На следующее утро, перед рассветом (а светает в это время года совсем рано), люди Претича сели в ладьи и громко затрубили. Осажденные из города откликнулись им. Произошло чудо: "Печенеги же подумали, что князь пришел, и побежали от города врассыпную. И вышла Ольга с внуками и с людьми к ладьям", - рассказывает летопись и приводит далее удивительный факт братания русского воеводы с печенежским князем. "Князь же печенежский, увидев это, возвратился один к воеводе Претичу и спросил: "Кто это пришел?" И ответил [тот] ему: "Ладья (в другом списке - "люди". - А. К.) с той стороны". И спросил князь печенежский: "А ты не князь ли?" Тот отвечал: "Я - муж его и пришел в сторожех, а за мною идет полк с князем - бесчисленное множество". Говорил так, грозя им. Князь же печенежский сказал Претичу: "Будь мне друг". Тот отвечал: "Будет так". И подали руки друг другу, и отдал печенежский князь Претичу коня, саблю и стрелы, тот же дал ему доспехи, щит и меч. И отступили печенеги от града". Отступили, впрочем, совсем недалеко - так, что "нельзя было коня напоить в Лыбеди из-за печенегов". Но главное все же было сделано, потому что, воспользовавшись замешательством врага, киевляне сумели отправить вестника князю Святославу на Дунай. Так благодаря находчивости воеводы Претича и мужеству безымянного киевского отрока Владимир и его братья избежали плена, а может быть, даже смерти.
В еще большей мере спасла Киев громкая слава, превратившая даже имя Святослава в грозное оружие. Теперь же, получив известие из Руси, сам князь поспешил домой. Горькие слова услышал он от посланцев родного города. Ибо киевляне велели передать князю так: "Ты, княже, чужой земли ищешь и о ней заботишься, а своею пренебрегаешь. Едва не взяли нас печенеги, и матерь твою, и детей твоих. Если не придешь и не оборонишь нас, то опять возьмут нас. Или не жаль тебе ни отчины твоей, ни матери старой, ни детей своих?"
Оставив большую часть войска в Болгарии, Святослав с малой дружиной вернулся в Киев. "И, придя в Киев, целовал мать свою и детей своих, и печалился о бывшем от печенегов". А затем, соединившись с дружиной Претича и, может быть, с какими-нибудь другими военными отрядами, оттеснил печенегов в степи. Битвы, похоже, не было. Во всяком случае, летописи ограничиваются формулой: "И прогна печенеги в поле, и бысть мир". Да и времени для серьезной войны хронология событий не оставляет. Все происходило стремительно - в течение июня и самого начала июля.
К этому времени Ольга была уже при смерти. Рассказывая о пребывании Святослава в Киеве, летописец воссоздает такой диалог между князем и его матерью:
"Сказал Святослав матери своей и боярам своим: "Не любо мне в Киеве быть. Хочу жить в Переяславце на Дунае, ибо там - середина земли моей, ибо туда сходятся все блага: от Грек - злато, паволоки, вина и плоды различные; от Чех же и от Венгров - серебро и кони, из Руси же - скора и воск, мед и челядь". Отвечала ему Ольга: "Видишь меня, в болезни пребывающую? Куда же хочешь идти от меня? - ибо уже она разболелась… - Погреби меня и иди, куда хочешь"".
Если верить преданию, записанному в "Повести временных лет", разговор этот состоялся всего за три дня до смерти княгини. Святослав открыто обозначил свой выбор. Киев и Русь не входили в расчет князя и более не интересовали его. Отсрочка же, испрошенная Ольгой, оказалась невелика.
11 июля 969 года Ольга скончалась. (Дата ее смерти сохранилась в церковной традиции как день празднования памяти блаженной княгини.) По оставленному ею завещанию, ее должны были похоронить по христианскому обычаю - она просила не насыпать курган над могилой и не совершать тризну - ритуальный пир с обильными жертвоприношениями. "То была предвозвестница христианской земле - словно денница пред солнцем и словно заря пред светом. Она сияла, как луна в ночи - так и она светилась среди неверных человеков…" - прославлял много позже летописец-монах блаженную княгиню.
Хоронил Ольгу христианский священник, бывший при ней и прежде. Ее отпевали в церкви (может быть, домашней), а затем с пением положенных песнопений и с чтением обычных молитв предали земле. Гроб с телом княгини опустили в вырытую заранее яму и засыпали землей. Это было необычно и странно для киевлян, привыкших к совсем другому ритуалу погребения (особенно, если хоронили членов княжеской семьи).
