А это строки тридцать первого псалма, которые произнес по завершении обряда сам Владимир или - от его имени - кто-то из священнослужителей-славян. Ибо крещение есть подлинное духовное рождение нового человека для жизни во Христе. Греховное прежнее перечеркивается - и из купели "пакибытия" (по-славянски, возрождения, новой жизни) выходит новый человек, призванный Господом и принятый Им под свою руку. Этот высокий смысл водного крещения - "бани пакибытия" - был по-своему доступен пониманию язычника, ибо получавший крещение получал новое имя и нового Бога, покровительствовавшего ему и защищавшего его. Но это осознание своего нового бытия могло прийти не сразу, а спустя некоторое время. Думаю, что так произошло и с князем Владимиром, ибо - как мы увидим - и после принятия святого крещения в течение какого-то времени, как бы по инерции, он будет продолжать действовать скорее как язычник, нежели как христианин. В жизни князя, по-видимому, произойдет еще один поворот в отношении к христианству; подлинное же внутреннее перерождение его в христианина случится позднее, и не на Руси, а в Корсуни.
Так, в общих чертах, можно представить себе события 987-го - начала 988 года в Киеве, таким видится непосредственное крещение князя Владимира.
Я повторю еще раз, что это лишь предположение, лишь одна из нескольких существующих версий, как мне кажется, лучше других обоснованная источниками - и древнейшими русскими (кроме "Повести временных лет"), и иностранными. Но для того, чтобы принять эту версию, нам необходимо объяснить смысл и происхождение "Корсунского сказания", содержащегося в летописи и в основных вариантах Жития Владимира и совершенно по-другому объясняющего крещение киевского князя. Что же произошло в Корсуни на самом деле? Почему летописец выбрал именно "корсунскую" версию, хотя знал о существовании других? Как вообще она возникла? На все эти вопросы мы постараемся дать ответ в следующей главе. Пока же, по возможности кратко, завершим рассказ о событиях в Византии, где продолжалась жестокая междоусобная война.
Итак, князь Владимир выполнил свою часть обязательств перед императором Василием. Вероятно, летом 988 года русские войска прибыли в Константинополь.
Некоторые арабские историки, писавшие о мятеже Барды Склира и Варды Фоки, но пользовавшиеся информацией из вторых рук (Ибн ал-Асир, ал-Макин), утверждали, будто бы и сам русский "царь" явился в Константинополь во главе своих войск. Это, конечно, ошибка: молчание русских, греческих и первостепенных восточных авторов бесспорно свидетельствует против такого предположения.
Однако незримое присутствие князя Владимира в Царьграде несомненно. Его имя произносилось и греками, поддерживавшими законных императоров, и инсургентами; его интересы, действия и даже одни только намерения непременно учитывались в разворачивающихся событиях. Киев и Константинополь того времени тесно сопряжены друг с другом: все, что происходило в одной столице, вскоре отзывалось в другой.
Русские прибыли в Константинополь морем. Условия навигации на Черном море во все времена были примерно одни и те же: плавание на гребных судах допускалось лишь в ограниченный промежуток времени - с апреля по начало октября. В апреле же вскрывались реки на Русской равнине, и можно было спуститься вниз по Днепру. Плавание из Киева в Константинополь занимало примерно тридцать дней, для многочисленного, вооруженного войска - несколько больше. Следовательно, русская дружина могла появиться в Константинополе не ранее начала лета - вероятнее всего, в июне-июле.
Обычно ее численность определяют в шесть тысяч человек. Эту цифру называет армянский историк Асохик, но говоря вовсе не о событиях 988–989 годов, а о гораздо более позднем времени, когда наемники-русы, оставшиеся на службе у императора Василия, принимали участие в походе в Грузию против царя Георгия I (1000 год); тогда-то их корпус и насчитывал шесть тысяч человек. Но мы не знаем, увеличилась или уменьшилась численность русских за прошедшее время. Однако несомненно, что войско, прибывшее из Киева, было значительным - иначе не имело смысла его посылать. "Все они были большой силы и отваги", - говорит о воинах из Руси арабский историк Абу-Шоджа.
