдержки из статей, правила, учил курсантов и учился сам. Многое было мне непонятно, неясно, но некоторые правила помню с тех пор крепко.
Первые боевые вылеты до Курской битвы - это второй этап. Постепенно рос боевой опыт. Как и мои товарищи, молодые летчики, я еще горячился в воздухе, не умел контролировать свои действия, с напряжением распределял внимание. Кругозор был неширок. Отчетливо я представлял себе обстановку только на том узком участке фронта, где воевала эскадрилья. Усвоил два основных правила: храбро драться с врагом и, не отрываясь от группы, пристально следить за действиями командира.
Третий этап - бои на Курской дуге. Я поставил перед собой цель - отомстить за гибель товарищей. Многим я обязан капитану Семенову; у него отвага сочеталась с хладнокровием и расчетом. Этому он учил и нас, молодых. Никогда мне не забыть, как он отчитал меня после первого сбитого, его слов об осмотрительности, о том, что нельзя бросаться очертя голову, не разобравшись в обстановке. Я стал действовать расчетливее, осмотрительнее. Но это были первые шаги на боевом пути. Иногда я испытывал некоторую неуверенность в себе. Трудно было технику пилотирования сочетать с ведением огня. Противник, случалось, упреждал мои действия. Я уже сбил несколько самолетов, но мне все казалось, что я еще допускаю промахи, действую недостаточно быстро.
Четвертый этап - воздушные бои над Днепром. Здесь мне не только надо было драться. Я должен был показывать пример летчикам эскадрильи на земле и в воздухе, совершенствовать командирские навыки, умело водить группы, действовать смело, хладнокровно, инициативно. Появилось чувство ответственности не только за свои действия, но и за действие группы, за каждого, кто сейчас дерется под моим командованием. Появилось и обостренное чувство ответственности за прикрытие наземных войск, за выполнение боевого задания. Надо было тщательно договариваться с летчиками на земле, чтобы быстро и слаженно действовать в воздухе. Надо было учить молодых летчиков.
Пятый этап, пожалуй, начался у меня в тот день, когда я получил самолет имени Героя Советского Союза Конева. Выросло чувство ответственности перед теми, кто в тылу создавал боевые машины. К этому времени я научился группой, со своей эскадрильей, отражать группы противника, численно превосходящие нас, вступать в бой с любым количеством вражеских самолетов.
В те дни у нас, летчиков полка, оттачивались тактические приемы. Как и мои товарищи - комэски Евстигнеев и Амелин, - я научился навязывать противнику свою волю, начинал бой с тех направлений, которые считал наиболее выгодными для моей группы. Научился молниеносно атаковать врага, предугадывать его уловки, хотя воздушный бой - это действительно море разных комбинаций и неожиданных положений. Так подготовился я к шестому этапу - воздушной охоте. Чувство боевого братства с нашими наземными войсками выработалось у меня в те дни, когда мы прикрывали их на Курской дуге, на Днепре, Днестре, севернее Ясс. Оно не оставляет меня и на воздушной охоте.
Ведя поиск воздушного врага, я по-прежнему думаю о наших наземных войсках, вероятно, так же, как и все наши охотники. Руководит мною та же мысль: не допустить воздушного противника и нанести врагу максимальные потери, может, даже ценою своей жизни.
- Ты прав, Иван, каждый из нас насчитает несколько этапов боевой выучки, - заметил Титаренко. - И я тоже всегда думаю о наших наземных войсках.
И Дмитрий добавил, что чувство ответственности за жизнь людей выработалось у него в те дни, когда в группе с боевыми товарищами он отражал налеты воздушного врага на Ленинград.
…На нашем участке фронта продолжалось затишье. В ряде пунктов, в районе Праги (пригород Варшавы) шли бои местного значения и поиски разведчиков. Изредка мы вылетали на воздушную охоту. Продолжали усиленно готовиться к предстоящим большим сражениям.
Наш полк назывался полком охотников, иными словами - мастеров воздушного боя. Но среди мастеров были и молодые летчики - в основном из пополнения после Белорусской операции. С ними много занимались бывалые летчики. И я по совету командира передавал им свой боевой опыт. Иногда и простая беседа помогала становлению, формированию летчика, выработке черт характера: что-то непременно отложится в памяти - это я знал по себе.
Я вел с молодыми теоретические занятия, следил за тренировкой пар, тренировался сам, проводил разборы полетов. Особенно успешно занимались и заметно росли летчики Орлов, Родионов, Соколов, Хлопцев. И я следовал своему старому правилу: учил и учился сам.