Святослав и его дети присутствовали на похоронах. Может быть, и раньше, случайно, слышал Владимир христианское богослужение. Но тогда оно никак не откладывалось в его сознании. Теперь же он сам участвовал в странном и чуждом ему ритуале. Неизвестно, на каком языке читал свои молитвы пресвитер. Может быть, и на греческом - ведь именно в Греции приняла княгиня святое крещение. Но даже если славянская речь звучала в его устах, она едва ли была понятна княжичу. Он, конечно, различал слова, но общий смысл ускользал от него.
Владимир не любил бабки и потому вряд ли мог искренне переживать ее смерть. Торжественность богослужения, величественность того, что происходило, не передавались ему. Перед Владимиром совершалось действие, которого он не понимал и которое оставляло неприятный осадок в его душе. Таким, наверное, надолго осталось впечатление Владимира о христианской вере - нечто чужое, угнетающее, тягостное…
Владимир, конечно, не знал, что смерть Ольги открывала новый этап его биографии. Еще ребенок, он выходил на авансцену истории, превращался в самостоятельную политическую фигуру, реально действующее лицо. Впрочем, как мы увидим, и этот новый этап его жизни останется пока еще очень темным, почти не освещенным историческими свидетельствами и документами.
Глава третья.
НОВГОРОД
Смерть Ольги освободила Святослава от последних обязательств перед киевлянами. Теперь он мог возвращаться на Дунай, куда спешно влекли его дела. Но прежде, чем покинуть Русь, Святославу предстояло обустроить ее, навести в ней порядок. Русь оставалась не просто окраиной вновь создаваемой им державы, но его главным оплотом, "тылом", откуда уводил он воинов для своей дружины и куда мог вернуться в случае неуспеха. От того, насколько надежен будет этот "тыл", зависели будущие успехи князя.
Святослав выбрал наиболее простой и естественный путь удержания Руси в повиновении. Он разделил Русскую землю между своими сыновьями. Каждый становился князем, полновластным в своем княжении, но каждый при этом оставался сыном, во всем послушным отцу.
На киевский престол был посажен старший, Ярополк. Мы не знаем, кто из отцовских воевод или "думцев" должен был править городом вместе с Ярополком (до времени следовало бы сказать: вместо Ярополка). В том, что такой человек имелся, сомнений не возникает - юный князь пока еще не был готов к самостоятельному правлению. Ближайшие воеводы (например, Свенельд) нужны были Святославу на Дунае. В Киеве, видимо, оставляли тех, кто поплоше. Позже рядом с Ярополком мы встретим воеводу Блуда; может быть, именно он был выбран княжичу "в место отца".
Второго сына, Олега, Святослав посадил "в Деревех" (то есть в Древлянской земле). Знаменитые "мести" княгини Ольги нанесли Древлянской земле жестокий и, казалось, непоправимый урон. Но, видимо, в силу обычая, она считалась второй по значению в Русском государстве.
Участь же третьего сына Святослава, Владимира, пока не была определена. И снова мы видим, как будто само Провидение вмешивается в его судьбу - все произошло помимо его воли и даже помимо воли Святослава. Во всяком случае, так рассказывает предание, сохраненное "Повестью временных лет". Согласно этому преданию, в то самое время, когда Святослав делил Русскую землю между Ярополком и Олегом, в Киев явились послы из Новгорода, видимо, наслышанные о пребывании Святослава на Руси. Пришли же они просить себе князя. "Аще не пойдете к нам, - говорили новгородцы, - то налезем князя собе" (то есть сами, на стороне, найдем для себя князя).
Смысл угрозы вполне ясен. Новгородцы нуждались в князе: его присутствие делало их полноправными в Русском государстве, ставило в равное положение с Киевом и Древлянской землей. В противном случае новгородцы угрожали разрывом с Киевом и выходом из состава Русского государства.
Святослав, однако, не воспринял их угрозу. "А бы пошел кто к вам?" - отвечал он насмешливым вопросом. "И отпреся (то есть отказались. - А. К.) Ярополк и Олег".
Некогда (вероятно, еще младенцем) Святослав сам сидел на княжении в Новгороде. Он, конечно, помнил об этом эпизоде своей биографии, как помнил и о том, что Новгород был родиной его отца Игоря. Где-то на севере Руси родилась и мать князя Ольга. Однако теперь Новгород ничем не привлекал его. Устремленный на юг, к Дунаю и далее к Царыраду, Святослав сознательно отказывался от Северной Руси. Киев и Поднепровье оставались "тылом", окраиной; то, что лежало еще севернее, очевидно, выходило за пределы геополитических интересов князя. Ярополк и Олег, которым для видимости предложили новгородское княжение, не посмели перечить отцу. Да по малости лет они и не могли этого сделать.
