Гвардия ненадежна. Заключенные по делу 14 декабря начинают кое о чем догадываться даже в казематах. Николай I ночью во дворце снова беседует с Пестелем, нащупывая пути для компромисса. Пестель требует "собрать Синод и Сенат, которые издадут два манифеста". Первый, от Синода, чтобы весь русский народ присягнул Временному революционному правительству, второй манифест, Сената, объяснит народу, что Временное правительство не намерено "присвоить себе власть" и собирается позже "вводить конституцию, дабы отвести подозрение, что директоры хотят себе присвоить власть". Кроме того, царь должен объявить всеобщую амнистию и созыв "Великого Собора", то есть Учредительного собрания.
Январь. Николай медлит, надеясь на верные войска, ждущие у Москвы южную армию. Бешеная контрпропаганда - о грабежах, бесчинстве бунтовщиков, оскорблениях религии и т. п.
Сергей Муравьев: "Имея 3-й корпус, хотели идти в Москву, где 2-й и 1-й корпуса по той же причине должны были присоединиться, с этими войсками принудить Сенат принять конституцию и созвать великий собор".
Среди вождей восстания кипят те же споры, что начинались еще до 14 декабря.
Бестужев-Рюмин: "Наша революция будет подобна революции испанской (1820 г.); она не будет стоить ни одной капли крови, ибо произведется одною армиею без участия народа. Москва и Петербург с нетерпением ожидают восстания войск. Наша конституция утвердит навсегда свободу и благоденствие парода… Мы поднимем знамя свободы и пойдем на Москву, провозглашая конституцию…
До тех пор, пока конституция не примет надлежащей силы, Временное правление будет заниматься внешними и внутренними делами государства, и это может продолжаться десять лет".
Борисов 2-й возражает от членов Славянского общества:
"По вашим словам для избежания кровопролития и удержания порядка народ будет вовсе устранен от участия в перевороте, что революция будет совершена военная, что одни военные люди произведут и утвердят ее. Кто же назначит членов Временного правления? Ужели одни военные люди примут в этом участие? По какому праву, с чьего согласия и одобрения будет оно управлять десять лет целою Россиею? Что составит его силу, и какие ограждения представит в том, что один из членов вашего правления, избранный воинством и поддерживаемый штыками, не похитит самовластия?
Вопросы Борисова 2-го произвели страшное действие на Бестужева-Рюмина; негодование изобразилось во всех чертах его лица.
- Как можете вы меня об этом спрашивать! - вскричал он с сверкающими глазами. - Мы, которые убьем некоторым образом законного государя, потерпим ли власть похитителей?! Никогда! Никогда!
- Это правда, - сказал Борисов 2-й с притворным хладнокровием и с улыбкою сомнения, - но Юлий Цезарь был убит среди Рима, пораженного его величием и славою, а над убийцами, над пламенными патриотами восторжествовал малодушный Октавий, юноша 18-ти лет.
Борисов хотел продолжать, но был прерван другими вопросами, сделанными Бестужеву, о предметах вовсе незначительных".
Февраль 1826 года. Москва звонит во все колокола. Три революционных корпуса шествуют по городу. Взятие Москвы решает дело. Несколько испуганных московских сенаторов вместе с командирами восставших отрядов подписывают в Кремле манифест о временном правлении. Константин под арестом в Польше, судьба его неизвестна. Восставшим не нужен слишком самостоятельный монарх: "Царствующую фамилию всю посадить на корабли и отослать в чужие края в случае введения республиканского правления; а если бы принято было монархическое представительное, тогда оставить Александра Николаевича (семилетнего сына Николая, будущего Александра II), объявить императором и объявить регенцию".
Однако Николай с сыном и другими членами фамилии, узнав о вступлении Муравьева с Бестужевым-Рюминым в Москву, садятся на корабль, ночью пришедший по Неве ко дворцу. На корабль доставлена из крепости казна; опасаясь революционных моряков, корабль выходит в море под английским флагом и берет курс на Германию.
Теперь в стране только один член императорской фамилии - больная, усталая Елизавета Алексеевна, вдова Александра I, находящаяся в Таганроге, у гроба мужа. В Москве ее провозглашают императрицей, посланцы армии несутся в Таганрог, где она подпишет любые бумаги.
Жить ей недолго, после смерти же - ничто не препятствует республике.
Ворота Петропавловской крепости распахнуты. Пестель, Рылеев, Батеньков, Волконский, Михаил Орлов, Краснокутский и некоторые другие арестанты, занимавшие прежде важные военные и гражданские посты, выходят на волю и появляются на заседаниях Сената и Совета.
