Об одной из встреч с Н. С. Хрущевым вспоминал позднее и Чарли Чаплин. В "Автобиографии" этого великого артиста можно прочесть: "В один из наших приездов в Лондон пришло уведомление, что на приеме, который устраивало советское посольство в отеле "Клэрид", с нами хотели бы встретиться Хрущев и Булганин. Когда мы прибыли, народу было уже столько, что трудно было войти. С помощью сотрудников посольства стали пробираться сквозь экзальтированную толпу. Вдруг увидели, что с противоположной стороны также пытаются пробиться Хрущев и Булганин – но потом им, видно, надоело, и они оставили затею переплыть это людское море. Хрущев, хотя и раздраженный суетой, пытался шутить. Потом стал подвигаться к выходу, наш сопровождающий вынужден был окликнуть его. Хрущев от него отмахнулся, видимо, с него было достаточно. И тут сопровождающий закричал: "Чарли Чаплин!" Булганин и Хрущев остановились и повернули назад, приветливо улыбаясь. Я был польщен. Нас представили – прямо в этой толкучке. Через переводчика Хрущев сказал что-то о том, как русские любят мои фильмы, потом нам предложили водки. Мне показалось, что туда высыпали целую перечницу, но Уне понравилось. Нам удалось стать в кружок, и так нас даже сфотографировали. Из-за шума я не мог произнести ни слова.
– Давайте выйдем отсюда, – сказал Хрущев. Толпа поняла наши намерения, и последовало настоящее сражение. С помощью четырех человек мы пробирались в небольшую залу. Как только оказались там, Хрущев и все мы облегченно – "фью-у" – вздохнули. Я наконец мог собраться с мыслями и начать разговор. Хрущев только что произнес великолепную речь о том, что прибыл в Лондон с добрыми намерениями. Это было как луч света, и я сказал ему об этом, сказал, что у миллионов людей во всем мире появляется надежда…
Вскоре ему сообщили, что на приеме присутствует Гарольд Стассен, который просит несколько минут для беседы. Хрущев повернулся ко мне и пошутил:
– Вы не будете возражать, ведь он – американец.
– Конечно, нет, – рассмеялся я. Потом в дверь протиснулись г-н и г-жа Стассены… Хрущев извинился, сказал, что отлучится ненадолго, и отошел в дальний конец комнаты… Через некоторое время я сообразил, что беседа скоро не закончится, и мы с Уной поднялись. Когда Хрущев это заметил, он оставил Стассена и подошел попрощаться. Мы пожали друг другу руки. Стассен быстро отвел глаза. Он стоял, опершись о стену, и старался смотреть прямо перед собой, как будто это его не касается. Я попрощался со всеми, игнорируя Стассена, что, как мне казалось, выглядело, сообразно обстоятельствам, очень дипломатично…
На следующий день Уна и я ужинали в "Савое". Посреди десерта вошли и остановились около нашего столика сэр Уинстон Черчилль и леди Черчилль… Я не видел сэра Уинстона с 1913 года… Но после того, как в Лондоне пошли "Огни рампы", со мной связались наши прокатчики из "Юнайтед артистс" и попросили разрешения показать фильм в доме сэра Уинстона. Конечно, я был польщен. Через несколько дней пришла записка с выражением благодарности. Он писал, что получил истинное наслаждение. И теперь сэр Уинстон стоял перед нашим столиком, совсем рядом.
– Так, – сказал сэр Уинстон. И в этом "так" послышалось что-то неодобрительное.
Я быстро поднялся навстречу, улыбаясь, и представил Уну… Леди Черчилль сказала, что прочла в газетах о моей встрече с Хрущевым.
– Мы всегда отлично ладили с Хрущевым, – заметил сэр Уинстон. Но меня не покидало чувство, что сэр Уинстон погружен в глубокую печаль. Конечно, с 1913 года много воды утекло. Его неукротимая смелость и вдохновенное красноречие спасли Англию, но, по моему мнению, он ничего не достиг своей фултонской речью (воздвигнувшей "железный занавес"), кроме того, что началась "холодная война"" [101] .
