Ответ "латинян", кажется, заранее предусматривает наклонности киевского князя, не ограничивая его ни в еде, ни в питье; создается впечатление, что христианские проповедники учли неудачный опыт излишней требовательности магометан. Но едва ли не сам летописец видоизменил слова апостола Павла, на которые, вероятно, ссылались немцы, придав им совершенно иной смысл. (Ибо апостол Павел в Первом послании к Коринфянам (10: 31) говорил совсем другое и по другому поводу: "Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию".) Летописное "пощение по силам" немцев, вероятно, представляет собой позднейшее осуждение тех послаблений в исполнении поста, которые отличали католическую церковь от православной.
Так или иначе, но Владимир отверг увещевания немцев. Любопытна причина, которую он указал сам. "Идите обратно, - обратился князь к проповедникам, - так как отцы наши не приняли этого".
Несомненно, ответ Владимира имел в виду недолгое пребывание на Руси "епископа ругов" Адальберта в 961–962 годах. "Отцы наши" - это в первую очередь князь Святослав, а также отцы бояр Владимира и "старцев градских". (Заметим, кстати, что о миссии Адальберта летопись ничего не сообщает; слова Владимира между прочим подтверждают обстоятельность и осведомленность составителя сказания о "выборе вер".)
На следующий год, однако, с совета бояр и "старцев" Владимир отправил послов "в Немцы" - "соглядать" тамошнюю церковную службу и поклонение Богу.
"Пришли мы в Немцы, - рассказывали по возвращении князю и боярам уже знакомые нам десять "добрых и разумных мужей", ездивших сначала "в Болгары", а впоследствии и в Царьград, - и видели в храмах многие их службы, а красоты не видели никакой". Так у Владимира появился второй аргумент для отказа от принятия западного варианта христианства.
Оценка, данная латинскому богослужению посланцами Владимира, вызывает некоторое недоумение, поскольку оно, как известно, отличается не меньшей пышностью, нежели православное, поразившее, по словам летописца, своим великолепием тех же послов. Но возможно, что описанные летописью путешествия (на Запад и в Царьград) были не одновременными; в таком случае слова летописца могли бы отражать различия в отношении к христианству самих русских на протяжении какого-то (может быть, небольшого) временного промежутка. Кроме того, можно вспомнить, что в различных странах и областях западнохристианского мира богослужение отличалось своими особенностями: где-то оно было скромнее, где-то более пышным. Мы же, к сожалению, не знаем точно, кого именно назвал летописец обобщенным наименованием "немцы".
Согласно прямому указанию ряда летописей (Радзивиловского, Академического, Ипатьевского списков "Повести временных лет", Новгородской Первой летописи младшего извода) латинские проповедники явились в Киев непосредственно из Рима. (Лаврентьевская летопись этого уточнения не знает.) Однако название Рим в древней Руси имело не столько географический, сколько политический и конфессиональный смысл. Рим - это область распространения латинства, а также территория Священной Римской империи, и прежде всего ее этнического ядра - Германии. Ссылка Владимира на казус с епископом Адальбертом также подтверждает, что посланцы папы на самом деле явились из Германии и представляли скорее всего нового германского императора Отгона III (983–1002).
Но летопись, кажется, позволяет точнее определить ту этнополитическую среду, из которой вышли немецкие проповедники. Я имею в виду упоминание ими в качестве своего учителя апостола Павла (а не "князя апостолов" Петра - основателя Римской церкви, имя которого мы скорее ожидали бы услышать из их уст). Имя апостола Павла, называемого также "апостолом язычников", было неизменно популярно среди варварских народов, только начинавших свое приобщение к христианству, ибо в посланиях этого апостола с особой силой подчеркивалась мысль о равенстве перед Господом всех народов, независимо от времени их приобщения к единому Богу. Обращает на себя внимание, что именно Павел назван учителем славян и собственно Руси в уже известном нам летописном "Сказании об обретении славянской грамоты". Речь проповедников-немцев неожиданно оказывается созвучна идее славянского единства, пронизывающей "Сказание об обретении славянской грамоты", и кирилло-мефодиевской традиции в целом.
Латинские источники не сообщают ничего определенного о проповеди христианства в Киевской Руси около 985–986 годов (время пребывания немецкой миссии согласно "Повести временных лет"), равно как и о посольстве самого Владимира в Рим или "в Немцы". Скорее, как мы уже отмечали выше, в послах "из Немец" можно было бы увидеть тех безымянных немецких проповедников, которые, кажется, посещали Русь в последние месяцы пребывания в Киеве князя Ярополка Святославича и с которыми, по-видимому, недружелюбно обошелся сам Владимир, придя в Киев, или же послов Отгона II к самому Владимиру, побывавших на Руси предположительно в 982–983 годах. Послы Владимира "в Немцы" также могли быть теми самыми, которые, вероятно, посещали Германскую империю вскоре после вокняжения Владимира в Киеве в конце 70-х - начале 80-х годов X века (см. об этом в главе 5).
