Иосиф Прут не собирался писать мемуары, говоря: "Это удел стариков, а я еще способен сочинять пьесы и сценарии".
Но все-таки книга получилась - книга яркая, дерзкая, иногда откровенно эпатажная! Читатель найдет в ней в полном смысле слова "портрет века" - со всеми его достоинствами и недостатками, встретится на ее страницах со множеством интереснейших личностей (а среди них Лев Толстой, Владимир Маяковский, Юрий Олеша, Семен Буденный, Федор Шаляпин, Леонид Утесов, Любовь Орлова, Юрий Завадский, Пабло Пикассо), а кроме того, не раз от души рассмеется - ведь Иосиф Прут недаром считался одним из самых остроумных людей своего времени!
Дизайн серии Е. Вельчинского.
Художник Н. Вельчинская.
Подготовка текста Е. Е. Черняк.
Содержание:
-
Иосиф Прут - НЕПОДДАЮЩИЙСЯ - О многих других и кое-что о себе 1
-
Вместо предисловия 1
-
Я - ростовчанин: "хорошенькое" начало… 2
-
Моя родословная 2
-
Деды 4
-
Второе рождение 7
-
Первый приезд в Россию 7
-
Лидия Русланова 7
-
Вновь на родине 10
-
Максим Горький 13
-
Накануне войны 1914 года 13
-
Эколь Нувэль 14
-
Перед возвращением на родину 16
-
Еду в Россию 18
-
Двадцатые годы 20
-
Я прихожу в кино 21
-
Юрий Завадский 24
-
Мой театр 27
-
Алексей Попов 28
-
Анатолий Васильевич Луначарский 32
-
Старики 34
-
Николай Охлопков 36
-
Исаак Бабель 37
-
О двух Соловьевых и Борисе Корнилове 39
-
Эрдманы 42
-
Сергей Герасимов 43
-
Исаак Дунаевский 44
-
Маленькие истории 46
-
Великая Отечественная 47
-
После войны 53
-
Иван Козловский 54
-
Сергей Михалков 54
-
Эммануил Казакевич - и Вениамин Рискинд 54
-
Александр Фадеев 55
-
Константин Симонов, - Евгений Долматовский - и Михаил Светлов 56
-
Встречи со школьными друзьями 56
-
Константин Гратцос - И "Свадьба века" 62
-
Дядя Лёля Леонидов, - Пабло Пикассо и Марк Шагал 65
-
И еще о других 65
-
Иллюстрации 67
-
-
Примечания 67
Иосиф Прут
НЕПОДДАЮЩИЙСЯ
О многих других и кое-что о себе
Моей дорогой жене Леночке посвящается
Вместо предисловия
Упомяну о выступлении на своем девяностолетии в Центральном Доме литераторов в Москве:
- Дорогие товарищи! Так как в зале большинство из присутствующих - самые близкие мои друзья, прошу не ждать от меня выспренной, сугубо официальной, торжественной речи. Я буду говорить с вами, как обычно, просто и кратко.
Итак: я должен быть занесен в Книгу рекордов Гиннесса! Почему? Да потому, что три фильма, поставленные по моим сценариям, получили Сталинскую, извините, Государственную премию, а я - автор - не получил…
В энциклопедическом словаре 1980 года я - в отличие от многих из вас - упомянут дважды: первый раз, как левый приток Дуная, второй, как учебное судно Черноморского флота, поддержавшее взбунтовавшийся броненосец "Потемкин". Но вы не волнуйтесь: на "Пруте" восстание было подавлено.
Таким образом, в энциклопедическом словаре 1980 года нет фамилии драматурга Прута. Правда, там, скажем, нет и слова "красота", имеющего прямое отношение к моей внешности, равно как нет и слов "честность", "порядочность", которые хотя, быть может, в небольшом количестве, но все-таки имеются в моей биографии.
Не удостоен я и звания Героя Советского Союза (за слишком острый язык), хотя отметить это обязательное, по их мнению, событие уже готовились однополчане - свидетели моего (не буду скромным) подвига. Правда, получил я, считаю, не менее почетную медаль "За боевые заслуги"…
К слову, предупреждаю: сегодня банкета не ждите! И не потому, что у меня на него нет денег: специально отложил для такого мероприятия персональную пенсию - сто сорок рэ. Просто - передумал!
Спросите: почему? Отвечу: когда мне стукнуло восемьдесят, я устроил для всех вас чудесный ужин в ЦДРИ и в ЦДЛ. Сделано это было потому, что я точно знал: после такой выпивки и закуски вы обязательно припретесь на мое девяностолетие! Как видите: не ошибся! Вы все - здесь!