Визит Хрущева в Англию был омрачен странным эпизодом, когда подводный пловец Граббе (Grubbe) по заданию разведывательной службы пытался обследовать корпус крейсера "Орджоникидзе". Этот пловец исчез, и его судьба остается тайной до настоящего времени.
В мае 1956 года в Москве находилась французская правительственная делегация во главе с премьер-министром Ги Молле. Эти встречи не смогли, однако, улучшить отношений между Францией, Англией и СССР. Как раз летом 1956 года Египет, возглавляемый Г. А. Насером, национализировал Суэцкий канал. Эта акция, поддержанная Советским Союзом, вызвала напряженность в регионе.
На июнь 1956 года был намечен визит И. Б. Тито в СССР. К этому времени углубились разногласия между Хрущевым и В. Молотовым также и по вопросам внешней политики. Хрущев внес во внешнюю политику новый стиль, основанный на личных контактах глав государств. Молотов не сопровождал Хрущева и Булганина при поездках в Индию, Югославию, Англию и даже на встречу глав государств в Женеве, где присутствовали министры иностранных дел западных государств. Он не одобрял слишком тесного сближения с Югославией, и такая ситуация не могла продолжаться долго. Поэтому неслучайно, что в тот самый день, когда Тито пересек границу Украины, в газетах появилось сообщение о том, что Молотов освобожден от обязанностей министра иностранных дел СССР. Этот пост занял теперь недавний редактор "Правды" Д. Т. Шепилов. Но Молотов остался заместителем председателя Совета министров СССР.
И. Б. Тито торжественно встречали в Москве. Опять сотни тысяч москвичей вышли на улицы, чтобы приветствовать Хрущева, Булганина и Тито. Обычно после переговоров в Москве лидеры иностранных государств отправлялись в поездку по стране в сопровождении советских официальных лиц. Чтобы продемонстрировать особое внимание к гостю, вместе с Тито поехал сам Хрущев. После возвращения в Москву Тито и Хрущев подписали коммюнике о возобновлении отношений между Союзом коммунистов Югославии и КПСС.
Весной и летом 1956 года Москва принимала руководителей Кореи во главе с Ким Ир Сеном, руководителей Камбоджи во главе с Нородомом Сиануком, шаха Ирана Реза Пехлеви, премьера ГДР Отто Гротеволя, Генерального секретаря ООН Дага Хаммершельда. Особенно торжественно встречали в Москве президента Индонезии и героя борьбы за национальное освобождение этой страны – Сукарно. Осень 1956 года была гораздо более тревожной. Разоблачение Сталина на XX съезде вызвало кризис в некоторых странах народной демократии. Сравнительно легко он протекал в Болгарии. Вылко Червенков потерял свои посты в стране и в партии. Новое руководство Болгарии во главе с Тодором Живковым освободило всех политзаключенных, реабилитировало незаслуженно осужденных и во многих случаях расстрелянных коммунистов, объявило незаконным фальсифицированный судебный процесс по делу Трайчо Костова, которому посмертно было присвоено звание Героя.
Иная ситуация сложилась в Польше. Ставленник Сталина Болеслав Берут, ответственный за многие злоупотребления, умер в марте 1956 года. В Польше в это время уже шли бурные политические дискуссии, порожденные XX съездом КПСС. Хрущев прилетел в Варшаву на похороны Берута, но неожиданно остался на несколько дней, чтобы принять участие в VI пленуме ПОРП. Более того, Хрущев открыл этот пленум большой речью, в которой повторил основные положения своего доклада на XX съезде КПСС. Во время перерывов Хрущев довольно свободно беседовал с ведущими членами ЦК ПОРП и с ее новым Первым секретарем ЦК Э. Охабом. Однако новое польское руководство не смогло сохранить контроль над ситуацией в стране. Рабочие повсюду выражали открыто свое недовольство. Крайне напряженное положение сложилось в Лодзи, в Силезии, конфликты множились, и их даже не успевали рассматривать на Политбюро. Однако наиболее крупные демонстрации и забастовка произошли в Познани, и положение в городе и округе вышло из-под контроля. Демонстранты открыли местную тюрьму, чтобы освободить своих ранее арестованных делегатов, но, по версии властей, при этом на свободу вышло также много уголовников. Растерявшееся познаньское руководство отдало приказ стрелять, и по рабочим был открыт огонь из пулеметов. Этот расстрел рабочих в Познани потряс страну и еще более обострил положение во всей Польше. Непрерывно заседало Политбюро. Шли переговоры об обновлении руководства ПОРП и возвращении В. Гомулки к политической жизни в стране. В июле состоялся VIII пленум ЦК ПОРП, который исключил из ЦК наиболее одиозных руководителей и избрал в состав Политбюро новых, более популярных деятелей партии, среди которых был и Эдвард Герек. Вышли на свободу В. Гомулка, М. Спыхальский и многие другие партийные и общественные деятели, а обвинения, предъявленные им еще в 1949 году, были признаны необоснованными.