Ответ Святослава означал неизбежный распад Руси в ее старых пределах. Но - по крайней мере, формально - распада не произошло. У Святослава был еще один сын - Владимир. Именно ему и предстояло стать главным действующим лицом в разворачивающихся событиях. В княжеские разделы сумел вмешаться его предприимчивый и энергичный родич - дядя по матери Добрыня. Судьба племянника, естественно, чрезвычайно беспокоила его - ведь от нее напрямую зависело его собственное возвышение или падение. И Добрыня каким-то образом смог переговорить с новгородцами. Его вмешательство оказалось решающим:
"Сказал Добрыня (новгородцам. - А. К.): "Просите Владимира себе"… И сказали новгородцы Святославу: "Дай нам Владимира"; тот же отвечал им: "Вот он вам". И взяли новгородцы Владимира к себе. И пошел Владимир с Добрынею, дядей своим, к Новгороду…"
Этот эпизод стал переломным в биографии Владимира и во многом определил его последующую судьбу государственного деятеля. Именно в Новгороде Владимир становится правителем, не княжичем, но князем, и - как брат братьям - равным Ярополку и Олегу. (Принцип старшинства братьев относительно друг друга в то время, в отличие от последующего, не имел большого значения.) Владимир оказался даже в более выигрышном положении, нежели его братья. Киев и в меньшей степени Древлянская земля, а значит, Ярополк и отчасти Олег, в последующем будут ощущать на себе пристальное внимание Святослава; им (особенно Ярополку) придется жить в постоянном ожидании его возможного возвращения в родной город. Новгород же, к которому Святослав выказал столь явное равнодушие, стал действительно независимым и самостоятельным. Следовательно, действительную независимость от отца и братьев получал и Владимир.
Летом 969 года Владимир покинул Киев. Ему предстояло проплыть по знаменитому пути, шедшему "из Варяг в Греки". Этот путь подробно описывал киевский летописец: "…по Днепру, а в верховьях Днепра - волоком до Ловати, а по Ловати - в Ильмень, озеро великое, а из того озера вытекает река Волхов…" Согласно легенде, первым по Днепру до Ильменя проследовал святой апостол Андрей, направлявшийся столь кружным путем из Черного моря в Рим; впрочем, во времена Владимира этой легенды, кажется, никто не знал. Позднее, уже в историческую эпоху Руси, по тому же пути, только наоборот, из Новгорода в Киев, устремились варяжские военные отряды - сначала Аскольда и Дира, затем - Олега и Игоря. Но в первую очередь это был торговый путь. Обычно весной из Новгорода, Смоленска и других городов к Киеву направлялись ладьи-однодеревки. Сами лодки, а также те товары, которые везли на них, продавали в Киеве для последующей отправки в Византию. В летние месяцы путь был менее оживленным. Но и летом струги Владимира наверняка встречали лодки, спешившие им навстречу, или обгоняли те, которые двигались в одном с ними направлении.
Плыть приходилось против течения, с полной нагрузкой для гребцов. После города кривичей Смоленска, в верховьях Днепра, начиналась сложная система волоков, связывавшая между собой множество рек и речек - Двину, Тороггу, Желну и другие. Иные из волоков тянулись на десятки верст. Новгородцам путь был хорошо знаком. Знали они и людей, живших в городках и селениях, лежавших на пути. В свою очередь, и их уже ждали на погостах - пристанищах для торговых людей ("гостей"); таких погостов немало встречалось, особенно в местах волоков. Весть о том, что Новгороду везут своего князя - хотя и отрока, но истинного сына самого Святослава, - конечно, обгоняла путников.
Люди древней Руси жили в согласии с природой. Поклонялись стихиям - небу, огню, воде; источникам, рекам и озерам. Вода давала многое человеку, а если вдуматься, то почти все - еду и питье, здоровье и силу; кроме того, реки служили дорогой, удобной летом и зимой, связывавшей человека с окольным миром. Вся жизнь древнерусского человека была сосредоточена у воды - на берегах озер и рек. Но воду не только любили. Ее и боялись - ибо река или озеро могли легко утянуть в свои глубины любого, дерзнувшего плыть по их поверхности. Как всякая не подвластная человеку сила, река требовала особых даров и подношений. Дарением жертвы путник обозначал свое единение с обитателями водной стихии, задабривал и благодарил их. В жертву приносили то, чем богат был путник, - чаще еду: хлеб, мясо животных или птиц, которых для этой цели нарочно брали с собой.