Во время одной из первых наших бесед меня засыпали вопросами. Я тоже расспрашивал летчиков - хотелось скорее с ними познакомиться. Ведь иной раз и на земле можно предугадать, как будет вести себя летчик в бою. Молодые пилоты спрашивали, что, по моему мнению, летчику помогает побеждать.
Отвечал я им так:
- На войне все бывает, как любил говорить мой командир Солдатенко. Например, я сбил сорок пять самолетов, и не сосчитать, сколько раз фашисты пытались сбить и меня, особенно когда я стал летать на именном самолете. Но я никогда не думал о том, что враг может меня сбить. Ну, а если дрогнешь, то будешь сбит наверняка. Кто боится, тот неуверенно ведет бой. Уверенность в своих силах, в своих товарищах, в своем самолете - вот что должен ощущать каждый летчик, когда получает задание.
Сбить самолет, как вы знаете, не самоцель. Правда, весной прошлого года, еще не побывав в настоящих боях, я поставил перед собой цель сбить восемь вражеских самолетов - отомстить за боевых товарищей. Дело не только в том, что, сбивая вражеский самолет, мы наносим материальный урон врагу. Сбив самолет, особенно ведущего, деморализуешь вражескую группу, почти всегда обращаешь ее в бегство. Этого я и добивался, стараясь завладеть инициативой. Надо стараться атаковать врага молниеносно, захватить инициативу, умело использовать летно-тактические качества машины, действовать расчетливо, бить с короткой дистанции и добиваться успеха с первой атаки и всегда помнить, что в воздушном бою на счету каждая секунда.
Мы часто говорим о том, что в воздушном бою многое зависит от готовности летчика к риску, от смелости, воли к победе. Но рассчитывать только на смелость, бесстрашие и даже на опыт нельзя. Мы все время должны изучать поведение противника, искать новые тактические приемы, быть новаторами.
СЫН ПОЛКА
Нагрузок у моего юного ординарца было немало. Днем он находился на КП как посыльный. Исполнял поручения быстро и четко. Целый день, бывало, носится по аэродрому или возится у самолета. Он очень любил технику и все схватывал на лету.
Я не позволял ему подшивать воротничок к моей гимнастерке, чистить мне обмундирование. Но иногда утром проснешься - смотришь, все уже готово.
- Ведь я тебе говорил, Давид, что не привык к этому и все буду делать сам.
- Знаю, товарищ капитан, - отвечал он. - Но мне так хочется хоть чем-то помочь вам!..
Я старался найти время для его воспитания. Беседовал с ним, рассказывал о своем первом комсомольском вожаке Мацуе, об отважных летчиках-комсомольцах первого полка - Исламе Мубаракшине, Василии Пантелееве, Михаиле Пахомове и многих других.
Как-то вечером после напряженного дня, когда Хаиту как посыльному на КП пришлось немало побегать, я сказал ему:
- Хорошо бы тебе шоферское дело изучить, и в первую очередь на мотоцикле научиться ездить. Освоил бы ты его быстро. Но тебе, пожалуй, трудно будет: времени на все не хватит.
- Товарищ командир, - ответил Давид, - вы же сами говорите: комсомолец должен добиваться цели, несмотря на все трудности! Зато, если научусь, поручения буду выполнять одним духом. Разрешите, товарищ командир, поучиться?
Пришлось разрешить. И с этого дня я часто видел, как Давид возится у мотоцикла.
Однажды, когда я шел на КП, меня обогнал мотоциклист. Да это Давид! Когда же он успел так натренироваться? Он ловко завернул к КП, соскочил и, встав по стойке "смирно", доложил:
- Товарищ командир! Ординарец Хаит! Задание выполнено! Мотоцикл освоен!
…Вот что однажды вечером рассказал мне Давид:
- Родился я в Риге в 1928 году, когда в Латвии у власти стояла буржуазия. Отцу - жестянщику - приходилось очень много работать, чтобы прокормить семью. Мама без отдыха работала дома и растила четверых детей. Жизнь у нас была суровая, тяжелая. Буржуазия разжигала национальную вражду, натравляла людей друг на друга, и нам, евреям, приходилось сносить много унижений. Жили мы так бедно, что часто не на что и хлеба было купить. И тогда мама говорила: "Дети, у нас опять начинается картофельная неделя". Это значило, что мы будем есть одну картошку, да и то не вволю.
Вы не можете себе представить, какая была у нас радость, когда 21 июля 1940 года в Латвии была провозглашена Советская власть. Но недолго мы радовались. Через год проклятые фашисты развязали войну. Мне было тринадцать лет. Где мне было понять тогда всю сложность событий?.. Уверен был, что враг не опасен, что война скоро кончится. А больше всего мне хотелось вступить в армию и бить фашистов.