А нынче прием для вас устраивать нет никакого смысла, потому что, когда я буду отмечать свои сто лет, в этом зале из присутствующих, пожалуй, никого не будет… Так зачем мне кормить вас сегодня?! Обойдетесь!
Начну же с приезда в Москву представителя швейцарской прессы корреспондента "Газетт де Лозанн" - Шарля Анри Фавро и моей встречи с ним. И нашего обеда в ресторане Центрального Дома литераторов, куда я его пригласил. И моих рассказов о детстве, отрочестве, юности, проведенных на юге Гельветической республики - в романской ее части. О моей тамошней родне, моих школьных товарищах, в общем - о моей жизни. Я не знал, что Фавро все так подробно записал, возможно, уже тогда у него был портативный магнитофон, которого я не заметил…
В результате после возвращения Фавро в Швейцарию, "Газетт де Лозанн" поместила ряд его очерков, посвященных пребыванию в Москве, - о посещениях театров, музеев, о встречах и других впечатлениях в нашей столице. Большое место было уделено и разговорам со мной. Шарль Анри прислал мне вырезки, а затем пришло письмо от моего дорогого друга Фернана Трамбле. Оно начиналось словами:
Да, я, нижеподписавшийся, подтверждаю, что весной 1915 года мой соученик и ровесник, четырнадцатилетний хулиган из России по имени Жозеф, а по фамилии Прут разбил мне нос, держа в кулаке какой-то металлический предмет, оказавшийся впоследствии карманными часами. Этот грубый поступок, однако, не нарушил нашу крепкую дружбу, потому что сначала я трахнул Прута по затылку, и уже после этого он стукнул меня. Поэтому я счастлив, узнав из газет, что мой школьный товарищ жив и здоров, и буду еще более счастлив, если смогу его обнять - либо на швейцарской земле, либо на территории СССР.
Не помню точно, в разговоре ли с Фавро в его первый приезд в Москву, либо в интервью кому-то из Швейцарии я рассказал о случае на фронте, когда швейцарская песенка спасла мне жизнь…
Дело было ночью. Надо было узнать, что происходит в стане фашистов. Еще днем я наметил себе путь: на возвышенности стоял стог сена. "Вот, - думаю, - ползком в темноте доберусь до этого стога и за ним увижу, что творится у немцев".
Добавлю: происходило это в последние месяцы войны на немецкой территории.
Наступила темная ночь. Я благополучно добрался до стога сена, встал во весь рост… и вдруг слышу: "Верда?!" ("Кто идет?!"). В это мгновение в голове пронеслась мысль: "Провоевать всю четырехлетнюю войну, остаться живым и так нелепо в конце этой войны погибнуть!.." Бог, а я верю в его существование, меня спас. Я словно услышал его приказ: "Пой по-немецки!"
И я запел: "Майн фатер ист оф ан Аппензелер, ан Аппензелер, ан Аппензелер!"
Немец, услышав тирольскую песню и подумав, что перед ним - пьяный, проворчал: "Гей ду шлафен, ду, ду мехайен…" ("Иди спать, ты - дурак…")
Я тихо-тихо попятился и вернулся к своим.
Эту историю я и рассказал кому-то из корреспондентов, тот опубликовал ее в швейцарской газете.
Вскоре в Союз писателей пришел толстый пакет, который мне вручили. Адрес был такой: "Россия, Москва, писателю Иосифу Пруту". Представьте себе, дошло!..
Когда я вскрыл пакет, вначале ничего не понял: там находились листы, испещренные подписями. Потом я заметил вверху одного из листов слова: "Мы счастливы, господин Иосиф Прут, что наша национальная песня спасла вам жизнь, потому что наши отцы тоже из Аппензеля!" Далее следовали подписи жителей этого района Швейцарии.
В том, что Бог есть, я убеждался неоднократно. Он был со мной! Недаром, становясь суеверными на войне, мои подопечные и разведчики сопредельной части старались находиться поближе ко мне.
Не стану распространяться о многократных случаях, имевших место в разные периоды моей жизни. Приведу лишь еще пример из Великой Отечественной.
Во время затяжных боев местного значения, в момент затишья между артобстрелами я прилег вздремнуть. На стене землянки висели ходики. Возле двери сидел вестовой Рамазан.
Сплю и вижу совершенно явственно, что дверь открывается и входит моя мама, о которой я ничего не знал более тридцати лет!
Мама поманила меня рукой… и вышла. Часы показывали пять вечера.
Я открыл глаза, понимая, что видел сон. Но на часах было ровно пять!..
Сел на топчане, оглядел землянку и, осознавая, что могу показаться сошедшим с ума, спрашиваю Рамазана:
- Кто сейчас входил?
- Начальник! Кто может войти, если я тут сижу и вы спите?!