Появление многочисленного войска сразу изменило к лучшему положение императора Василия, хотя вряд ли прибавило ему авторитета в византийском обществе. В Константинополе еще со времен патриарха Фотия русов не любили и боялись. Одним своим именем, заставлявшим вспоминать зловещие слова пророка Иезекииля о "князе Роша и Мешеха" и о "последних временах" царства, они вызывали суеверный ужас. Теперь эти русы находились в самом Царствующем граде (или возле него), и вряд ли их поведение отличалось от обычного, грубого и беззастенчивого, поведения наемников.
Император Василий, однако, не спешил и не сразу бросил прибывшее к нему войско в бой. Русы получили возможность привыкнуть к новым для себя условиям местности, к особенностям боя в составе византийской фаланги. Император объединил их с другими бывшими в его распоряжении войсками из западных провинций Империи, образовав мощный ударный корпус.
Первым сражением, в котором приняли участие посланцы Владимира, стала битва у Хрисопольского холма, на противоположном от Константинополя берегу Боспорского пролива. Обычно ее относят к лету 988 года, но, строго говоря, сражение могло произойти и позже - осенью или даже зимой того же года, во всяком случае, ранее января - начала февраля 989 года.
Ночью войска императора скрытно переправились через пролив. По словам Асохика, они обошли крепость сзади и залегли за окружавшими город холмами. С рассветом со стороны Константинополя показались военные корабли императора. "Крепостные войска при виде этого вышли против них на бой. Тогда сидевшие в засаде за крепостью пошли на них и часть войск Дельфинаса предали мечу, а другую загнали в море". Командующие Хрисопольской крепостью патрикий Калокир Дельфин, а также брат Варды Фоки Никифор попали в плен; Никифора император повелел заковать в цепи и переправить в Константинополь, а Дельфина - повесить (по-другому, посадить на кол) там же, на Хрисопольском холме, на том самом месте, где был разбит шатер мятежников. В руки императора Василия попали и корабли Варды Фоки, базировавшиеся у Хрисополя.
Так в ходе войны произошел перелом. Фоку начали постепенно покидать его сторонники и союзники, в том числе один из грузинских отрядов, посланный к нему незадолго до этого его личным другом курополатом Давидом, правителем Таикским.
Фока все же постарался перехватить инициативу в войне. Узнав о происшедшем, он двинулся к Авидосу, где, напомню, находились верные ему войска во главе с Львом Мелис сином. По-прежнему наиболее боеспособной частью войска Фоки оставались иверийцы. В свою очередь, и Василий во главе своих войск (основу которых составляли русы) выступил навстречу врагу. В боевых порядках занял место и его брат Константин.
Решающее сражение произошло 13 апреля 989 года у Авидоса. Вновь Василий разделил свои войска на две части. Одна из них напала на корабли узурпатора и предала их огню. Сам же император приступил с суши к лагерю противника. Рассказывали, что Фока с презрением отзывался о боевых качествах русов, считая их не способными противостоять его воинам. Но он ошибался. Как и во времена Святослава, русы были сильны своим натиском, способностью опрокинуть противника в прямом, открытом бою. "Едва они высадились на берег, - писал о сражении русов с Вардой Фокой Абу-Шоджа Рудраверский, - и оказались на одной земле с врагом, как разгорелся между ними бой, и победителями вышли русы". Фока предпринял отчаянную попытку спасти положение. Он сам бросился в битву, стремясь любой ценой прорваться к императору Василию и поразить того мечом. Зловещие предзнаменования предшествовали этому: под полководцем оступился сначала один конь, потом другой. Лицо Фоки потемнело, сознание помутилось. Когда он уже был в виду императора, сжимая изо всех сил рукоять высоко занесенного меча, внезапно с ним случился удар, он вывалился из седла и рухнул на землю. Официальный историограф Империи Михаил Пселл полагал, что причиной случившегося стала икона Божьей Матери, которую император Василий в тот момент держал в руках. Но, вероятно, все объяснялось проще и прозаичнее: накануне сражения великий муж был отравлен своим слугой, которого удалось подкупить императору Василию. (Подробности приводит в своей хронике византийский историк конца XI века Иоанн Скилица.)
Гибель полководца разом положила конец сражению. Его войска частью бежали, частью сдались в плен. Поверженное тело Варды было расчленено победителями. Отрубленную и надетую на копье голову по приказу императора доставили в столицу и торжественно пронесли по улицам, а затем отправили к оставшимся мятежникам в Малую Азию.
