На обратном пути я навестил раненых и тяжелобольных в блиндаже у медиков. Унтер-офицер Пауль и оба медика делали, что могли, но этого было слишком мало. Мне открылась картина сущей нищеты. Там лежало тридцать товарищей: некоторые раненые, некоторые больные. Воздух в помещении был наполнен тошнотворными запахами гноя, экскрементов и мочи. Я попытался найти слова утешения. Оказалось, что это трудно. Снаружи я поглубже вдохнул свежий – если не ледяной – воздух. Если бы я мог помочь! Нам было куда легче: мы хотя бы могли двигаться и драться. Хотя мы точно так же голодали, этим беднягам не давали улучшенного питания. Кроме того, им приходилось бороться с болью, и с нею росли психические проблемы. Мы, бойцы, несущие службу, не имели много времени на размышления. Получив ранение, с ним получаешь много времени на раздумья.
Всю ночь на стороне противника царило оживление. Мы слышали его так же хорошо, словно все это происходило рядом. Сухой холодный воздух доносит звук особенно далеко. "Иван" больше не старался говорить вполголоса. Можно было услышать даже обрывки разговоров. Мы были на ногах и приготовились встретить свой конец.
29 января 1943 г.
Утром 29 января передо мной снова лег весь сектор, как будто ночью ничего не происходило. И все же я чувствовал, что конец близок. Думаю, мои товарищи думали то же самое, но мы об этом не разговаривали. У нас была задача, и мы ее выполняли.
Марек известил нас, что прошлой ночью севернее и южнее нас противник атаковал тяжелым оружием и танками. Наши потери там были очень высоки, но отчаянным усилием последние солдаты отбили атаку. Никто не говорил о капитуляции. Это было не наше дело. Там, наверху, должны были решать, раз уж у них была ответственность.
От слишком долгого смотрения в бинокль жгло глаза. Чтобы проверить себя, я сосчитал убитых солдат противника (в который по счету раз) вокруг меня и перед нами. Их было двадцать три. Единственного танка хватило бы, чтобы прекратить наше отчаянное сопротивление. Но у противника было время, и он посылал против нас пехоту. Они не полагались на удачу. В конечном счете, это ничего бы не изменило. Несколько еще дерущихся солдат на этой стадии битвы ничего уже не решали. Некогда гордая и победоносная армия продолжала держаться, хотя все чувствовали, что конец уже наступил.
Русские позволили себе проволочку; 29 января в секторе ничего не случилось. Мы также не знали, что происходит на других фронтах, особенно держится ли южный котел, в котором находился наш главнокомандующий Паулюс.
Пайки урезали еще раз. Целая буханка хлеба и три четверти банки "шока-колы" на 23 человека. Лишь теплая похлебка приходила в том же количестве, потому что снеговой воды было более чем достаточно, чтобы разбавить до нужного. Приходилось долго искать в ней пятнышки жира и кусочки конины.
Проблем с моими людьми не было. Они несли службу не ворча, поскольку видели, что я сам слишком много делаю и успеваю везде. В эти последние дни "товарищество" не было просто словом – мы действительно так жили! (В немецком языке есть два слова со значением "товарищ". "Геноссе" было скорее партийным словом, а "камерад" имело хождение именно среди солдат и обозначало скорее военное братство и взаимовыручку. Его автор и употребляет на каждом шагу, сам будучи выходцем из солдатских низов. – Прим. пер. ) Думаю, только тот, кто испытал то же или сходное положение, может по-настоящему знать значение слов "товарищ" и "товарищество". Каждый человек проявлял себя настоящего. Ничто другое не шло в счет: ни чин, ни заученные общие фразы, ни малейшее преимущество, но только безоговорочная ответственность человека по отношению к другому человеку.
30 января 1943 г.
Сегодня, 30 января, Третий рейх отметил десять лет существования. Тогда мне еще не было четырнадцати. Я участвовал с энтузиазмом и убежденной верностью. Я пошел добровольцем в пехоту, когда мне было восемнадцать. Я верил в будущее нашего народа и до сих пор твердо в него верю. Если наши действия и жертва были нужны, чтобы этот "красный потоп", известный как большевизм, не достиг нашего народа и Европы, тогда все было не напрасно. Надеюсь, наш народ переживет эту войну!
Противник взял оформление этого памятного дня на себя. Насколько было слышно с командного пункта, оформление было громким. У всех калибров была одна цель: северный котел. Нас не забыли. Их намерением явно было взять северный котел сегодня, 30 января. Я смогу узнать, есть ли в роте потери от этого "благословения огнем", лишь вечером – если мы доживем до него. Нам всем было ясно, что противник хочет разделаться с нами – мертвые, лежавшие перед нашей позицией и за ней, сказали ему все, что нужно. Но у нас еще хватало патронов, чтобы сыграть еще одну мелодию. Что касается меня, я был абсолютно уверен, что последнюю пулю оставлю для себя. Однако время для этого еще не наступило.
31 января 1943 г.
Оказалось, что противник вчера не достиг цели. Марек доложил, что потери были высоки, но где бы ни сражались немецкие солдаты, они защитили себя и отбросили нападавших. "Все уже отчаялись", – сказал он. Мы чувствовали себя так же.