- Моя мама… Она только что открывала дверь!
- Да Господь с вами! Раз я тут - мышь не пробежит! И мама ваша далеко, как вы рассказывали. Не волнуйтесь! На войне всякое может привидеться… - стал уговаривать меня солдат, полагая, что я немного "тронулся".
Понимая совершенную абсурдность своих действий, я тем не менее надеваю сапоги, набрасываю на плечи шинель и говорю Рамазану:
- Пойдем со мной!
Тот посмотрел на меня как на больного, спорить не стал, и мы оба вышли из землянки.
Я направился к большому дереву, словно оно меня притягивало. За деревом послышался хруст веток.
Сознавая, что схожу с ума, иду вперед, огибаю дерево, убежденный, что сейчас увижу маму…
И тут раздается резкий свист летящего снаряда. Взрыв…
Когда рассеялся дым, мы с Рамазаном увидели на том месте землянки, где несколько минут назад покоилась моя голова, огромную воронку.
Как после этого не верить в Бога или иную, с другим названием, сверхъестественную силу?! Причем случаю этому был живой свидетель!
Вот почему солдаты меня не только любили, хотя я и не давал им поблажки, был строгим начальником. Они считали меня своим талисманом!
Кроме Вити Шорникова, я всех привел домой живыми…
Много лет тому назад в газете "Вечерняя Москва" выступал мой коллега - писатель Георгий Гулиа.
Он создал в этом печатном органе рубрику, которую назвал "Рассказы моих друзей", где, ссылаясь на истинных авторов, пересказывал услышанные им забавные "Интересные истории".
Не последнее место в этих "рассказах со слов очевидцев" было отведено моей скромной персоне.
Позже некоторые из моих советских коллег стали пользоваться эпизодами моей жизни, желая познакомить читателя с "интересной историей". Не обходилось и без курьезов, когда интерпретатор путал события, имена, да подчас умудрялся приписывать авторство самому себе.
Мои же швейцарские коллеги поступили со мной куда гуманнее. Они задали мне вопрос: "Почему не пишешь мемуары?" И, чтобы подтолкнуть меня на этот смелый шаг, подарили мне диктофон.
Первый такой агрегат преподнес Жан-Пьер Лаубшер - от Общества писателей Женевы, членом-корреспондентом которого я состою.
Через пару лет, убедившись в том, что Иосиф Прут остается "неподдающимся", сделал повторную попытку известный журналист Рожэ Д’Ивернуа. Он к тому времени написал обо мне в своей книге и в ряде газетных статей, многое знал из моей биографии, а также неоднократно слышал мое утверждение о том, что "писание мемуаров - удел стариков, а я еще способен сочинять пьесы и сценарии!"
Несмотря на это, Рожэ все-таки подарил мне диктофон - портативный и удобный, в надежде пробудить этой механической игрушкой мое монотворчество.
Надо знать, что к технике я не питаю приязни: по сей день пишу простым карандашом (чем, естественно, раздражаю и машинистку, и мою жену, которым приходится разбирать эти каракули!).
Но некоторое время спустя еще кто-то из моих швейцарцев снова настойчиво презентовал мне очередной диктофон (на сей раз уже карманный) с категорической просьбой, когда я начну что-либо рассказывать, только нажать кнопку. Однако и это не сдвинуло меня с места по части писания мемуаров.
Тогда моя жена - Елена Черняк - журналистка и драматург, взялась излагать (действительно не совсем ординарные) события моей жизни в письмах к нашему дорогому другу - Рожэ Д’Ивернуа. Она тайком включала диктофон и, задавая разные вопросы, слушала мои рассказы. Должен честно сказать, Елена добилась многого (я имею в виду не качество, а количество: перепечатка с диктофонных лент составила более 200 страниц).
Когда жена показала мне огромную кипу бумаг и я разобрался в этом материале, то решил, что он может представить интерес для моих швейцарских друзей тоже и что все-таки стоит перевести его на французский язык.
Я это сделал и дал почитать мой опус доброму знакомому - известному женевскому издателю Леону Нажелю. От него получил следующий ответ:
Очень, Иосиф, любопытно, но… полный меланж! Вряд ли кто-либо сможет, прочитав это, разобраться в вашей биографии! Если вы приведете весь материал в нормальный вид, разобьете его на главы - одно название которых станет вызывать интерес; на последовательность событий - по годам, то получится рукопись большой и увлекательной книги, которую я с удовольствием выпущу в жизнь!
Такие теплые слова крупнейшего специалиста издательского дела и побудили меня наконец сдаться и уже не рассказывать жене, а самому взяться за перо… Однако излагать все хронологически мне показалось скучным…
Итак, я занялся мемуарами. При этом - отдаю дань мудрости моей жены, ее благородному терпению в нашей совместной жизни, ибо я - не конфета!
