"Дэда-эна" – "родной язык" – детский учебник. По этой книге изучали грузинский язык и письмо многие поколения грузин.
Ефрем Сирин (IV в.) – христианский духовный писатель, автор церковных песнопений.
"Здесь в чаше омывал десницу…" – речь идет о древнем грузинском обряде, сопровождавшем принесение присяги.
Зезва – грузинский военачальник и народный герой.
"Зураб, тебе страдать доколе?" – строка из народной песни. Имеется в виду легенда о Сурамской крепости. По преданию, эту крепость удалось достроить только после того, как жестокий феодал принес богу жертву, замуровав в фундаменте твердыни крестьянского отрока Зураба.
Зурна – восточный духовой инструмент, издающий резкий звук.
"Иав-нана, вардо-нана!" – припев колыбельной песни, вроде "баюшки-баю!"
Ираклий – грузинский царь Ираклий II, жизнь которого прошла в многочисленных войнах с внешними врагами Грузии.
Искандер – Александр Македонский, прозванный Великим (356 – 323 г. г. до н. э.).
Каджи – мифические существа, олицетворяющие злое начало.
Како – герой поэмы Ильи Чавчавадзе "Разбойник Како".
Калифы – арабские властители, стоявшие во главе военно-теократического государства, достигшего расцвета в IX веке нашей эры.
Каппадония – область восточной, гористой части Малой Азии.
Карталиния – восточная часть Грузии, куда входит составной частью Горийский район.
Картли – древнее название Грузии, в наши дни – Восточная Грузия.
Катехизис – систематическое изложение в вопросах и ответах христианского вероучения.
Ках – житель Кахетви, одной из восточных областей Грузии.
Кизилбаш – "красная голова" – прозвище иранских воинов.
Крцаниси – предместье Тбилиси. В 1775 году здесь произошел бой между грузинами я иранскими войсками, наступавшими на столицу Грузии.
Лечак – часть женского головного убора из тюля и кружев.
Лиахва – бурная река, впадающая в Куру около г. Гори.
Лило – селение около Тбилиси.
Мацонщики – продавцы особо приготовляемого в Грузии кислого молока.
Мачабели – грузинская княжеская фамилия.
Мествире – волынщик.
Миндиа – грузинский народный герой.
Митридат (около 135 – 65 г. г. до н. э.) – понтийский царь, оспаривавший у Рима господство над Передней Азией.
Молешот – физиолог, представитель материалистического мировоззрения (1822 – 1893).
Моурав – управитель. В данном случае "великий моурав" – Георгий Саакадзе.
Палаван – выдающийся силач, борец, выступавший обычно на состязаниях в дни народных празднеств.
Пирал – человек, бежавший в леса и боровшийся против социальной несправедливости.
Помпеи (106 – 47 г. г. до н. в.) – римский военачальник, нанесший поражение Митридату Понтийскому.
Саакадзе – крупнейший грузинский военачальник и политический деятель начала XVII века, поставивший себе целью сломить могущество феодалов и создать сильную Грузию, объединенную под властью царя.
Саба-Сулхан – известный грузинский писатель Саба-Сулхан Орбелиани (1658 – 1725), автор книги "Мудрость лжи", ездивший с дипломатической миссией к французскому королю Людовику XIV.
"Семь сестер и братьев в хате…" – считалось, что "батонеби" – семь.
Сопром – грузинский писатель-народник Сопром Мгалоблишвили.
Сосело – ласкательное от имени Иосеб (Иосиф).
Ствири – грузинский народный инструмент вроде волынки.
Тархун – острая съедобная травка.
Торня – глиняная печь, врытая в землю, предназначенная для выпечки тонко раскатанного грузинского хлеба.
"Точу, точу тебя до блеск а…" – строки из грузинской песни о серпе, которую поют во время жатвы.
Уплос – по преданию, родоначальник грузинского народа.
"Урмули" – аробная песня.
Хевисбер – старшина рода у грузин-горцев.
Хетты – предки грузин; могущественный народ, обитавший во втором тысячелетии до нашей эры в Передней Азии.
"Цангала" – хоровая танцевальная песня.
Цицишвили – грузинская княжеская фамилия.
"Чилики" – детская игра.
Чингис-хан (1160 – 1227) – монгольский завоеватель, объединивший под своей властью огромные территории Азии и Европы.
Чоигури – грузинский струнный инструмент, отдаленно напоминающий балалайку.
Чоха – грузинская верхняя длиннополая одежда с широкими рукавами и газырями.
Чусты – род обуви, обтягивающий ногу, как перчатка.
Шалва Ахалцихели – грузинский военачальник.
