Наиболее удачными, по мнению самого нелегала, были первые годы его пребывания в Штатах. И тут дело не только в ордене Красной Звезды, к которому его представили уже в 1949-м. Награда была получена за быструю успешную легализацию. Удачно работали по атомной проблематике его подопечные, руководители группы "Волонтеры", Моррис и Лона Коэн. Это при их содействии Марк передал в Центр немало технической документации по атомной бомбе
Не собираюсь никого обижать, но все же у верных друзей, Морриса и Лоны, не хватало некого чувства настороженности, бдительности. Смелость Лоны порой творила чудеса, но могла и превратиться в серьезную помеху при работе. И тогда Марку пришлось убедить Коэнов отдать на связь ему лично ценнейшего американского источника "Млада" (он же "Стар"). Юный гений и не догадывался о законах конспирации. Таланту, успешно трудившемуся в секретнейшей атомной лаборатории Лос-Аламоса, было не до того. Его контакты с Питером, а затем с Лоной не обеспечивались надежным прикрытием. Могли привести если не к провалу, то к серьезным неприятностям. Быть может, на короткий период времени отношения с Коэнами подверглись определенным испытаниям. Глухое, запрятанное недовольство слышалось мне в рассказе самого Морриса об этом периоде, когда он решительно не согласился выделять Марка из всех своих "кураторов", назвав его одним из многих.
Но решение оказалось верным. Подразочаровавшийся в идеях коммунизма "Млад" (он же ученый Теодор Холл) собирался совсем отойти от контактов с советской разведкой. И великий уговорщик Марк упросил его в 1949-м не рвать, хоть на время остаться.
В 1950-м пришлось-таки спасать Морриса и Лону. Уж чересчур открыто проповедовали они свои коммунистические взгляды. Маккартизм, аресты левых, а Коэн не скрывал: да, я боролся с Франко в составе интернациональных бригад. В июле последовал арест товарищей "Волонтеров" по коммунистической ячейке Юлиуса и Этель Розенберг. Заведомо ложное обвинение в атомном шпионаже закончилось электрическим стулом. А Коэнов - о чем поподробнее в следующих главах - вывезли из США. Вот кто был причастен к добыче атомных секретов…
Быть может, не предвидя того, Фишер спас тогда и себя. Через несколько лет при аресте Коэнов в Англии, работавших там под фамилией Крогеров, всплыло расплывчатое свидетельство о их знакомстве с неким американцем. Но Фишера - полковника Абеля - в том человеке их соседка не опознала. А могла бы…
Ведь в 1948-м советская разведка понесла в США тяжелейшие потери. Еще до приезда Фишера в Штаты предала своих одна из ведущих фигур в нелегальной разведке Элизабет Бентли. За арестами советских агентов последовали закрытия наших консульств и официальных представительств в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско. Разрушенную, а частично и замороженную сеть надо было кому-то восстанавливать. В этом тоже заключалась задача резидента Марка, которая еще больше осложнилась в 1950-м, когда в сентябре был принят Закон Маккарена - Вуда о внутренней безопасности. Срок заключения в мирное время за шпионаж против США был увеличен до десяти лет. Шла "охота на ведьм". Более десяти миллионов американцев - и левых, и просто хоть как-то симпатизировавших Советскому Союзу, были подвергнуты проверке на лояльность. Малейшее подозрение - и репрессии, вплоть до тюремного заключения.