Я - ростовчанин: "хорошенькое" начало…
Знаменательное событие моего рождения произошло 5 ноября 1900 года по старому стилю, то есть за пятьдесят шесть дней до окончания XIX века.
Мои родители жили в Ростове-на-Дону, но повезли меня рождаться в соседний Таганрог: там жила и работала знаменитая акушерка, некая Фрума. Она принимала детей у всех женщин моей семьи и круга наших близких знакомых. Только она одна твердо знала, когда и кому надо рожать. Всякие споры по этому поводу, попытки доказать несвоевременность столь значительного события были абсолютно бесполезны: женщины рожали тогда, когда назначала Фрума. Как сие ни парадоксально, она ни разу не ошиблась!
Так, на 5 ноября в Таганрог была вызвана и моя дорогая мама. А ей в ту пору исполнилось всего восемнадцать лет.
На торжество появления нового члена семьи, первого внука или внучки, выехали оба деда, одна бабушка: дед Прут был вдовцом, тетя Аня - его двоюродная сестра, старая дева, богатая особа, жившая в Одессе. Она тогда переживала очередную жизненную неудачу: оперный бас, некий Сангурский, обещавший на ней жениться, слово не сдержал! Но тетя Аня - хорошая пианистка, - верная своему чувству, усиленно занималась изучением оперных клавиров, и в тот знаменательный момент как раз "сидела" на "Пиковой даме".
Она громогласно заявила, что, если моя мать родит мальчика - его должны назвать Германом! Коли появится девочка - Лизой!
Подкрепила тетя Аня свою просьбу обещанием: в случае выполнения ее условий внести на счет новорожденного ребенка тысячу рублей (деньги по тем временам огромные: корова стоила десять рублей!).
Начались роды. Я шел ногами. Так как они были предельно тонкими, Фрума безапелляционно заявила:
- Девочка!
После чего тетя Аня закричала:
- Лиза!
Но когда я, выходя, дошел до середины, Фрума, присмотревшись, поняла, что ошиблась. И уже более спокойно, но совершенно уверенно произнесла:
- Смотрите! Оказывается, мальчик.
- Герман! - воскликнула тетя Аня.
- Осип! - рявкнул дед Прут. - Так звали моего отца, так будут звать и моего внука.
- А Осипом зовут, между прочим, и моего дворника! - закричала тетя Аня. - Вот ему что, а не тысяча!
И при этом она мне, не совсем вышедшему из моей мамы, сунула большую полновесную дулю.
Таким образом, несмотря на то, что моя голова еще не покинула материнского чрева, я уже успел потерять одну тысячу рублей. Поэтому всю последующую жизнь стоически несу, терплю и мужественно переношу материальные потери. Спасибо тете Ане за своевременный урок!
Моя родословная
Совсем недавно, в перерыве работы над сценарием о Лефорте, который пишу вместе с моей Леночкой, я - составил свое генеалогическое древо.
У каждого человека имеются мать и отец, две бабушки и два дедушки, четыре прабабушки и четыре прадедушки, восемь прапрабабушек и восемь прапрадедушек… и так далее - до незапамятных времен. Исключением, вероятно, были первые люди, их, кажется, звали Адамом и Евой.
Из всей "вышестоящей" родни я отлично помню двух своих прабабушек: Анастасию Соломоновну Прут (урожденную Безчинскую) - бабку моего отца и Анну Лазаревну Итину (урожденную Собсович) - бабушку моей матери. Конечно же деда - Соломона Прута, бабушку Веру, деда Леона Аптекмана и мою дорогую маму - Франю (так звали ее в семье).
Бабушку Лизу - мать моего отца и его самого не мог знать, потому что бабушка Лиза умерла за семь лет до моего рождения, а папа скончался, когда мне было шесть месяцев и семь дней.
Далее прапрадедов я не дошел по той простой причине, что об остальных "пра-пра" ничего не знаю и рассказов о них не помню.
Знаю только, что все они - горцы. Около двух веков назад - на севере тогдашних Терских аванпостов - в предгорье Кавказа жило племя, которое в современных этнографических справочниках почему-то называется "горскими евреями". Хотя там были мусульмане, христиане и почитатели прочих религий. Все зависело от верования проникавших в селения этой горной глуши миссионеров…
Мои "пра-пра" были родом из аула Даргкох. Он и сейчас существует. На карте искать его надо на Северном Кавказе, где-то между теперешними городами Владикавказом, Бесланом и Нальчиком.
Ни одной из восьми моих прапрабабушек я не знал. Известно мне только имя Азы, которая родила мою прабабушку - Аню, будучи женой моего прапрадеда Собсо.