Натан Зархи добавил:
- Или что он любит кошек… Хотя, если любит кошек, значит, это хороший человек.
Через восемь лет, за месяц до смерти, Натан Абрамович, вспоминая этот разговор, сказал мне:
- А ведь, оказывается, Гитлер тоже любит кошек…
Я лично принял метод создания таких досье в моей дальнейшей практике. И если кто-либо из основных или второстепенных персонажей двадцати восьми художественных фильмов, поставленных по моим сценариям, публике все же запомнился - этим я обязан своему дорогому учителю, одному из "стаи славных" членов литотдела "Межрабпомфильма".
Вместе с ним - всем вам слава, мои дорогие коллеги!
На том же "Межрабпомфильме" в 1929-м была поставлена лента "Сто двадцать тысяч в год". Режиссер - родной дядя моей теперешней жены, Леночки, Григорий Черняк.
Этот немой фильм посвящался Палате мер и весов, которая боролась за точность во всем…
В задуманном мною сюжете некий инженер делал в расчете ошибку в один сантиметр, которая - в результате - оборачивалась ошибкой в 120 000 метров в год.
Фильм должен был быть комедийным, и я договорился с Игорем Ильинским, что он станет играть главную роль. Игорь тогда уже был популярным актером.
Я сдал сценарий. Получил за него огромную сумму: рублей 68 или даже 70! И на эти деньги поехал в Крым со своей приятельницей (тогда я еще не был женат!), чтобы провести там отпуск.
Гриша Черняк приступил к работе над режиссерским сценарием (фильмы в те годы делались быстро!)…
Когда я вернулся, в Большом зале Консерватории должна была состояться премьера. Этот кинотеатр носил название "Колосс".
Я пригласил на просмотр свою даму, говоря, что главную роль исполняет популярный и любимый ею актер.
Заняв оставленные нам места, я с вожделением стал ждать блаженной минуты, когда погаснет свет и появятся титры с именем автора.
Началось действие, но Ильинский не появлялся. Вместо него на экране предстала юная Верочка Марецкая. Она играла роль инженера… Все перипетии судьбы, предназначавшиеся мною, автором, мужчине - Игорю Ильинскому - были переложены на хрупкие плечи Веры Петровны. Если по сценарию у Ильинского была невеста, то в фильме у Марецкой появлялся жених и так далее… Словом, я впервые ощутил на себе "творческое видение" режиссера! Правда, картина имела немалый успех.
Выяснилось, что Юрочка Завадский уговорил Черняка вместо Ильинского снять в этой роли свою молодую жену. Кстати, на их свадьбе я был свидетелем, и Верочка была моей дорогой подругой.
Как я ни объяснял Ильинскому, что это "происки" режиссера и Юры Завадского, а не моя вина, он сильно обиделся. В отместку в одном из первых звуковых фильмов "Механический предатель" Ильинский уговорил сценариста Сашу Андриевского и режиссера Дмитриева прохвосту и жулику по фамилии Носов изменить фамилию на Прут… Так мы шутили в те годы.
К той же поре относится постановка на "Ленфильме" картины "Огонь". Режиссером моего сценария стал Марк Донской - впоследствии классик мирового кино. Сюжет сводился к тому, что один из отсталых народов Севера в поисках огня добирается до советского культурного центра и сбрасывает с себя зависимость от шакалов-купцов, которые этот маленький народ грабили.
Ответом на призыв к добровольному содействию нашим армии и флоту - организации общества, которым впоследствии стал ОСОАВИАХИМ - явился сценарий, тоже реализованный на "Ленфильме" режиссером С. Глаголиным - "Вставайте, мертвые!"
В страшные годы "ликвидации кулачества" я ездил на Дон в Епифань (местность, где некогда царь Петр I строил шлюзы для спуска флота к Азовскому морю). Был свидетелем невеселых событий, связанных с реализацией идеи социализма в деревне. Результатом творческой командировки стал фильм о крестьянском парне, не по своей вине попавшем под дурное влияние. Этот фильм 1931 года выпуска назывался "Человек из тюрьмы": первая постановка талантливого режиссера Сергея Бартенева.
Затем были фильмы "Лес", "Для вас найдется работа"; "Приказ адмирала Нельсона"…
Кинематографом в тридцатые годы руководил товарищ Шумяцкий, старый большевик, привыкший к партийной дисциплине и нелегальному положению. Меня он почему-то называл "Товарищ Илья" (сохранился документ, весьма интересно проливающий свет на то, как работалось над фильмом "Тринадцать"),
История эта в некотором роде драматичная. Ее Михаил Ромм довольно "мимолетно" затрагивает в своей книге…
Дело в том, что, несмотря на запрет в ту пору режиссерам писать сценарии, Михаил Ильич все-таки начал работать над сценарием "Командор" вместе с писателем Виктором Гусевым.
Тогдашний председатель Кинокомитета - Борис Захарович Шумяцкий - за это своеволие лишил Ромма права на дальнейшую режиссерскую работу в кино.
Михаил Ильич Ромм - талантливейший человек и талантливый режиссер - был очень огорчен таким решением.
Но случилось, как мне объяснил Шумяцкий, что "наверху" просмотрели зарубежный фильм "Потерянный патруль", и было спущено задание: создать фильм о наших, советских пограничниках.