У Марека еще были новости: нашего главнокомандующего повысили до фельдмаршала. Геринг вчера выступал по радио перед народом и сравнил нашу битву в Сталинграде с Леонидом и битвой при Фермопилах. Я счел это бестактным – рейхсмаршал меня разочаровал. Мы бились столько, сколько могли, а высокие чины нас уже списали.
1 февраля 1943 г.
Ночь была сравнительно тихой. Как и все прошлые дни, я стоял на наблюдательном пункте и изучал местность так, как только мог. Казалось, мы здесь уже целую вечность. Родина, моя жена, родители и все прочие люди, близкие и дорогие мне, были так далеко и так близко. Мы выдержали за них неимоверное напряжение, и нашим единственным выбором было принять последнее путешествие в вечность. Если бы только не приходилось ждать так долго. В безнадежной ситуации нет ничего тяжелее ожидания. Откуда придет враг? С тыла? Со всех сторон? Возьмет ли он нас измором? Все эти мысли снова и снова приходили ко мне. Конечно, это было глупо. Солдат, отключи мозг, втяни пятки! Я сумел изгнать все глупые мысли. Так было легче выжить.
И снова стемнело, без происшествий в секторе. Я не знал, сколько еще смогут держаться мои товарищи. Как мне разрезать половину буханки хлеба на 23 порции? А как насчет ломтика "шока-колы"? Похлебка была уже просто теплым питьем. Господи, когда же настанет этому конец!
Пока я так сидел, как курица на яйцах, появился Марек.
– Герр гауптман, я должен немедленно доставить вас к гауптману Краузе. Эту позицию нужно оставить.
– Неметц, приготовься, пойдешь со мной. Юшко, за меня командовать ротой остается лейтенант Аугст. Пошли, Марек!
Марек пошел прямо вверх по склону мимо моего командного пункта. Я шел следом. Неметц замыкал цепочку. Наша дорога шла через несколько холмов и долин к развалинам на краю города. Я запомнил несколько сомнительных ориентиров, которые помогут не блуждать на обратном пути. Минут через пятнадцать мы дошли до командного пункт гауптмана Краузе. Его адъютант, лейтенант Герлах, был еще с ним. Мы пожали друг другу руки.
Краузе начал речь:
– Герр Холль, мы должны отойти на новую линию обороны. Наших соседних дивизий, 60-й моторизованной и 24-й танковой, больше нет. Нам придется иметь дело с фактом, что у 16-й танковой дивизии нет локтевой связи ни с кем ни справа, ни слева. Вы будете командовать оставшимися боеспособными людьми и проинструктируете их.
– Герр Краузе, а что с ранеными и больными?
Краузе взглянул на меня серьезными глазами и пожал плечами. Я был поражен:
– Вы хотите сказать, что мои товарищи, которые не могут двинуться с места, будут брошены?! Так не пойдет! Герр Краузе, пожалуйста, пошлите Марека обратно. Лейтенант Аугст может отойти с позиции со всеми солдатами. Я вернусь на передовую и останусь с ранеными. Они верили мне и исполняли долг до конца. А теперь, в последние часы жизни, мы оставим их с мыслью: "Нас бросили на произвол судьбы". Для меня это просто невозможно!
– Герр Холль, я вас понимаю. До свидания, и да пребудет с вами бог!
Мы пожали друг другу руки, и я вышел.
Лейтенант Герлах вышел следом за мной:
– Берт, можно с тобой поговорить?
– Конечно, Вальтер.
– Ты не думаешь, что мы можем пробиться на юго-запад?
– Ни в коем случае, Вальтер. Ты слышал мой разговор с Краузе. Я буду жалкой свиньей, если брошу своих раненых. До свидания, Вальтер!
Мне пришлось поспешить, потому что скоро рассветет, а я хотел быть на передовой. Неметц шел следом.
– Оставайся здесь, Неметц, и жди лейтенанта Аугста. Не придется ходить лишнего.
– Герр гауптман, я пойду с вами.
– Как хочешь.
На полпути обратно нам навстречу прошел лейтенант Аугст с ротой. Я быстро ввел его в курс дела. Потом он ушел, следуя за Мареком. Люди шли молча, гуськом. В хвосте шла моя группа управления и оставшиеся старики. Павеллек заметил, что я иду в сторону старых позиций.
– Герр гауптман, куда вы?
– На передовую, к раненым.
– Можно вас проводить?
– А я?
– И я тоже?
– Кто хочет идти со мной, пусть идет.
Когда мы дошли до блиндажа, полного раненых, я понял, что там было двенадцать человек, способных защитить себя, включая троих медиков. Флаг с красным крестом был установлен перед входом в блиндаж, чтобы противник знал, что внутри раненые и больные.
Моя старая позиция осталась всего в 100 метрах отсюда. Я поставил часового предупредить, когда придут русские.
В госпитальном блиндаже все выглядело еще неутешительнее, чем когда я пришел сюда в прошлый раз. Число больных и раненых не изменилось. Их было 29. Они все утратили надежду и чувствовали себя отверженными. Не было слышно жалоб, только звуки боли, когда кто-то менял положение на досках. С моим появлением их глаза обратились на меня.