Так завершился мятеж Варды Фоки, но не завершилась еще гражданская война в Византии. Узнав о гибели мужа, жена Варды Фоки выпустила из заточения Варду Склира. Престарелый, но по-прежнему грозный полководец собрал вокруг себя остатки разгромленного войска и вновь переобул ноги в пурпурные башмаки, провозгласив себя императором ромеев. К Склиру присоединился и сын Варды Фоки Никифор, прозванный Кривошеим. Новый мятеж Варды Склира продолжался по крайней мере до осени 989 года, а может быть, и дольше.
Однако читатель, знакомый уже с общей канвой событий и знающий о корсунском походе князя Владимира и его последствиях, вправе задаться вопросом: в какой же связи с событиями византийской войны находился этот корсунский поход, то есть открытые военные действия русского князя против своего нового и, казалось бы, столь желанного и надежного союзника? Что произошло в Киеве и Киевском государстве между летом 988-го и весной 989 года?
Для того, чтобы разобраться в этом, нам придется еще раз вернуться на Русь и поговорить об обстоятельствах, предшествовавших походу князя Владимира на греческий город Корсунь в Крыму.
Глава восьмая.
КОРСУНЬ
Византийский историк Лев Диакон, один из наиболее образованных, осведомленных и талантливых писателей-историографов своего времени, посвятил десять книг написанной им "Истории" царствованию в основном двух василевсов - Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия; смертью последнего он и закончил труд. И тот, и другой казались ему подлинным воплощением ромейского гения - мужественные, властные, способные покорить любого врага, они, на его взгляд, сильно отличались от императора Василия II, личность которого совсем не привлекла внимание историографа. Лев Диакон писал еще в первые годы самостоятельного правления Василия (как полагают, около 991 года). Громкие победы будущего Болгаробойцы на западе и востоке, наступившее при нем процветание Ромейской державы были еще далеко впереди и не угадывались ни Львом, ни другими современниками тяжелых неудач молодого василевса. Прошлое казалось величественным, настоящее - ужасным, будущее (если его вообще можно было ожидать) - беспросветным. С напряженным вниманием вглядывался историк в цепь происходивших событий и искал объяснения несчастий, обрушившихся на Империю. Человек своего времени, он находил их в Божественном Провидении, и потому его особое внимание привлекали разного рода небесные знамения, знаки вмешательства высшей силы - они предвещали всё то, что затем сбывалось в действительности. Следуя за видимыми указаниями свыше, историк иногда выходил за хронологические рамки своего повествования и рассказывал о том, что случилось позднее, уже в его дни.
Таково хронологическое отступление в десятой, заключительной книге "Истории". В начале августа 975 года, незадолго до смерти Иоанна Цимисхия, Империю поразило необычное небесное явление: на небосклоне появилась хвостатая звезда - "нечто божественное, небывалое и превышающее человеческое разумение". "Появившись на северо-востоке, комета поднималась в форме гигантского кипариса на огромную высоту, затем постепенно уменьшалась в размерах и склонялась к югу, пылая сильным огнем и распространяя ослепительные яркие лучи. Люди смотрели на нее, преисполнившись страха и ужаса". Знамение продолжалось долгих 80 дней - до середины октября. Император Иоанн спрашивал придворных мудрецов, что может означать такое непостижимое чудо. Но те, исполненные лести, "истолковали появление кометы не так, как требовало их искусство, а согласно желаниям государя: они пообещали ему победу над врагами и долгие дни жизни". Однако через несколько месяцев Иоанна не стало. "Появление кометы, - пишет Лев Диакон, - предвещало не то, что предсказали эти мужи в угоду императору, а пагубные мятежи, вторжения иноплеменников и гражданские войны, бегство [населения из] городов и областей, голод и мор, страшные землетрясения и почти полное уничтожение Ромейской державы - все то, что мы узнали по дальнейшему ходу событий". Описанию этих страшных последствий хвостатой звезды и посвящена большая часть X книги его "Истории".