Поэт Пушкин тихонько выезжает из Михайловского и через денек попадает в объятия Пущина и Кюхельбекера. "Ты наш! Ты наш!"
Сергей Муравьев и Михаил Бестужев всегда и беспрестанно толковали о пользе революции, о конституции "и о том, что нет сомнения, что в России все пойдет хорошо".
Февраль - март незабываемого, 1826 года.
Временная власть в Петербурге, опирающаяся на гвардию, ведет переговоры с московским и киевским лагерями. "Законодательная власть - собранию депутатов, избранных народом. Исполнительная власть - Директории, состоящей из пяти членов".
В первом составе Директории от тайных обществ - Пестель и Михаил Орлов, от Сената и Государственного совета - Сперанский, Мордвинов, Иван Муравьев-Апостол. Сергей Муравьев возглавляет гвардию, Бестужев-Рюмин - московский генерал-губернатор, Соединенные славяне - во главе дивизий и корпусов. Позже Директория расширится: прибудут генерал Ермолов, Трощинский, Никита Петрович Панин. "Директория (или Председатель) избиралась Собранием Законодательным, как представляющим Народ. - Собственная выгода же была сего собрания, чтоб Директория была наполнена людьми души возвышенной, а способности сверхобыкновенной, ибо тогда только издаваемые законы могут показаться во всем блеске и возбудить благодарность и удивление в Народе". Пестель и его единомышленники находят, что нужны суровые временные правила, не допускающие различных партий и междоусобиц. Но все сильнее голоса в пользу полнейшей свободы и за то, что уголовные законы должны быть "немедленно смягчены, против всех доныне существующих и приноровлены, к правам и образу 19-го века (ибо Бентам говорит, что где законы мягкие, там и нравы смягчаются, где же они жестокие, там и нравы ожесточаются)".
Бестужев-Рюмин: "Пруссия ожидает только восстания России… Порывы всех народов удерживает русская армия - коль скоро она провозгласит свободу - все народы восторжествуют. Великое дело свершится, и нас провозгласят героями века".
Смерть Елизаветы Алексеевны. Временное правление под напором армии, особенно тех частей, где командуют Соединенные славяне, объявляет республику. Меж тем крестьянская революция разгорается, крестьяне берут землю до издания окончательных законов. Раскол среди победителей - дать простор крестьянским требованиям или не допускать пугачевщины? В черноземных губерниях столкновения войск с мужиками.
Монархические заговоры в столицах. Польские послы в Петербурге требуют Левобережную Украину, Белоруссию, Литву. Отношения осложняются, особенно после того, как Михаил Лунин с безумной дерзостью увозит с варшавской гауптвахты Константина, сажает его на первый попавшийся корабль, идущий на Запад, а сам отправляется к своим, в Петербург. Однако в конце концов заключается союз о совместных действиях против Пруссии и Австрии для освобождения захваченных ими польских земель.
Некоторые члены Временного правления считают, что лозунг "Мобилизация, отечество в опасности" - лучшее противоядие против внутренней смуты.
В центре и на местах членов Общества пытаются оттереть вчерашние чиновники, присягнувшие новой власти.
Романовы действуют из-за границы. Споры о немедленных выборах или диктатуре армии.
Революция в России…
Призраки новой Вандеи, нового террора, нового Бонапарта, старых героев Плутарха: "Опасались, как бы Дион, свалив Дионисия, не оставил власть за собою, обманув сограждан каким-нибудь безобидным, несхожим со словом "тирания" названием".
Такова "История России и планеты в конце 1820-х годов", и Сергей Муравьев, Бестужев-Рюмин, Пестель - старше на несколько лет, и…
Сбылись, мой друг, пророчества
Пылкой юности моей…
Все будет - и кровь, и радость, и свобода, и террор, и то, чего ожидали, а затем - чего совсем не ждали. Но что бы ни случилось, происходит нечто необратимое.
Кто восстановит отмененное крепостное право!
А конституция? Рафаэля Риего опоили опиумом, повесили, начался грязный террор, Фердинанд VII почти самодержец. И все же "почти"! Разве можно совсем разогнать кортесы, парламент?
"Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, равно как предшествовавших и последовавших времен показали столько престолов низверженных, столько других постановленных, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных…"
Не было. Могло быть.
1 января
Киевляне восстали за свободу, разбиты, многие казнены, ослеплены.
Киев. 1068–1069 гг.
Было же вот как.
Новогодняя ночь, между 1825 и 1826-м. Мозалевский с тремя солдатами в Киеве идет по указанным адресам, разбрасывая Катехизис, а быстро попадает под арест.
Бестужев-Рюмин не может проехать в соседние полки и, с трудом избежав плена, возвращается.
Артамон Муравьев не хочет поднимать ахтырских гусар.