Но политическое положение в стране продолжало обостряться. Не было единства внутри ПОРП, быстро активизировались ее политические противники. Большинство людей требовало возвращения к власти В. Гомулки. Противиться ему было неразумно, и в октябре 1956 года в Польше собрался новый пленум ПОРП, который кооптировал Гомулку и некоторых из его соратников в состав ЦК. Это известие крайне обеспокоило всех руководителей ЦК КПСС.
Для понимания поведения Хрущева в дни польского, а также венгерского кризиса важно иметь в виду, что в 1956 году и в Президиуме ЦК КПСС, и за его пределами уже начала складываться оппозиция Хрущеву, которая использовала любую его оплошность или неудачу. Он еще не мог решать многие вопросы единолично и игнорировать то все более сильное давление, которое оказывали на него наиболее консервативные члены партийного руководства. Эти очень влиятельные люди связывали кризис в Польше и Венгрии с "секретным докладом" Хрущева, который, по их мнению, и причинил громадный ущерб мировому коммунистическому движению и ведущему положению СССР. Оппозиция Хрущеву явно находила поддержку и среди китайских лидеров. К тому же и сам он был глубоко убежден, что социалистический лагерь не может потерять Польшу и Венгрию по политическим и стратегическим соображениям. Поэтому он развил осенью 1956 года чрезвычайно энергичную деятельность.
Как только в Москве узнали о том, что Гомулка кооптирован в состав ЦК ПОРП и активно участвует в работе пленума, Хрущев понял, что речь идет о возвращении Гомулки к власти. Что это могло означать для Польши, где происходили волнения рабочих и распадались и без того немногочисленные колхозы? Что это могло означать для советско-польских отношений? Хрущев договорился о немедленном прибытии в Варшаву советской делегации, в состав которой вошли Хрущев, Микоян, Молотов и Каганович. В спешке ни в Москве, ни в Варшаве не успели предупредить пограничников, и навстречу самолету Хрущева поднялись польские истребители.
Выяснив, что речь идет о партийной делегации, они пропустили самолет.
Н. С. Хрущев летел в Варшаву без официального приглашения уже во время работы VIII пленума ЦК ПОРП. На аэродром встречать Его срочно выехали Охаб, Гомулка, Циранкевич, Завадский и другие. Выбравшись из самолета, Никита Сергеевич погрозил кулаком польским руководителям и пошел сначала здороваться с советскими генералами, которые также прибыли на аэродром. Охаб осмелился открыто сделать замечание Хрущеву. "В польской столице мы хозяева, – сказал Охаб, – и нечего устраивать представления". Острый спор продолжался и в Бельведере, куда поляки приглашали наиболее важных гостей. Вначале беседа была очень острой, и Хрущев не удержался от некоторых грубостей и угроз, включая и угрозу интервенции. Но постепенно страсти улеглись и обстановка разрядилась. Польские руководители сумели убедить Хрущева и всю советскую делегацию, что только быстрая смена руководства ЦК ПОРП, а также широкие уступки польским рабочим, требующим создания рабочих советов на предприятиях, и польским крестьянам, требующим роспуска поспешно созданных колхозов, позволит партии сохранить общий контроль над положением в стране. Речь шла также о расширении свободы слова, собраний и манифестаций. У советских гостей не было иного выхода, как согласиться на перемены в Польше с условием, что она останется прочным союзником СССР.