Сестры в то лето жили в деревне. Брат служил в Красной Армии. Мать совсем расхворалась от тревоги за детей. Фашисты бомбили Ригу. Надо было уходить из города. Мы быстро собрались. И вдруг отец, ни слова не говоря, крепко обнял меня. А потом сказал: "Вот что, Давид, мы с матерью не хотим, чтобы ты с нами шел в деревню. Ты пойдешь к советским войскам - ведь это твоя мечта". Мама тихо плакала. Отец подошел к ней, поглядел на нее, сказал: "Ты же знаешь, советские люди нашего сына не бросят. Они защитят его".. И он снова обратился ко мне: "О нас, Давид, не думай. Может быть, в деревне спасемся. Спеши, сын. Фашисты близко".
Теперь я и сам не понимаю: как же я мог тогда послушаться отца - оставить его и больную мать? Почему я ушел? Неужели струсил, бежал, бросив родных? Нет, совсем другое у меня было побуждение. Я вообразил, что меня возьмут в армию. Был уверен, что фашистские захватчики очень скоро будут отброшены, разбиты и я, побывав в боях, вернусь к своим старикам.
Долго я шел плечом к плечу с отступавшими советскими солдатами. Тяжелый это был путь. Горько вспоминать о тех днях. В каком-то городе командир, ласково потрепав меня по голове, сказал, что воевать мне рано, и отправил меня в детский приемник. Я оттуда бежал. Меня задержали, отправили в Чебоксары, в детдом. И оттуда бежал. Ведь не для того я оставил родителей в минуту опасности, чтобы спокойно на всем готовом жить в тылу!
Снова меня задержали: на этот раз солдаты из запасного авиационного полка. Привели к командиру. Сначала он хотел отправить меня в детский дом, но потом, когда я ему обо всем рассказал, согласился оставить воспитанником полка. Прошло немного времени. Фашисты наступали, рвались к Москве. Ох, как мучила меня мысль, что, оставив своих, я отсиживаюсь в тылу!
Однажды на аэродром, где стояла наша часть, прибыл на переформирование Краснознаменный истребительный авиаполк. С уважением смотрел я на летчиков-фронтовиков. На аэродроме стояло несколько военно-транспортных самолетов. В них грузились запасные части для этого 19-го авиаполка. Я помогал таскать ящики. Заношу последний ящик, оглядываюсь. Я - один. Налево, в самом хвосте самолета, лежат чехлы. Недолго думая я спрятался между чехлами. Погода была нелетная, и мне пришлось пролежать там долго. Я заснул. Проснулся от болтанки. Летим! Я выбрался из чехлов. Ну и удивились же техники и летчики!.. Вид у меня был, вероятно, жалкий-прежалкий. Но меня узнали - ведь я целыми днями бегал по аэродрому. И все душевно отнеслись ко мне.
Мы приземлились на прифронтовом аэродроме, и мои новые друзья уговорили командование оставить меня в полку. С тех пор я и служу у нас в полку мотористом, выполняю обязанности связного. Сначала я очень плохо говорил по-русски, и все охотно со мной занимались. Уделял мне много внимания комсорг полка товарищ Ивановский: учил меня, рассказывал о Ленине, партии, комсомоле. В 1942 году меня приняли в комсомол. Всей душой я полюбил однополчан. Очень привязался к Герою Советского Союза полковнику Шестакову. Строгий был командир, но такой добрый человек. Жаль, вы его не знали. После его гибели пришел новый командир, тоже заботливый, душевный. Его я тоже очень полюбил. Много доброго мне делают комэск Баклан, инженер Зарицкий - по-отечески относятся ко мне. У нас все хорошие люди - от моториста до командира, - и все обо мне заботятся. Доктор Капанадзе следит за моим здоровьем: у меня что-то с сердцем неладное - мотор барахлит. А я очень стараюсь принести пользу, исполнять все поручения на "отлично". Вот только покоя не дает мысль о родных. То надеюсь, то отчаиваюсь…
После окончания войны Давид узнал страшную правду о своих родителях. 30 ноября 1941 года в холодный ветреный день гитлеровские палачи погнали сотни евреев из гетто в концлагерь в Саласпилсе, за 18 километров от Риги. По дороге фашисты многих расстреляли, многих уничтожили в самом лагере. В числе людей, умерщвленных нацистами в тот день, были и родители Давида.
ПОЛКОВАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
Летчики серьезно готовились к выступлениям на конференции - ведь на конференциях и разборах не только обобщался опыт. В спорах и обсуждениях вырабатывались новые методы ведения боя.
Конференция проходит на окраине летного поля, в лесу. На стволах деревьев висят схемы боев, карты.