Стихи молодого Сталина
Луне
Плыви, как прежде, неустанно
Над скрытой тучами землей,
Своим серебряным сияньем
Развей тумана мрак густой.К земле, раскинувшейся сонно,
С улыбкой нежною склонись,
Пой колыбельную Казбеку,
Чьи льды к тебе стремятся ввысь.Но твердо знай, кто был однажды
Повергнут в прах и угнетен,
Еще сравняется с Мтацминдой,
Своей надеждой окрылен.Сияй на темном небосводе,
Лучами бледными играй
И, как бывало, ровным светом
Ты озари мне отчий край.Я грудь свою тебе раскрою,
Навстречу руку протяну
И снова с трепетом душевным
Увижу светлую луну.
Иверия. 1895. № 123 (на груз. языке).
Поэту, певцу крестьянского труда, Князю Рафаэлу Эристави
Когда крестьянской горькой долей,
Певец, ты тронут был до слез,
С тех пор немало жгучей боли
Тебе увидеть привелось.
Когда ты ликовал, взволнован
Величием своей страны,
Твои звучали песни, словно
Лились с небесной вышины.
Когда, Отчизной вдохновленный,
Заветных струн касался ты,
То, словно юноша влюбленный,
Ей посвящал свои мечты.
С тех пор с народом воедино
Ты связан узами любви,
И в сердце каждого грузина
Ты памятник воздвиг себе.
Певца Отчизны труд упорный
Награда увенчать должна:
Уже пустило семя корни,
Теперь ты жатву пожинай.
Не зря народ тебя прославил,
Перешагнешь ты грань веков,
И пусть подобных Эристави
Страна моя растит сынов.
Иверия. 1895. № 203 (на груз. языке).
* * *
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.А в песне его, а в песне -
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли.Сказали ему: "Проклятый,
Пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!"
Иверия. 1895. № 218 (на груз. языке).
Известен другой перевод этого стихотворения, принадлежащий Ф.И. Чуеву (См.: Чуев Ф. Молотов: Полудержавный властелин. М., 2002. С. 314):
Он бродил от дома к дому,
словно демон отрешенный,
и в задумчивом напеве
правду вещую берег.
Многим разум осенила
эта песня золотая,
и оттаивали люди,
благодарствуя певца.Но очнулись, пошатнулись,
переполнились испугом,
чашу, ядом налитую,
приподняли над землей
и сказали: – Пей, проклятый,
неразбавленную участь,
не хотим небесной правды,
легче нам земная ложь.
* * *
Когда луна своим сияньем
Вдруг озаряет мир земной
И свет ее над дальней гранью
Играет бледной синевой,Когда над рощею в лазури
Рокочут трели соловья
И нежный голос саламури
Звучит свободно, не таясь,Когда, утихнув на мгновенье,
Вновь зазвенят в горах ключи
И ветра нежным дуновеньем
Разбужен темный лес в ночи,Когда беглец, врагом гонимый,
Вновь попадет в свой скорбный край,
Когда, кромешной тьмой томимый,
Увидит солнце невзначай, -
Тогда гнетущей душу тучи
Развеют сумрачный покров,
Надежда голосом могучим
Мне сердце пробуждает вновь.Стремится ввысь душа поэта,
И сердце бьется неспроста:
Я знаю, что надежда эта
Благословенна и чиста!
Иверия. 1895. № 234 (на груз. языке).
Утро
Раскрылся розовый бутон,
Прильнул к фиалке голубой,
И, легким ветром пробужден,
Склонился ландыш над травой.Пел жаворонок в синеве,
Взлетая выше облаков,
И сладкозвучный соловей
Пел детям песню из кустов:"Цвети, о Грузия моя!
Пусть мир царит в родном краю!
А вы учебою, друзья,
Прославьте Родину свою!"
Иверия. 1995. № 280 (на груз. языке).
Известен другой перевод этого стихотворения:
Рядом с фиалкой-сестрой
Алая роза раскрылась.
Лилия тоже проснулась
И ветерку поклонилась.
В небе высоко звенели
Жаворонка переливы,
И соловей на опушке
Пел вдохновенно, счастливо:
"Грузия, милая, здравствуй!
Вечной цвети нам отрадой!
Друг мой, учись и Отчизну
Знаньем укрась и обрадуй".
(Громов Е.С. Сталин: искусство и власть. М., 2003, С. 27; РГАСПИ, Ф. 558, Д. 669, Л. 46-47).
* * *
Постарел наш друг Ниника,
Сломлен злою сединой.