Как истинный ромей, Лев мало интересовался судьбами соседних народов; только в связи с историей Византии они иногда привлекали его внимание. Так, с нескрываемой неприязнью Лев отзывался о "мисянах" - болгарах, и "тавроскифах" - русах. Удивительно, например, но он даже не обмолвился об участии русов в подавлении мятежа Варды Фоки, не упомянул и о принятии русскими христианства. Однако именно Лев, единственный из иностранных писателей, отметил в своем повествовании взятие русскими Херсонеса.
Рассказав в своем хронологическом отступлении о смерти Иоанна Цимисхия, о первом мятеже Варды Склира, о несчастном сражении императора Василия в Болгарском ущелье (в котором Лев участвовал лично) и наконец о мятеже Варды Фоки, историк продолжил свое описание тяжких бедствий, предсказанных зловещей кометой:
"И на другие тягчайшие беды указывал восход появившейся тогда звезды, а также напугавшие всех огненные столбы, которые показались затем поздней ночью в северной части неба; ведь они знаменовали взятие тавроскифами Херсона и завоевание мисянами Веррии".
Свидетельство византийского историка особенно ценно тем, что дает возможность более или менее определенно датировать взятие Корсуни князем Владимиром Святославичем. Еще ученые прошлого века - сначала византинист Василий Григорьевич Васильевский, а затем востоковед барон Виктор Романович Розен - обратили внимание на то, что "огненные столбы", напугавшие Льва Диакона и, очевидно, предвещавшие падение Херсонеса, похоже описаны арабскими историками, и прежде всего Яхъей Антиохийским, который по своему обыкновению точно датирует необычное небесное явление:
"Случилось в Каире (где жил тогда Яхъя. - А. К.) в ночь на субботу 27-го Зу-л-Хидджы 378 (7 апреля 989 года) гром и молния и буря сильная, и не переставали они до полуночи. Потом покрылся мраком от них город, и была тьма, подобия которой не видывали, до самого утра. И вышло с неба подобие огненного столба, и покраснели от него небо и земля весьма сильно. И сыпалось из воздуха премного пыли, похожей на уголь, которая захватывала дыхание, и продолжалось это до четвертого часа дня. И взошло солнце с измененным цветом и продолжало восходить с измененным цветом до вторника 2 Мухаррема 379 (12 апреля 989 года)".
Если арабский и греческий историки описывали одно и то же поразившее их явление - что более чем вероятно, - то падение Корсуни следует отнести ко времени вскоре после 7–12 апреля 989 года.
В "Истории" Льва Диакона есть еще одно бесспорно датирующее уточнение. Сразу же после описания "огненных столбов" автор продолжает: "И сверх того, звезда появлялась на западе при заходе солнца, восходя по вечерам, она не имела какого-либо постоянного места на небе. Распространяя яркие, видные на далеком расстоянии лучи, она часто передвигалась, показываясь то севернее, то южнее, а иногда за время одного и того же восхождения меняла свое положение на небе, производя внезапные, быстрые движения. Люди, смотревшие на комету, удивлялись, страшились и полагали, что ее странные перемещения не приведут к добру". И действительно, комета предвещала великое бедствие. Вечером 26 октября 989 года, в день празднования святому Димитрию Солунскому, в Константинополе случилось землетрясение, во время которого был разрушен храм Святой Софии - главная святыня Империи.
Комета, которую наблюдал Лев Диакон и которая предвосхитила разрушительное землетрясение, была не чем иным, как знаменитой кометой Галлея, действительно проходившей вблизи Земли летом 989 года. В июле-августе ее наблюдали астрономы Европы, Ближнего, Среднего и Дальнего Востока; Яхъя сообщает, что комета появилась на небе 27 июля и оставалась в поле зрения в течение двадцати дней. Из описания Льва Диакона выходит, что комета предсказывала уже следующее событие в длинной цепи бедствий и несчастий, поразивших Ромейскую державу; следовательно, очевиден вывод: взятие русскими Херсонеса произошло не только после 7 апреля 989 года, но и до 27 июля того же года.
Но если так, то военный поход Руси, направленный против Византии, по времени совпал с теми событиями внутриполитической византийской истории, о которых мы говорили в предыдущей главе и в которых русы выступали как раз союзниками и, более того, спасителями императоров Василия и Константина: напомню, что битва при Авидосе, решившая исход гражданской войны в пользу законных императоров, произошла 13 апреля того же 989 года. Кажется, перед нами неразрешимое противоречие, своеобразный логический тупик.