– Товарищи, рота оставила позиции и отошла на городскую черту. Мы вернулись к вам, потому что не можем вас бросить. Ничто не случится с вами, потому что мы еще можем драться. Мы надеемся на лучшее. Родина с печалью смотрит на Сталинград, сердца наших родных с нами. Благодарю вас от имени нашего народа. Мы исполнили свой долг!
Все молчали, и несколько человек тихо плакали. Я сидел в углу и ждал, что будет.
Павеллек дал мне две сухарные сумки и прибор для еды. Потом он достал из кармана кусок мяса.
– Что это?
– Вареная кошачья нога. Поймал кошку в нашем блиндаже. Не знаю, откуда она взялась. Чертовски тощая, но лучше, чем ничего.
Там было на один укус. Я откусил немного и передал дальше, чтобы товарищам тоже досталось.
В моей камуфляжной форме я ничем не отличался от своих товарищей. У меня оставалось две гранаты-яйца и П-08; у меня было две обоймы и пуля в стволе. Всего семнадцать выстрелов. Если русские несправедливо обойдутся с моими ранеными товарищами, тогда им дадут последний бой.
Тем временем в бункере появились оберцальмейстер (Кнопп) и гауптман Микаэлис. Микаэлис командовал в нашей старой дивизии артиллерийской батареей.
И так мы ждали своего последнего дня в Сталинграде!
Приложение Карьера Эдельберта Холля
Эдельберт Холль родился в Дуйсберге-Лааре, Рейнланд, 15 февраля 1919 года. Родители – Теодор и Эмма (урожденная Нусбаум) Холль. Получил домашнее образование с Пасхи 1925-го до Пасхи 1935 года, потом народная школа в Дуйсбург-Лааре с Пасхи 1933 г. до Пасхи 1936 г. Посещал коммерческое училище в Дуйсбурге, получил аттестат об окончании в апреле 1937 г. Начал ученичество в коммерческой фирме, но решил сменить карьеру на военную.
Послужной список:
3 ноября 1937 г. Принят на военную службу в 5-ю роту 24-го пехотного полка.
12 ноября 1937 г. Принес присягу.
1 октября 1939 г. Переведен в 6-ю роту 276-го пехотного полка.
5 февраля 1940 г. Направлен в пехотную школу Дёбериц.
5 мая 1940 г. переведен в 3-ю роту 173-го запасного батальона.
1 июля 1940 г. Присвоен офицерский чин. Переведен в 173-й запасный батальон.
29 августа 1940 г. Переведен адъютантом во 2-й батальон 276-го ПП.
5 сентября 1940 г. Временно принимает командование 7-й ротой 276-го ПП.
18 октября 1940 г. На курсах компанифюреров в 276-м ПП.
1 августа 1941 г. Компанифюрер 7-й роты 276-го ПП.
14 апреля 1942 г. Получил разрешение жениться на Ильзе Моуг.
20 июня 1942 г. Свадьба.
20 августа 1942 г. Переведен в 134-ю пехотную дивизию.
24 сентября 1942 г. Вернулся в 276-й ПП в качестве компанифюрера 7-й роты.
21 октября 1942 г. "По особому распоряжению" – штаб 276-го гренадерского полка.
1 января 1943 г. Командир 1-й роты 79-го панцергренадерского полка (16-я ТД).
23 января 1943 г. Объявлен пропавшим без вести в Сталинграде (V. L. 83.49).
Ранения:
9 августа 1941 г. Канев – легко ранен, остался в части.
6 октября 1941 г. Сомовка, река Орел – легко ранен, остался в части.
19 апреля 1942 г. Нырково, легко ранен в легкое, госпитализация.
27 сентября 1942 г. Сталинград, легко ранен в голову.
18 октября 1942 г. Сталинград, легко ранен, контузия, временная потеря слуха.
20 октября 1942 г. Сталинград, ранен шрапнелью в правую руку.
Награды:
20 сентября 1939 г. Железный крест второго класса.
24 августа 1941 г. Железный крест первого класса.
1 февраля 1942 г. Черный знак за ранение.
20 апреля 1942 г. Знак за ранение в серебре.
5 мая 1942 г. Два значка за подбитый танк (подбил два танка из противотанкового ружья под Каневом 9 августа 1941 г.).
8 июня 1942 г. Значок за пехотную атаку.
1 сентября 1942 г. Медаль за зимнюю кампанию на Восточном фронте.
21 октября 1942 г. Знак за ранение в золоте.
Продвижение по службе:
1 октября 1938 г. Ефрейтор (объявлено на ротной поверке 29.10.1938).
1 октября 1939 г. Унтер-офицер (одновременный контракт на 12 лет службы).
1 апреля 1940 г. Фельдфебель.
3 мая 1940 г. Выдвинут кандидатом в офицеры.
1 июля 1940 г. Лейтенант запаса.
1 октября 1941 г. Лейтенант (действительная служба).
1 июля 1942 г. Обер-лейтенант.
1 января 1943 г. Гауптман.