Отвергая предложения латинских миссионеров, Владимир ссылался на неудачу миссии Адальберта, тем самым демонстративно отвергая тот путь, который некогда избрала княгиня Ольга, а затем и ее внук князь Ярополк. Но спустя совсем немного времени (а если доверять летописи, то всего через год) имя Ольги прозвучит уже совсем в ином контексте - именно о ней, "мудрейшей из всех людей", вспомнят бояре и "старцы градские", когда князь начнет советоваться с ними по поводу принятия новой веры. Перед нами несомненное противоречие, но это противоречие, вероятно, отражает тот поворот, который произошел в отношении Владимира к христианству за годы его княжения в Киеве.
Ольге и Ярополку Владимир противопоставит ту же Ольгу - но Ольгу, крестившуюся в Царьграде, а не выпрашивающую проповедников в Германии. (Противоречие, конечно, мнимое, но оказавшееся необходимым для Владимира.) Как мы увидим, на выбор киевского князя окажут влияние те события, которые произойдут в 80-е годы X века в самой Византийской империи и которые заставят византийских василевсов обратиться за помощью к самому князю, забыв о своих религиозных и политических амбициях. Выбор Владимира будет определен и той внешнеполитической линией, которую в конце концов изберет он сам и которая сделает его отношения с Византийской империей главными и определяющими. Но все эти обстоятельства внешнего и частного характера наложатся на внутренний выбор Владимира, а также на тот несомненный факт, что именно к Византии более всего тяготели киевские христиане. (В этой связи мы вспомним не только саму княгиню Ольгу, но и варягов-христиан, убитых в Киеве в 983 году.) Ко второй половине X века под юрисдикцией Константинопольской церкви находились и те области славянского мира, в которых Слово Божие звучало на славянском языке - единственном приемлемом для Руси. Еще с конца IX века началось вытеснение славянского языка в качестве богослужебного из Моравии, Чехии, Польши. Последователи Кирилла и Мефодия вынуждены были переселяться - главным образом в Болгарию, а также, возможно, и непосредственно на Русь. Наконец, под юрисдикцией Константинополя находилась и Тьмутороканская епископия - единственная на территории Киевского государства. (При всей отдаленности Тьмуторокани от Киева все же нельзя полностью исключать влияния таманских христиан на князя Владимира.)
Возможно также, что, выбирая между Римом и Константинополем, князь Владимир учитывал еще один, чисто политический, аспект христианизации своей страны. Принимая новую веру извне, князь должен был позаботиться о том, чтобы вместе с церковной зависимостью Русь не попала еще и в политическую зависимость от крупнейших держав того времени. И Рим (а точнее, Магдебург или Гамбург) в этом отношении оказывались, пожалуй, опаснее Константинополя. Вспомним, что Владимир совершал свой выбор всего через несколько лет после начала кровопролитного восстания прибалтийских и полабских славян, когда становилось очевидным, что продвижение немецких проповедников в славянские земли могло нести с собой не только свет веры, но и кровь и порабощение. Киевская Русь непосредственно граничила на западе с Польшей и Чехией, находившимися под юрисдикцией Рима. Формально ее земли уже были заранее включены в состав Магдебургской епархии, и угроза церковно-политического подчинения Империи казалась вполне реальной.
Но усилия латинского Запада, попытки христианской проповеди, предпринимаемые и в 60-е, и в 70-е, и, вероятно, в 80-е годы X века немецкими миссионерами, очевидно, сыграли свою роль в христианизации Руси. В этой связи стоит привести свидетельство еще одного довольно раннего источника, рассказывающего о Крещении Руси, а именно уже упомянутой Хроники французского монаха первой трети XI века (то есть почти современника Владимира) Адемара Шабаннского. Как уже отмечалось, его рассказ во многом легендарен; в частности, Адемар приписывает обращение Руси святому Бонифацию (что, напомню, основано отчасти на недоразумении, а отчасти, возможно, на смешении немецкого епископа Бруно-Бонифация с какими-то его предшественниками-латинянами, действовавшими на Руси при Ярополке и Владимире). В то же время, в отличие от некоторых других латинских авторов, Адемар был более или менее осведомлен как о судьбе самого Бонифация, так и об обстоятельствах христианизации Руси.
Адемар же сообщает следующее. Спустя некоторое время после миссии Бонифация "на Русь прибыл один греческий епископ и обратил ту половину страны, которая еще оставалась предана идолам, и заставил их принять греческий обычай ращения бороды и прочее".
Отметим в этом известии очевидное совпадение с той версией, которая изложена в "Повести временных лет": согласно обоим источникам, проповедь латинян предшествовала проповеди на Руси греков. И это, вероятно, отражает действительные реалии. Однако согласно русской летописи (и, пожалуй, в соответствии с показаниями французского хрониста), именно греческие проповедники сумели убедить русских в преимуществах христианской веры. Именно с появления у князя Владимира "философа-грека" начинается путь князя к христианству - путь, который завершится не только его личным крещением, но и Крещением всей Руси.
Глава седьмая.