Более драматическим и сложным оказался кризис в Венгрии. Прежнее партийное руководство здесь просто распалось, потеряв доверие народа. Командование армии утратило контроль над вооруженными силами, а органы безопасности перестали функционировать. К власти пришло правительство Имре Надя, недавно восстановленного в коммунистической партии, но не желавшего идти на компромисс с другими ее лидерами. Все политические заключенные в стране были освобождены. Волнения переросли в национально-демократическую революцию, которая, однако, быстро перерождалась в антисоциалистическую контрреволюцию. По всей Венгрии уничтожались символы зависимости от СССР. Состав правительства постоянно менялся за счет включения в него представителей быстро возрождавшихся некоммунистических партий. В страну возвращались десятки тысяч недавних политических эмигрантов, границы были фактически открыты. По требованию Имре Надя советские войска покинули Будапешт, но остались в Венгрии. Однако правительство не сумело взять контроль над стихийно развертывающимся движением. В городе начались убийства недавних работников органов безопасности и расправы над отдельными партийными функционерами. Были разгромлены учреждения коммунистической партии, коммунисты, защищавшие здание горкома партии, погибли.
Тревога в Москве по поводу событий в Венгрии нарастала, и заседания Президиума ЦК проходили почти ежедневно. Для консультации и координации действий в СССР прибыл второй по влиянию лидер КНР Лю Шаоци. Ни Хрущев, ни другие советские лидеры не имели вначале определенной программы действий: на территории Венгрии находились М. Суслов, А. Микоян и Г. Жуков. В Будапеште продолжало функционировать посольство СССР, возглавляемое Ю. Андроповым. Через границу в Венгрию перебрасывались новые советские дивизии. В конце концов Хрущев принял решение о необходимости вооруженного вмешательства. Но он хотел заручиться согласием других социалистических стран и особенно Югославии. Слишком много энергии Хрущев затратил на нормализацию отношений с этой страной, чтобы вновь потерять надежду на вхождение Югославии в лагерь социалистических стран. Кроме того, надо было найти таких видных политических деятелей Венгрии, которые согласились бы возглавить новое правительство и обновленную коммунистическую партию. Н. С. Хрущев и Маленков вылетели в Румынию и быстро достигли согласия на вмешательство в дела Венгрии. Из Бухареста Хрущев решил лететь к Тито на Брионские острова. Погода оказалась нелетной, но он слишком спешил, чтобы считаться с погодой. Позднее он вспоминал: "…Я много летал, всю войну самолетом пользовался и после войны, но в таких тяжелых переплетах перелета я никогда не был. Самолетом управлял очень опытный летчик – генерал Цыбин, и он тоже доложил, что условия очень тяжелые… Мы летели на Брионские острова, оборудования никакого не было, это примитивный, военного времени аэродром, да и наш самолет не был вооружен радиолокационным оборудованием. Но здесь уже мастерство тов. Цыбина дало ему возможность, и он благополучно приземлился. Тут же нас ожидал автомобиль, мы пересели с самолета в автомобиль и поехали к пристани, чтобы на катере поехать на остров Бриони, где находился тов. Тито… Мы приехали на остров Бриони. Там нас уже ожидал маршал Тито, он нас радушно принял… Приехали мы в Бриони, где размещался Тито, и доложили ему, зачем мы приехали, и поставили перед ним вопрос, как мы его понимали и как мы хотели его решить… Как быть? Я ожидал, что нам придется сложную атаку выдержать со стороны Тито и более сложную в сравнении с тем, как эти вопросы обсуждали с польскими товарищами. И тут мы неожиданно были приятно поражены, Тито сказал, что абсолютно правильно и надо немедленно пустить в дело войска, оказать помощь Венгрии и разгромить контрреволюцию. Начал горячо доказывать необходимость этого мероприятия. Следовательно, весь наш заряд, который мы готовили, ожидая, что будет какое-то сопротивление и поэтому будет необходимо нам доказывать, а может сложиться и так, что мы уедем, не договорившись до единого понимания, и это еще больше осложнило бы наше положение, – весь наш заряд копили зря, и вдруг мы получили такое полное признание и поддержку и, даже я бы сказал, такое подталкивание на быстрые и решительные действия в этом вопросе" [102] .