- Мы подведем итоги боевой работы за период Белорусской операции, - говорит командир во вступительном слове. - Нам нужно еще и еще раз поделиться опытом, обобщить его, еще раз разобрать некоторые боевые вылеты, провести всесторонний анализ боев, чтобы в будущем не допускать ошибок.
Он просит участников конференции свободно высказать свои мысли о тактике боя, поделиться опытом. И добавляет:
- Обобщение боевого опыта будет полезно не только для молодых, но и для бывалых летчиков - для всего летного состава.
После Чупикова выступают такие бывалые летчики, как Титаренко, Азаров, Громов, Бачило, Караев и другие.
…Охотники парой или несколькими парами вели свободный поиск врага в определенном районе, далеко за линией фронта. Они не были ограничены высотой и скоростью.
Изучали они не только воздушную обстановку в районе боя, но проникали в оперативную глубину, разведывали аэродромы, следили за поведением воздушного противника во время сбора и роспуска групп.
Выскакивая из облаков, охотники внезапно наносили удар по более уязвимым местам воздушного противника и неожиданно отрывались. Они уничтожали не только самолеты, но и автомашины, эшелоны, живую силу и технику на земле, срывали военные перевозки по шоссейным и железным дорогам. Таким образом, они почти всегда находили цель.
Каждый охотник со своим напарником тщательно разрабатывал план полета, тактику действий. Свободная воздушная охота требует от летчика большого мастерства, выдержки, безупречной техники пилотирования, умения быстро решать и действовать и, конечно, слаженности с напарником.
Что говорить - искусство это нелегкое!
Охотник старается незаметно, где-то в стороне, в тихом месте, перелететь линию фронта, маскируется облаками или летит со стороны солнца. Он знает, где и какого противника можно найти. На средних и больших высотах, как правило, находишь истребители и разведчики, на средних - бомбардировщики, а у линии фронта - корректировщики. Ищешь и одиночные самолеты, удирающие от линии фронта. Охотник стремится незаметно проникнуть в расположение врага. Он должен правильно оценить обстановку, построить маршрут полета, своевременно обнаружить врага, нанести скоротечную атаку и, как правило, быстро поразить цель, иначе могут засечь. Бить нужно без промаха.
Охотникам приходится охотиться и за охотниками. Это еще более тонкая работа: надо первым увидеть охотника и захватить инициативу; вести бой спокойно; действия должны быть точны, не то в спешке допустишь ошибку. Ну, а если воздушного противника нет - атакуешь наземные цели, все, что попадется, и одна из главных задач - при атаке эшелона поразить паровоз.
…Конференция длилась до вечера. Все вместе пришли к определенным выводам: как надо поражать воздушного и наземного противника, какие качества нужны воздушному охотнику.
Командир был прав: конференция дала многое всем. А для меня оказалась настоящей школой. Закрывая ее, командир сообщил новость: мы скоро получим фотокинопулеметы.
- Фотоконтроль результатов боевой деятельности, - сказал он, - поможет нам не только подтвердить, что вражеский самолет сбит, но и выявит более выгодное направление атак, поможет получить наглядное представление о них.
Мы разошлись, оживленно обсуждая новость и выступления товарищей. Конференция как будто еще продолжалась…
НОВЫЕ ТОВАРИЩИ
Уже не раз я вылетал с Титаренко на охоту в район южнее Варшавы. Воздушный противник как бы затаился, притих, зато во время наших атак по эшелонам немцы открывали яростный зенитный огонь. Маневрировали мы умело, и нам удавалось наносить поражение. У меня уже выработалось умение быстро выходить на цель с бреющего полета. И когда в полк на стажировку с Дальнего Востока прибыл заместитель командира авиаполка майор Яков Филиппов, его прикрепили ко мне, а Титаренко стал чаще вылетать с Чупиковым. В боях Филиппов еще не участвовал и с нетерпением ждал задания на боевой вылет. Но сначала нам надо было слетаться, а ему - изучить район. Теоретическая подготовка у него была хорошая, дела у нас пошли быстро. И скоро я доложил командиру, что готов вылететь на задание в паре с Филипповым.
- Не рано ли? - осведомился Чупиков.
- Нет, держится в паре он хорошо.
Вылет разрешен. Изучаем последние данные о наземной и воздушной обстановке в полосе, отведенной для охоты. Делаю заметки на карте: здесь расположены вражеские аэродромы, зенитки, а вот уязвимые места на дорогах. Учитываю район действий наших штурмовиков и бомбардировщиков. Когда они появлялись в воздухе, то почти всегда появлялись и вражеские истребители. Здесь-то и нужна была наша помощь.