Вот в таких условиях предстояло возрождать разведку резиденту Марку. Задача - не на пять лет, и даже не на пятнадцать. Многое успев, Вильям Фишер эту задачу в основном выполнил. Видите, какой огромный объем работы пришлось проделать. И насколько разнообразный. На фоне всего этого обвинения Абеля в том, что был он лишь "почтовым ящиком", передаточным звеном, звучат смехотворно. Да, полковник не успел совершить еще больше, хотя создал все условия для успешной работы своей собственной и агентуры. Но… Помешали предатель Рейно Хейханен, арест…
Немало неприятного, даже обидного для разведчика пишется вокруг неудавшегося отзыва в 1957 году этого связника-предателя. Этнический карел, лейтенант, а вскоре и майор Хейханен нелегально обосновался в США в октябре 1952 года. Когда дело не пошло и Вик - это его оперативный псевдоним - явно запил, майору, сообщив о присвоении очередного звания и награждении орденом, приказали прибыть в Париж, а уж оттуда - в СССР на новую работу. В принципе это общепринятая во всех разведках практика. Сотрудника не настораживают, не нервируют, а даже поощряют, чтобы избежать подозрений и добиться его возвращения домой. В Париже в разговоре с сотрудником нашей разведки Вик пообещал вернуться в Москву, о чем Фишеру, находившемуся тогда где-то на побережье, тотчас сообщили радиограммой. Успокоенный, он решил ехать в Нью-Йорк. На этот раз против него было все - даже погода. Из Центра ему радировали о предательстве Вика, а он из-за помех, сначала на побережье, потом в Нью-Йорке, никак не мог принять настойчиво посылавшиеся сообщения. Связь с Москвой была отвратительной. Так он и заснул, замученный, в отеле "Латам", не расшифровав радиограмму, где его в очередной раз предупреждали: беги, беги!
Еще одна неприятная легенда. Фишер виноват в том, что при нем найдено немало улик, доказывающих принадлежность к советской разведке. А вот тут давайте по порядку. При аресте он проявил невиданное, прямо-таки фантастическое самообладание и хладнокровие. Люди из ФБР в глаза назвали его полковником, и он понял, что предал Вик: только радист знал, какое офицерское звание у Марка. Фишер ухитрился уничтожить блокнот с кодами и так и не расшифрованную радиограмму. Попросил у фэбээровцев карандаш, чтобы написать заявление, сделал вид, будто сломал грифель, подменил бумагу и сумел скомкать, а затем спустить в туалет не отправленное в Центр донесение.
Здесь я беру минуту на размышление. Все это пишется в наших источниках, подтверждается самим Вильямом Генриховичем. Если так, то надо признать, что работали трое арестовывавших его американцев крайне непрофессионально. Действия соответствующих групп при арестах обычно отработаны, скоординированы. Перехватывается все, вплоть до взглядов, которыми обмениваются между собой арестовываемый и домочадцы. В зарубежных источниках рассказы об уничтоженных Абелем уликах называют домыслами. Все же версия о том, что ранним июньским утром трое агентов были чересчур уверены в себе, опьянены успехом, обнаружив русского полковника голым в гостиничном номере, и потому действовали небрежно, имеет определенные основания. Есть отголосок этого и в книге "Тайная война" Санжа де Гамона, признававшего, что первые двадцать минут обыск в номере гостиницы "Латам" проводился крайне поверхностно.
Но как же тогда с найденными письмами от жены и дочерей, которые в качестве улики демонстрировал и даже зачитывал в суде обвинитель? Да, он очень любил свою Элю и дочерей Эвелину и Лиду - Лидушку. Хранил - разумеется, очень тщательно спрятав, но в нарушение всех правил, - несколько писем, и когда их зачитали в суде, то полковник вызвал еще больше симпатий, чем свидетельствовавший против него явный алкоголик Хейханен. Можно ли поставить это чувство любви в упрек Фишеру? Он столько лет прожил в Америке один. Как упрекать его за любовь к трем единственно близким людям?
Уж если мы вспомнили о родных разведчика, то вот еще сценка из жизни нелегала, связанная с семьей. Когда жена и Эвелина встречали его во Внуковском аэропорту во время одного из редких приездов в неизвестно как легендированный отпуск, Фишер сразу закурил. Взялась за сигарету и супруга. Уже вполне взрослая Эвелина сказала, что не прочь закурить и она. Фишер строго поглядел на жену: "Ну что, выучила и ее".