В это самое время группа видных венгерских коммунистов во главе с Яношем Кадаром, Анталом Апро и Ференцем Мюннихом дала согласие образовать в противовес правительству Имре Надя новое Революционное рабоче-крестьянское правительство Венгрии. Договоренность с Тито снимала последние колебания. Хрущев с согласия других членов Президиума ЦК приказал немедленно подавить восстание в Будапеште. Г. Жуков планировал военные действия против восставших в свойственной ему стратегической манере – массированное применение танков и артиллерии, а также мотомеханизированных и пехотных подразделений. Силы были настолько неравны, что восстание было быстро подавлено. Часть членов правительства Имре Надя бежала из страны. Кардинал Венгрии Миндсенти, принимавший активное участие в восстании, нашел приют в американском посольстве, где он потом жил безвыездно много лет. Имре Надь и некоторые из его сподвижников укрылись в югославском посольстве. Имре Надь обратился к Югославии с просьбой о политическом убежище. Тито, узнав об этом, решил удовлетворить его просьбу. Посольство заручилось согласием местных советских военных властей, несомненно, не без участия членов советского руководства, разрешить проезд автобуса с венгерскими политиками в Югославию. Тем не менее автобус, в котором находился Имре Надь, был задержан, а сам он арестован. Через два года Имре Надь, содержавшийся под стражей на территории Румынии, был расстрелян без проведения открытого суда. Это была неоправданная жестокость, вместе с вероломством. Тито был возмущен. Он поручил послу Югославии в Москве провести немедленные переговоры об освобождении Имре Надя. Посол Мичунович встретился с Хрущевым, но тот не желал вести какие-либо переговоры о судьбе политика. В городе Дуле Тито произнес свою известную речь, в которой обвинил советских руководителей в вероломстве и назвал их всех "сталинистами". Эта речь вызвала замешательство и гнев в Кремле. Уже в 1977 году Велко Мичунович выпустил в Загребе исключительно интересную книгу "Московский дневник", которая была переведена и издана во всех крупных странах Запада [103] . Мичунович подробно записал содержание очень резкого разговора, который произошел у него в Кремле с Хрущевым, Молотовым, Маленковым и Булганиным. Однако после этого грубого разговора Хрущев предложил Мичуновичу подвезти его к югославскому посольству на машине и спустя некоторое время в переулке, где располагалось югославское посольство, под шум включенного мотора в морозную ноябрьскую ночь он беседовал с Мичуновичем, пытаясь доказать ему большой вред той позиции, которую неожиданно для Хрущева занял И. Б. Тито. Въезд и выезд из переулка были перекрыты машинами КГБ, так что Хрущев и Мичунович могли разговаривать несколько часов. Но Тито не изменил своей позиции, и советско-югославские отношения опять сильно ухудшились.
Венгерские события вызвали противоречивую реакцию в мировом коммунистическом движении. Многие коммунисты в Западной Европе были не согласны с действиями Советского Союза во время венгерского кризиса. Так, например, вскоре после событий в Будапеште известный французский певец Ив Монтан, в то время весьма сочувствовавший СССР, во время личной беседы с Н. С. Хрущевым в Москве выразил сомнение в необходимости подавления советскими войсками движения в Венгрии.
"Хрущев возразил ему: "Мы спасаем социализм от контрреволюции!"
На это Монтан спросил:
– Но Тито вы тоже сочли когда-то контрреволюционером и предателем.
– Ошибки прошлого, – ответил Хрущев.
– А в настоящем не может быть ошибок?
– Наша армия оказалась в Будапеште, потому что венгры позвали на помощь, – продолжал настаивать Хрущев.