Соединенные славяне ничего не знают, ждут, готовы действовать, но нет команды.
Тамбовский, Пензенский, Саратовский полки - везде члены тайного общества, везде бывшие семеновские солдаты, но ничего не знают, ждут.
17-й егерский, в Белой Церкви, знает. Оттуда позже придет обнадеживающая записка.
Генерал Рот принимает меры, отводит подальше, за Житомир, Алексапольский, Кременчугский полки, "опасаясь, что нижние чины последуют бесчестному предприятию, тем более, что Муравьев рассылает солдатам восьмилетний срок службы и другие льстивые им обещания". Ненадежным частям 17-го егерского велено выйти из Белой Церкви - подальше от вулкана.
Черниговские офицеры говорят солдатам, что вся 8-я дивизия восстала, что гусарские и другие полки требуют Константина и присягают ему.
Черниговцы отвечают, что "ежели все полки согласны, то и они… Лишь бы не было обмана".
Какое причудливое, фантастическое раздвоение. Один Константин, настоящий, сидит в Варшаве, боится престола, ненавидит революцию, принимает меры по аресту заговорщиков. Сергей Муравьев-Апостол, начиная бунт, пробует уговорить поляков, чтобы они нанесли великому князю смертельный удар. Другой Константин, воображаемый, вызывает полки на Сенатскую площадь, возбуждает черниговских солдат, появляется "как свой" где-то на Украине, его именем начинает действовать тот, кто желает его погибели (позже Герцен и Огарев признаются, что мальчишками больше года поклонялись константиновскому призраку).
Какие странные, невероятные миражи возникают над туманными полями Киевщины: царь-невидимка, невидимые армии.
Бестужев-Рюмин: "Мы весьма ошибочно полагали, что все войско недовольно". Особенно надеялись все на тех же гусар Артамона Муравьева, на конную артиллерию, где оба командира рот принадлежали тайному обществу, и, конечно, на 8-ю артиллерийскую бригаду и 8-ю дивизию, потому что там Соединенные славяне.
Матвей Муравьев (вспоминая много лет спустя о брате Сергее): "Надежда, что восстание на юге, отвлекая внимание правительства от товарищей-северян, облегчит тяжесть грозившей им кары, как бы оправдывала в его глазах отчаянность его предприятия; наконец и то соображение, что, вследствие доносов Майбороды и Шервуда, нам не будет пощады, что казематы те же безмолвные могилы; все это, взятое вместе, посеяло в брате Сергее Ивановиче убеждение, что от предприятия, по-видимому безрассудного, нельзя было отказаться и что настало время искупительной жертвы".
Тут память о ночных разговорах, отдельных, но важнейших фразах… Матвей не говорит, что они оба так думали. Именно "брат Сергей Иванович" имел такое убеждение. А слова "по-видимому безрассудное" - это, кажется, отзвук возражений самого Матвея ("ничего", "оставить", - "избавить нас"!). Впрочем, они одни понимают - да еще несколько офицеров догадываются, - насколько дело безнадежно. Однако одушевление на соборной площади Василькова заражает и знающих: а вдруг?
Но что делать с Ипполитом?
Матвей: "Мой меньшой Ипполит меня крайне огорчил своим неожиданным приездом. Он ехал из Москвы в Тульчин. Он решился с нами остаться, как я его ни упрашивал продолжать свой путь. Он сказал брату Сергею, что он имел к нему письмо от кн. Трубецкого; но что он истребил его в Москве, когда пришли арестовать Свистунова, с которым он жил. Содержание письма он не знал, истребив его в самое скорое время, он не успел его прочесть. Я пошел с меньшим братом на квартиру, где он переоделся и отпустил почтовых лошадей".
"Отпустил лошадей", то есть к месту службы не поедет. Потом старшие братья вдвоем уговаривают его ехать, по революция уравнивает даже возрасты. Мальчик такой зеленый, что даже не догадался прочесть "истребляемое письмо", он, однако, не подчиняется старшим, возражает, что Матвею и Сергею самим неловко будет, если отправят его прочь, вроде бы удаляя от дела, в то время как другие не уходят… К тому же весть о подавлении мятежа в Петербурге еще не распространилась, Ипполит рассказывает братьям все, что знает. Но ведь его внезапное появление на площади - добрая весть для солдат: посланец извне, человек из столицы…
Горбачевский (записывая, очевидно, слова барона Соловьева) продолжает драматический, "из Плутарха", рассказ о появлении Ипполита.
"Мой приезд к вам в торжественную минуту молебна, - говорил Ипполит Муравьев, - заставил меня забыть все прошедшее. Может быть, ваше предприятие удастся, но если я обманулся в своих надеждах, то не переживу второй неудачи и клянусь честию пасть мертвым на роковом месте.