Девять лет работы, каждый из которых засчитывается нелегалу за два, несколько орденов, повышение в звании и арест агентами ФБР. Чтобы дать знать Центру об аресте, Марк назвал себя именем умершего (и, что понятно, известного КГБ) друга - Абель. Процесс "Соединенные Штаты против Рудольфа Ивановича Абеля" закончился суровым приговором - 30 лет. Впрочем, за совершенное полковнику грозила смертная казнь или пожизненное заключение, что и случилось бы, если бы не благородные старания его адвоката Джеймса Донована. А так - четыре с половиной года в тюремной камере города Атланты и счастливое избавление: при помощи нашей внешней разведки и при содействии того же Донована, искусно исполнившего роль посредника, Абеля обменяли на Пауэрса и еще двух шпионов. Обмен на Пауэрса произвели на берлинском мосту Глинике 10 февраля 1962 года.
А нам стоит вернуться в Штаты. Суд, Хейханен свидетельствует против советского полковника. Фишер внешне абсолютно спокоен. Его адвокат Донован с восхищением следит за подзащитным, ни малейшим жестом, ни вздохом не высказывающим никакой тревоги. А речь-то вдет о приговоре: это смерть, пожизненное заключение или 30 лет тюрьмы. При всех стараниях Донована подзащитному отвешивают 30 лет. По сути, в 54 года - то же пожизненное: в тюрьме до восьмидесяти четырех не дотянуть никак. Суровый приговор полковник встречает с внешним безразличием и лишь с достоинством благодарит Донована.
К своему адвокату Фишер проникся симпатией искренней. И когда какими-то судьбами во второй половине шестидесятых нью-йоркский адвокат выбрался-таки в СССР, он очень хотел с ним встретиться. Но запретили под каким-то предлогом, а Доновану наговорили несуразицу. Хорошо хоть, что разрешили подарить еще в 1962 году - через других сотрудников разведки - старинную книгу по римскому праву. Донован был завзятым коллекционером, и принесенные по почте на свой нью-йоркский адрес дары вместе с трогательным письмом от Абеля принял с огромной благодарностью. Тут надо сказать, что посылочка пришла из Восточного Берлина, а отправлял ее доверенный человек всех разведок социалистических стран адвокат Фогель. Так вот, по свидетельству Юрия Ивановича Дроздова, Фогель, тоже знавший толк в старинных книгах, был не прочь присвоить дар себе. Проявили бдительность, не дали, и посылка нашла адресата.
Рассказывала Эвелина Вильямовна и о другом визите в Москву. Приезжал в СССР немец - зубной техник, с которым полковник Абель сидел в тюрьме в Атланте. Они сдружились, и немец даже ухитрился помочь русскому, смастерив в тюремной мастерской из подручных средств нечто, закрепляющее сломавшийся зубной протез. Но и здесь встреча не состоялась. Тоже запретили. Ну до чего суровое было время!
Подведем первые итоги. Фишер прожил жизнь под пятью личинами. У него шесть биографий, включая одну собственную. Вильям Генрихович успел потрудиться со многими героями нашей разведки: Кимом Филби, Моррисом и Лоной Коэн, Гордоном Лонсдейлом - Молодым, Африкой де Лас Эрас… Кстати, доходили до меня сведения, что со всеми прекрасно ладил, а вот, судя по английским источникам, с Кимом Филби не слишком сработался. Не нравились они друг другу. Серьезный Вилли Фишер и расслабленный аристократ Ким Филби были антиподами.
Да, человек-легенда Вильям Генрихович Фишер работал со множеством выдающихся разведчиков, чьи имена здесь перечислены. Надеюсь, я убедил оппонентов, что Вильям Фишер, известный под именем Рудольфа Ивановича Абеля, действительно нелегал высочайшего класса. А для предпочитающих сугубо официальные доказательства приведу список наград Вильяма Генриховича Фишера: орден Ленина, три ордена Красного Знамени, ордена Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I степени и Красной Звезды, множество медалей. Учитывая, что в те годы разведчиков почестями не слишком баловали, орденская планка выглядит солидно, внушительно. И заслуженно.
С такими генами - только на Лубянку
Уж с чем не поспоришь, так это с тем, что Вильям Август Фишер, именно так записано в сертификате о рождении, появился на свет 11 июля 1903 года в субрайоне Вестгейта английского города Ньюкасла-на-Тайне. Повторюсь: эмигранты-большевики Генрих Матвеевич Фишер и жена его, Любовь Васильевна, урожденная Корнеева, назвали сына в честь боготворимого обоими Шекспира. И хотя Вильям Генрихович прославился совсем не на литературном поприще, я постараюсь рассказать о нем если не как о писателе, то уж точно - как о способном литераторе.