Все было внове Владимиру во время этого путешествия. В первый раз мог он по-настоящему почувствовать величие Руси, растворяющей в себе всякого путника. Сколько плыли - а вокруг тянулся нескончаемый лес, лишь кое-где расчищенный для пашни. И как ничтожны казались следы вмешательства человеческих рук по сравнению с безбрежием девственной природы. Это величие не подавляло человека того времени, как оно, наверное, подавляло бы нас, оторвавшихся от своих корней. Но оно заставляло помнить о том, что сам по себе человек мал, что мир вокруг него неизмеримо силен и страшен - даже если этот человек князь и повелевает другими людьми. Оно учило простой мудрости бытия: живи по законам и обычаям предков - тех, которые уже растворились в окружающем мире и прошли огненной дорогой к благодатным нескудным пажитям, ни в чем не отступайся от них - и тогда этот мир примет тебя, даст тебе силу и волю. Ведь ты - плоть от его плоти, малая частичка его, и в тебе - часть его силы и величия…
Где-то к концу лета достигли Ловати. Здесь начиналась Новгородская земля. Новгородцы в пояс поклонились мальчику, вышедшему на берег. Отныне и они, и самый берег этот принадлежали ему. В родных пределах и плыть стало гораздо легче: река сама несла челны туда, куда было нужно. Вскоре, прижимаясь к берегу, миновали великое озеро Ильмень и вошли в Волхов. У самых истоков могучей реки лежал Новгород, в котором Владимиру предстояло княжить.
На другой стороне Волхова было расположено капище - языческое святилище. Пройдет несколько лет, и по приказу Владимира Добрыня поставит на этом месте деревянный идол Перуна, отчего местность получит название Перынь. Но святилище существовало и раньше, до Владимира. Князь-отрок не мог миновать его, не принеся заготовленную жертву, не приобщившись к древним священным покровителям и защитникам здешней земли.
А земля эта многим отличалась от Киевской. Жестче и холоднее был климат. Раньше начиналась осень, дольше длилась зима. Даже реки текли к северу, а не к югу.
По преданию, Новгородскую крепость построил Рюрик, первый новгородский князь, пришедший из-за моря. Сначала он обосновался в Ладоге, а затем спустился вниз "ко Илмерю" (Ильменю), "и срубил городок над Волховом, и прозвал его Новгород". Выбранное им место оказалось на редкость удачным. Здесь были легкие для пахоты земли (подобных им нет во всей обширной Новгородской волости), но главное, отсюда шли торговые пути на север, юг, запад и восток. Очень скоро торговля стала главным занятием новгородцев.
Дома здесь строили из бревен, как правило, высокими, с подклетью, подальше от холодной, сырой земли. Землянок, какие встречались в Киеве, не было вовсе. Из бревен клали и мостовые. Для киевлянина той поры Днепр казался могучей, почти непреодолимой преградой. Новгородцы же давно свыклись со своей своенравной рекой и без труда переправлялись в обе стороны. У берега теснилось множество челнов, а может быть, существовал и наплавной мост через Волхов.
Отличались от киевлян и сами новгородцы. Их предки пришли на берега Ильмень-озера с запада, из Прибалтики - другим путем, нежели остальные славяне. С западнославянскими землями, Прибалтикой и Скандинавией Новгород был связан теснее, чем с Поднепровьем, даже во времена Владимира (а может быть, даже особенно во времена Владимира, когда Киев на время перестал исполнять по отношению к Новгороду административные функции).
В низовьях Волхова, у впадения его в великое озеро Нево (Ладожское), располагалась Ладога - северные ворота Восточной Европы. Этот город издавна облюбовали скандинавы и выходцы из других районов Балтии. До Ладоги по "Варяжскому" (Балтийскому) морю плыли на морских судах, а дальше приходилось пересаживаться на плоскодонные ладьи. Новгород был первым собственно русским городом на этом пути; от него уходил и разветвлялся дальше великий торговый путь в страны Востока, Киев и Византию.
В Новгороде очень рано возникли иноземные "дворы". На улицах куда чаще, чем в Киеве, звучала заморская речь. Нередкими были диковинные товары, которые в Киеве могли позволить себе лишь князь и его ближайшее окружение.
Здесь совсем не прижилось христианство, распространенное среди верхушки киевского общества. Поклонялись языческим богам и прежде всех - дружинному богу Перуну. Имелись, правда, и дворы христиан и даже какой-то храм, наверное, для приезжих из христианских стран. Но христиан не любили.
То, что их князь отрок, с самого начала должно было прийтись новгородцам по нраву. Владимиру предстояло расти на их глазах; со временем он мог стать истинным новгородцем, готовым постоять за свой город. Но ожиданиям не суждено было сбыться. Владимир, хотя и сжился с Новгородом, не забывал Киева и, конечно, мечтал о "золотом" княжеском престоле "матери городов русских".