Сии слова тронули всех.
- Клянусь, что меня живого не возьмут! - вскричал с жаром поручик Кузьмин. - Я давно сказал: "Свобода или смерть!"
Ипполит Муравьев бросился ему на шею: они обнялись, поменялись пистолетами…"
После этого - как уехать в Тульчин? И почтовые лошади отпущены.
В последний вечер 1825-го полк в походе.
Сергей Муравьев:
"Из Василькова я мог действовать трояким образом: 1-е идти на Киев. 2-е идти на Белую Церковь и 3-е двинуться поспешнее к Житомиру и стараться соединиться с Славянами. Из сих трех планов я склонялся более на последний и на первый…"
Три дороги: по одной пойдешь… по другой… по третьей… - голову сложишь.
Над новогодним Киевом 1826 года - призраки приближающегося восстания. Но только призраки. Мятеж празднует Новый год, и новая его столица - Мотовиловка…
"Мотовиловка - село по обеим сторонам речки Стугны, выше Василькова в 14-ти верстах, разделяется на две части, из коих расположенная на правой стороне, называемая Великою, принадлежит помещику Руликовскому. Здесь он имеет хороший каменный в два этажа дом; земли числится в имении 3647 десятин, жителей в ней обоего пола православных 1116, евреев 220. Предание говорит, что Мотовиловка в давние времена была местом или городом Мина, обитаемым греками. Во времена набегов печенегов или половцев (по народным преданиям татар) город этот подвергся совершенному уничтожению".
Лоцией по приднепровским степям служит старинная книга с длинным, как полагается, названием "Сказания о населенных местностях Киевской губернии, или статистические, исторические и церковные заметки о всех деревнях, селах, местечках и городах, в пределах губернии находящихся. Собрал Л. Похилевич. Киев. В типографии Киево-Печерской лавры. 1864 год".
Уминая сапогами снег, под которым спят печенеги, греки, половцы, века и тысячелетия, - шагают вдоль Стугны несколько сот пехотинцев, чтобы наслоить на этот чернозем еще одну историческую полоску, поверх которой уже набежало теперь полтора века - Гражданская, Отечественная…
У мотовиловской корчмы ждут прибытия главных муравьевских сил две роты Черниговского полка, не приходившие вчера в Васильков. Сергей Иванович прибывает в темноте, произносит речь. Роты - без командиров: один из них, капитан Вульферт, недавно встречавший сочельник у польского помещика, удрал из села; другой, капитан Козлов, целый день уговаривал своих гренадеров, чтобы не шли за Муравьевым, и сейчас, переодетый в солдатскую шинель, приседает, чтобы его даже темной ночью не узнали по высокому росту.
Гренадеры молчат, Муравьев не настаивает, они уходят в Белую Церковь. Через несколько месяцев Козлову дадут орден, чин подполковника и вместе с ротой переведут в гвардию, в тот самый лейб-гвардии Московский полк, что вышел на Сенатскую площадь 14 декабря (и теперь вместо солдат, сосланных в Сибирь и на Кавказ, нужны новые…).
Рота Вульферта разделилась - одни ушли вслед за командиром, другие остались. Вульферт через несколько месяцев также награжден, но умеренно…
Меж тем еще целую роту ведет в Мотовиловку подпоручик Быстрицкий.
Когда после разгрома восстания его привезли в Могилев к начальнику штаба армии и когда генерал Толь сказал ему: "Вы могли бы удержать роту и тем заслужить награду", он отвечал: "Ваше превосходительство, я, может быть, сделал глупость, но подлости никогда".
Последняя ночь последнего года…
Сергей Муравьев: "Я решил здесь передневать, дабы не возбудить ропота в солдатах".
Унтер-офицер Кучков: "Что нам медлить, зачем еще дневка? Лучше бы без отдыха идти до Житомира".
Солдаты одобряли слова проницательного и опытного Кучкова. Командир их, барон Соловьев, смущен. Он чувствует справедливость того, что говорят нижние чины, но, желая их успокоить, хладнокровно объясняет: - Подполковник лучше нас знает, что делать: надобно подождать, а тем временем проведать, какие полки идут против нас.
1 января. В Санкт-Петербургской крепости 16-е заседание высочайше учрежденного следственного комитета.
Рассмотрены показания Горского, Пущина, Сутгофа, Сомова, Горожанского, Свистунова, Рылеева, Трубецкого…
Заключенный Якубович просит белье, одеяло, сюртук, восковые свечи, книги и красное вино.
"Высочайше повелено удовлетворить, но сообразить с комендантом".