Плечи мощные поникли,
Стал беспомощным герой.Вот беда! Когда, бывало,
Он с неистовым серпом
Проходил по полю шквалом -
Сноп валился за снопом.По жнивью шагал он прямо,
Отирая пот с лица,
И тогда веселья пламя
Озаряло молодца.А теперь не ходят ноги -
Злая старость не щадит…
Все лежит старик убогий,
Внукам сказки говорит.А когда услышит с нивы
Песню вольного труда,
Сердце, крепкое на диво,
Встрепенется, как всегда.На костыль свой опираясь,
Приподнимется старик
И, ребятам улыбаясь,
Загорается на миг.
Квали. 1896. № 32 (на груз. языке).
Рассказы современников о Сталине
Д. Гогохия
На школьной скамье
Город Гори с юга и запада омывают Кура и Лиахва.
Он окружен плодовыми садами. В городе возвышаются развалины древней крепости – памятника Средневековья.
В старом Гори было около восьми тысяч человек населения, много церквей, лавок, духанов и на весь тогдашний уезд четыре учебных заведения: городское четырехклассное училище, духовное четырехклассное, учительская семинария и женская прогимназия.
В этом городе в семье сапожника Виссариона Джугашвили в 1879 году родился мальчик, которому дали имя Иосиф.
В 1890 году, поступив в горийское духовное училище, я впервые встретился с одиннадцатилетним Иосифом Джугашвили.
Предметы у нас проходились на русском языке, и лишь два раза в неделю преподавали грузинский язык.
Я, будучи уроженцем Мингрелии, произносил грузинские слова с акцентом. Это дало повод ученикам смеяться надо мной.
Иосиф же, наоборот, пришел мне на помощь.
Скромный и чуткий, он подошел ко мне и сказал:
– Ну, давай я буду учиться у тебя мегрельскому языку, а ты у меня грузинскому.
Это движение души товарища сильно растрогало меня.
Не одна только скромность отличала Иосифа. Большие способности и любознательность выделяли его среди учеников.
Обычно он был серьезен, настойчив, не любил шалостей и озорства. После занятий спешил домой, и всегда его видели за книгой.
Дядя мой, Виссарион Гогохия, в квартире которого я поселился, переехал в дом Кипшидзе. Здесь же, во дворе, жил Иосиф с матерью.
Их комната имела не более девяти квадратных аршин и находилась около кухни. Ход – со двора прямо в комнату, ни одной ступени. Пол был выложен кирпичом, небольшое окно скупо пропускало свет. Вся обстановка комнаты состояла из маленького стола, табуретки и широкой тахты, вроде нар, покрытой "чилопи" – соломенной циновкой.
Мать Иосифа имела скудный заработок, занимаясь стиркой белья и выпечкой хлеба в домах богатых жителей Гори. За комнату надо было платить полтора рубля в месяц, но не всегда удавалось скопить эти полтора рубля.
Тяжелая трудовая жизнь матери, бедность сказывались на характере Иосифа. Он не любил заходить к людям, живущим зажиточно. Несмотря на то, что я бывал у него по нескольку раз в день, он поднимался ко мне очень редко, потому .что дядя мой жил по тем временам богато.
Отец Иосифа – Виссарион – проводил весь день в работе: шил и чинил обувь.
За что ни брался Иосиф, все усваивал глубоко и основательно.
На подготовку к урокам у него уходило очень мало времени.
Благодаря своей исключительной памяти он, внимательно слушая педагога, запоминал урок и не нуждался в повторении.
Свободное от занятий время уходило на чтение книг. Он перечитал все, что было в школьной библиотеке, – произведения грузинских и русских классиков, – и по своему развитию и знаниям стоял намного выше своих школьных товарищей.
Это дало основание назначить ему одному ежемесячную стипендию.
Горийское духовное училище мы окончили в 1894 году. На выпускных экзаменах Иосиф особенно отличился. Помимо аттестата с круглыми пятерками, ему выдали похвальный лист, что для того Бремени являлось событием из ряда. вон выходящим, потому что отец его был не духовного звания и занимался сапожным ремеслом.
Осенью того же 1894 года мы приехали в Тифлис – впервые в нашей жизни очутились в большом городе.
Нас ввели в четырехэтажный дом, в огромные комнаты общежития, в которых размещалось по двадцати-тридцати человек.
Это здание и было тифлисской духовной семинарией.
Жизнь в духовной семинарии протекала однообразно и монотонно. Вставали мы в семь часов утра. Сначала нас заставляли молиться, потом мы пили чай, после звонка шли в класс. Дежурный ученик читал молитву "Царю небесный", и занятия продолжались с перерывами до двух часов дня. В три часа – обед, в пять часов вечера – перекличка, после которой выходить на улицу строго запрещалось.
Позже вели на вечернюю молитву, в восемь часов пили чай, затем расходились по классам – готовить уроки, а в десять часов – по койкам, спать. Мы чувствовали себя как бы в каменном мешке.