В последние годы почему-то разгораются споры о национальности Фишера. Раньше об этом как-то молчали, а теперь именуют его то чистым англичанином, то немцем, не всегда добавляя "обрусевшим". Сейчас вот записали в евреи, тыча в фото молодоженов Вилли Фишера и Елены Степановны Лебедевой и талдыча: "Похож, похож, точно пятый пункт, да и фамилия не только немецкая".
Спешу разочаровать - а может, обрадовать заблуждающихся. Человек с фамилией Фишер был кристально чист, когда называл себя "обрусевшим немцем".
Родословная установлена исключительно и на удивление точно исследователями из Рыбинска и досконально проверена профессором Дэвидом Саундерсом, преподающим на исторической родине Фишера в Ньюкасле. Я бы сказал, что об отце полковника, родившемся в XIX веке, известно в определенной степени гораздо больше, чем о нем самом.
Но исследование биографии папы, Генриха Фишера, вгрызание в глубины его сложнейшей биографии заставило вспомнить пословицу "Яблоко от яблони…". Отец знаменитого разведчика часть жизни занимался приблизительно тем же, что и сын. Масштабы и отдача, конечно, меньшие, но все-таки не зря Генрих Фишер считался опытным подпольщиком. Существует же такое понятие, как "гены музыканта", "гены ученого". Здесь перед нами типичный случай наследования "гена разведчика".
Но обо всем этом чуть ниже, а пока перейдем к роду Фишеров. Дедушка - Генрих Август Фишер был настоящим немцем, выходцем из северо-восточной Тюрингии. Бабушка, урожденная Эмилия Винклер, - из Берлина. Писалось, будто управляющий имением князя Куракина в Ярославской губернии выписал их и еще несколько толковых людей из Германии, чтобы навести в имении порядок. Однако, похоже, идея укрепить большое хозяйство принадлежала еще князю Михаилу Андреевичу Волконскому, владевшему поместьем Андреевское с 1835 по 1863 год. А уж потом, в 1864-м, после свадьбы его дочери Екатерины и Анатолия Куракина, имение отошло к князю Анатолию Александровичу.
Не знаю, как остальные германцы, а дедушка будущего полковника Абеля уж точно пришелся к княжескому двору: прекрасно разбирался в лошадях, был отличным ветеринаром. Эмилия занималась разведением кур. Семейство по-прежнему сохраняло германское подданство, но уже пустило русские корни. По некоторым сведениям, Генрих Август даже принял в 1881-м православие и откликался на имя Александр.
9 апреля 1871 года в имении Андреевское Марьинской волости Ярославской губернии у трудолюбивого немца и его супруги родился сын Генрих, второе имя - Маттеус или Матвей. Местные крестьяне немецкое "Генрих" выговаривали с трудом и для простоты окрестили мальчика Андреем - на это имя он отзывался с удовольствием. Даже став взрослым, в некоторых документах называл себя именно так.
Трудно поверить, но и сын Вильям, он же Вилли, будет обращаться в письмах к папе с мамой по имени-отчеству - Любовь Васильевна и… Андрей Матвеевич. Детей у немецкой четы Генриха и Эмилии народилось немало: пять мальчиков и две девочки, хотя Эвелина Вильямовна Фишер утверждала, что было их то ли 16, то ли 17.
Но Генриха отдали на воспитание другой немецкой паре, которая его и содержала, а по некоторым сведениям, даже усыновила, дав неплохое по тем временам образование в городе Рыбинске и научив работать с металлом в кузнице. Учился Генрих-Андрей почти на одни пятерки, зачитывался считавшимися тогда авантюрными Фенимором Купером, Жюль Верном и Вальтером Скоттом. Русский для него стал истинно родным, хотя и по-немецки он говорил и читал неплохо.