КРЕЩЕНИЕ
Крещение князя Владимира - главное, поворотное событие не только в его личной жизни, но и в жизни всего Русского государства, во всей истории восточных славян. Однако о самом крещении киевского князя мы знаем очень мало. Византийские историки того времени - и это кажется невероятным! - ни единым словом не упоминают о нем, хотя очевидно, что для судеб их Империи Крещение Руси явилось событием первостепенной важности. Русские же источники содержат крайне противоречивые сведения, которые к тому же по-разному интерпретируются современными исследователями.
В этой и следующей главах мы будем говорить главным образом о внешних, политических, обстоятельствах крещения князя Владимира. Как и раньше, нам придется обращаться непосредственно к письменным источникам, занимаясь подчас скучным, но совершенно необходимым их источниковедческим истолкованием. К сожалению, главы, посвященные важнейшему событию в жизни героя нашей книги, получаются наиболее сложными, даже запутанными. Но это не только вина автора. Переломные моменты истории всегда требуют наиболее тщательного изучения, сопоставления и разбора всех возможных точек зрения - тем более потому, что исследователю приходится преодолевать различные исторические и историографические мифы, неизбежно вырастающие вокруг самих этих событий.
Нам неизвестно точно ни когда крестился князь Владимир, ни где именно это произошло, ни каковы были обстоятельства приобщения князя к христианской вере. История Крещения Руси, увы, до сих пор не написана, и это заставляет нас предпринимать самостоятельное исследование, может быть, перегружая книгу разного рода гипотезами, предположениями, разбором чужих мнений и необходимым обоснованием собственного.
Цепь событий, связанных с обращением князя Владимира в христианство, растянулась на несколько лет - по меньшей мере с 986 по 989 год. Мы поделили события этого временного промежутка между двумя главами книги, но не столько хронологически, сколько по смыслу и месту действия. Как известно, среди историков и писателей, пишущих на исторические темы, начиная еще с XI века и по сей день, в ходу две основные версии крещения киевского князя. Одна из них связана с Киевом (или, шире, с Поднепровьем), другая - с древней Корсунью, греческим Херсонесом в Крыму. Киев и Корсунь - две точки на карте, разделенные без малого тысячью километров пути, - и привлекут наше пристальное внимание. Но события, о которых пойдет речь, будут разворачиваться на гораздо большем пространстве, включающем в себя прежде всего территорию Византийской империи и сопредельных с нею стран.
Итак, обратимся к источникам. Наиболее обстоятельный рассказ о крещении князя Владимира читается в "Повести временных лет". Этот рассказ давно уже стал хрестоматийным и широко известен. Тем не менее прочитаем его еще раз.
Согласно летописи, после проповедников из болгар, немцев и иудеев в том же 6494 (986) году в Киеве появился и греческий философ. Как мы помним, грек крайне неприязненно отозвался о вере магометан ("Их же вера оскверняет небо и землю, прокляты они более всех людей"). После этого пришел черед латинянам. "Сказал же философ: "Слышали мы о том, что приходили к вам из Рима научить вере своей. Их же вера по сравнению с нашей мало в чем развращена: служат на опресноках, то есть на облатках, о которых Бог не оставлял заповедь. Но повелел на хлебе служить и заповедь дал апостолам, приняв хлеб: "Се есть тело мое, преломленное за вас". Так же и чашу приняв, сказал: "Се есть кровь моя Нового завета". Те же, кто не творит этого, неправильно веруют".
Историки давно обратили внимание на известную снисходительность греческого философа. В вину латинянам он поставил всего одно прегрешение, правда, довольно существенное: использование в таинстве причащения пресного, а не заквашенного хлеба. Спор об опресноках ведет ко времени не ранее XI века: именно тогда этому стали придавать особое значение, тем более что православные апологеты видели в использовании опресноков уклонение католиков в иудейство. Но удивительно, что о других, не менее серьезных отклонениях от православия (в том числе и о добавлении "филиокве" в православный символ веры) греческий философ как будто не знает.
Наибольшее же внимание философ уделил критике иудейского вероучения. Узнав от Владимира о приходе к нему иудеев, говоривших, будто "немцы и греки в того веруют, кого мы распяли", философ произнес следующее:
"Воистину веруем в Того. Это еще пророки их прорицали, что Бог родится; а другие, что распят будет и погребен, а на третий день воскреснет и взойдет на небеса. Они же одних пророков избивали, а других истязали. Когда же сбылись пророчества их, сошел Он на землю и распятие принял, и воскрес, и взошел на небеса. И ожидал от тех покаяния 46 лет, но не покаялись. И тогда послал на них римлян, и разграбили они их города, а самих рассеяли по странам, где и пребывают в рабстве".
"Спросил же Владимир: "Для чего сошел Бог на землю и страсть такую принял?" Отвечал же философ на это: "Если хочешь послушать, скажу тебе с самого начала, чего ради сошел Бог на землю". Владимир же отвечал ему: "Послушаю с радостью". И начал философ говорить так…"