Ученики не имели права обсуждать свои нужды и запросы.
Все, что преподавалось, якобы означало непреложную истину.
Горе любопытному и любознательному! Сомнениям не должно было быть места. Критические суждения о явлениях природы, о страницах священного писания считались кощунством.
Инспектор Абашидзе строго и придирчиво следил за пансионерами, за их образом мыслей, времяпрепровождением и, кроме того, позволял себе производить обыски. Обыскивал нас и наши личные ящики.
Семинарская атмосфера тяготила Иосифа Джугашвили. Он сразу понял, что преподаваемые в семинарии предметы не могут удовлетворить человека развитого.
Он жаждал знать основы всего происходящего в мире, доискивался до первопричины, добивался ясного понимания вопросов, на которые семинарский курс не давал ответа.
Иосиф не терял времени и энергии на усвоение легенд из священного писания и уже с первого класса стал интересоваться светской литературой, общественно-экономическими вопросами.
В этом ему помогали ученики старших классов. Узнав о способном и любознательном Иосифе Джугашвили, они стали беседовать с ним и снабжать его журналами и книгами.
За год Иосиф настолько политически развился, вырос, что уже со второго класса стал руководить группой товарищей по семинарии.
Сталин самостоятельно составил план работы кружка и проводил с нами беседы. Однако вести кружок в стенах семинарии почти не представлялось возможным. Инспектор Абашидзе установил строгую слежку. Он чувствовал, что где-то что-то завелось, что молодежь, кроме священного писания, занимается еще чем-то иным, и нам пришлось подумать о месте сбора.
По предложению Иосифа, была снята комната за пять рублей в месяц под Давидовской горой. Там мы нелегально собирались один, иногда два раза в неделю в послеобеденные часы – до переклички.
Иосиф жил в пансионе, и денег у него не было, мы же получали от родителей посылки и деньги на мелкие расходы. Из этих средств платили за комнату.
Члены кружка были отобраны самим Иосифом по надежности и конспираторским способностям каждого.
Среди семинаристов были доносчики, которые сообщали инспектору Абашидзе о настроениях и занятиях учеников и в особенности Иосифа Джугашвили.
В кружке Иосиф читал нам произведения Игнатия Ниношвили, разъяснял теорию Дарвина о происхождении человека, а к концу года мы перешли к чтению политической экономии и отрывков из книг Маркса и Энгельса.
Мы следили также за сообщениями и дискуссиями на страницах газеты "Квали". Задавали Иосифу вопросы, и он разъяснял нам все просто, ясно, четко.
Иосиф не ограничивался устной пропагандой идей Маркса – Энгельса. Он создал и редактировал рукописный ученический журнал на грузинском языке, в котором освещал все спорные вопросы, обсуждавшиеся в кружке и на страницах "Квали".
Наш семинарский журнал представлял собою тетрадь страниц в тридцать. Журнал выходил два раза в месяц и передавался из рук в руки.
В этот период Иосиф был всецело поглощен политической литературой, но на покупку книг у него не было денег. И вот на помощь опять приходит его великолепная память. Он ходил к букинистам, останавливал взгляд свой на интересующей его книге, раскрывал ее и, пока букинист возился с покупателями, вычитывал и запоминал нужные ему места.
Революционное настроение среди семинаристов росло и крепло.
Споры и диспуты становились явлением обыденным. Рукописный журнал, печатная политическая литература и "Квали" заполняли карманы членов кружка.
Все это не могло пройти незамеченным. Инспектор Абашидзеусилил слежку, и нам стало труднее ускользать от наблюдения его прислужников.
Однажды вечером, когда мы готовили уроки, в классе неожиданно появился Абашидзе. Не найдя ничего предосудительного в ящиках, он стал обыскивать учеников.
На той же неделе после тщательного обыска инспектор нашел у Иосифа исписанную тетрадь со статьей для нашего рукописного журнала.
Абашидзе не замедлил выступить с материалом на заседании совета семинарии. В результате мы получили двойки по поведению и последнее предупреждение.
Беседы в кружке и постоянные дискуссии отражались на наших семинарских занятиях. Однако Иосиф, не затрачивая особых усилий, с легкостью перешел в следующий класс. Но успех этот не обманул начальство семинарии. Свирепый монах Абашидзе догадывался, почему талантливый, развитой, обладавший невероятно богатой памятью Джугашвили учится на "тройки". Он снова поднял этот вопрос на заседании совета семинарии, обрисовал наше увлечение политическими вопросами, охарактеризовал главенствующую роль Джугашвили во всем этом и добился постановления об исключении его из семинарии.