Однако поступая в 1885 году, в 14 лет, после начальной школы в 1-е Рыбинское городское высшее начальное училище, указал при сдаче экзаменов свое вероисповедание как лютеранское. Получается некая нестыковка с отцом, в то время уже православным.
Был он парнем шустрым, непоседливым, схватывал все на лету. За три года учебы - почти всегда отличные оценки, изредка со знаком минус, по арифметике, истории, естествоведению, бухгалтерии… Чуть оплошал только по русскому и старославянскому языкам и физике, где получил "хорошо". А еще обучался пению и гимнастике. Только вот на Закон Божий не ходил, получив в аттестате прочерк.
Работал скотником, потом быстренько перешел на ступень более высокую - такой юный, а уже лесничий. И уж совсем неожиданно перескочил и на вовсе почетную по деревенским понятиям должность мельника. Как сейчас бы написали - карьерный рост явный.
Но что-то не сиделось в чинном имении молодому Генриху-Матвею-Андрею Фишеру. Едва исполнилось 16, а он уже в Петербурге. Вычитал в издававшейся на немецком языке газете, что на фабрике Гольдберга требуются ученики в металлический цех - а он мог и паять, и залатать дыру в самоваре. Сразу влился в ряды рабочего класса, освоив специальность лекальщика. Поступая на работу, подробно и грамотно заполнил требуемые бумаги.
Кстати, тогда он подробнейше написал обо всех своих именах: "Меня зовут Матвей Августович. Помимо этого я - Генрих. Мама всегда звала меня Андреем, как и все мои товарищи по работе. Когда рабочие спрашивают мое имя, я говорю им - Андрей. Никто и никогда не звал меня Генрихом или Матвеем". Это похоже на историю его сына Вильяма, у которого за годы службы в нелегальной разведке набралось множество псевдонимов…
И все же, несмотря на русское имя, юный тогда Андрей-Генрих предпочитал снимать каморку у соотечественников - немцев. Занимаясь самообразованием, много читал на немецком. За аккуратность, умение поддерживать полнейшую чистоту русские друзья звали Андрея "нашим немцем".
Нашел себе Генрих-Андрей-Матвей и дело по душе. Неизвестно, какими путями, но свела его судьба со студентом Глебом Кржижановским - будущим другом Владимира Ильича Ленина и одним из руководителей Советского государства. Генрих без пропусков посещал марксистский кружок, слушатели и участники которого через несколько лет влились в созданный Владимиром Ульяновым "Союз борьбы за освобождение рабочего класса", преображенный затем в Российскую социал-демократическую рабочую партию - РСДРП.
Фишер переходил с работы на работу, сменив за несколько лет семь фабрик, всегда оставаясь агитатором и пропагандистом.
Иногда пишется, будто Генрих Фишер подружился с Владимиром Ильичом. Нет, до дружбы не дошло, однако два борца за освобождение рабочего класса были хорошо знакомы. В 1890-х в Петербурге они встретились, живо обсудив вышедшую книгу "Очерки пореформенного хозяйства". Даже поспорили. Ленин сделал своему почти что ровеснику ряд толковых замечаний и дал парочку советов, которые Фишер с благодарностью, как от старшего по общему делу, принял.
Потом в 1907 году встретились в Лондоне на Пятом съезде РСДРП, где роли уже распределились соответствующим образом: Ленин - вождь, Фишер - его верный сторонник и безоговорочный последователь. Он участвовал в съезде в официальном качестве "гостя". Хотя есть свидетельства, что Генрих, поднаторевший и в марксистской теории, тщательно анализировал новые ленинские работы, иногда высказывая если не замечания, то рекомендации по некоторым главам.
Но революционная питерская "веревочка" вилась не вечно. Фишер участвовал в работе рабочих кружков, распространял пропагандистские материалы и, ничего удивительного, попал в поле зрения охранки. Его арестовали в июне 1894-го.
Прошу обратить внимание на важнейший факт в биографии Генриха Фишера: последовали восемь месяцев допросов в Доме предварительного заключения на Шпалерной, в Санкт-Петербурге. Потом объясню, как отразились эти злосчастные восемь месяцев на судьбе старого большевика Фишера.