Шумяцкий знал, что в двадцатые годы, сразу после окончания Гражданской, я был переведен служить в погранвойска в Среднюю Азию. Знал он и то, что я принимал участие в борьбе с басмачами, а потому сценарий предложили писать мне.
Борис Захарович внял моей категоричной просьбе разрешить Михаилу Ромму стать режиссером задуманного фильма. Без его участия работать над этой темой я отказался!..
Хочу уточнить для сегодняшнего читателя: после окончания Гражданской войны из отдельных частей Первой Конной армии были созданы кавалерийские отряды, которые в Средней Азии успешно боролись с самым страшным врагом советской власти - басмачеством. Басмачи делали все, чтобы восстановить власть бухарского эмира, не дать социализму дойти до сердец коренного населения.
Я уже упоминал о том, что со своим отрядом на 200 километров углубился в земли сопредельного государства, за что выслушал гневный нагоняй от Фрунзе.
Короче, фильм "Тринадцать" был снят. И до сих пор не сходит с экранов не только нашей страны. В парижском магазине "Космос" в отделе "Шедевры советского кино" мои друзья приобрели три моих фильма на видеокассетах. Кассеты - с французскими субтитрами (смею думать, если бы деятели Совэкспортфильма обратились к автору, то перевод диалогов на французский я сделал бы не худшим образом…). Создавались эти кассеты, естественно, без ведома и согласия автора!.. Итак, французы мне подарили кассету "Тринадцати"; швейцарская Синематека купила у нас фильмы "Тринадцать" и "Секретарь райкома"; а в одной сопредельной стране участок границы носит название "Тринадцатой заставы"…
В тридцатые годы я переехал в Ленинград. Это время отличают как подъем советского искусства, так и начало репрессий, гонения на все прогрессивное, что порой принимало трагикомический вид.
К примеру, "чистка" сотрудников на "Ленфильме". Такие "чистки" до войны проходили повсюду.
Леонида Трауберга "вычистили" потому, что его отец в Киеве при белых был редактором журнала.
Сергея Герасимова (при матери еврейке) - за то, что отец был священником.
Михаила Блеймана спросили:
- У вашего отца в Ростове дом был?
- Ну-у, б-был, - заикаясь, ответил Блейман.
- Вы уволены!
Со мной обошлись совсем коротко. Меня даже ни о чем не спросили, а протянули постановление, в котором значилось, что я уволен с киностудии "Ленфильм" "за разложение аппарата". Дальше, в скобках, написано одно слово: "Смех!"
Уволенные - на третий день - собрались у меня, чтобы играть в покер. Около полуночи раздался звонок в дверь. Мы поняли: пришли за нами…
Но это был Адриан Иванович Пиотровский - начальник сценарного отдела студии, которого уважали и любили за его эрудицию и доброжелательность. Он вошел и сказал, что все мы вновь восстановлены на работе: "Кому-то же надо писать сценарии и ставить фильмы?!"
История той карточной игры напомнила мне два забавных эпизода, происшедших в разные годы.
С нами дружил начальник Ленинградской ЧК Николай Шпанов, который в те годы уже "баловался литературой". Был он и нашим частым партнером по карточным играм.
Опять же ночью, когда мы засиделись за преферансом, нас встревожил дверной звонок. На сей раз всех присутствовавших забрали вооруженные люди, посадили в машину и куда-то ловезли.
Так - гурьбой - и ввели нас в большой, ярко освещенный кабинет.
За огромным столом сидел Шпанов.
- Коля, что это значит?! - не скрывая возмущения, спросил я.
- А то, что я вас арестую до утра! Вы себе играете, а мне дежурить одному?! Рассаживайтесь! Надеюсь, карты захватили?
Много лет спустя кто-то из остряков сочинил о нем следующее:
Писатель Николай Шпанов
Трофейных обожал штанов
И… толстых сочинял романов
Для пополнения карманов!
Шпанов, действительно, одно время наводнил литературу своими сочинениями. Его детективные романы печатались огромными тиражами.
Второй не менее забавный случай относится к пианисту Эмилю Гилельсу.
- Ребята! Сегодня я с вами играю! - предупредил Эмиль.
- Позволь, но ведь у тебя же концерт в филармонии?! По всему городу афиши висят…
- А это уж мое дело!
К назначенному часу Гилельс был в нашей компании.
- Эмиль, но как же концерт?!
- А в нужное время - струна не выдержала! Я взял аккорд и… увы!
В такое можно было поверить: Гилельс играл столь темпераментно, что слушатели приняли "разрыв струны" как пик творческого вдохновения музыканта.
По моему сценарию на "Ленфильме" режиссер Илья Трауберг поставил картину о борьбе немецкого пролетариата против зарождающегося фашизма. Главную роль в этом фильме - "Для вас найдется работа" - великолепно сыграл чудесный актер Максим Штраух.
А с Илюшей мы настолько сдружились, что когда он женился на Оленьке Лепешинской, я эту невесомую фею от балета, многие годы блистающую своим ярчайшим талантом, на руках передал через стол жениху.
После войны, в Германии, моего друга Илью Трауберга подло отравили. Кому мог помешать этот интеллигентный и очень способный человек, так и не стало известно.
Я часто наведывался в Москву. Однажды мои старшие товарищи Олег Леонидов, Юрий Олеша и еще кое-кто… "вызвали меня на ковер".
- Слушай, кинематограф от тебя не убежит, не пора ли, дружок, заняться более серьезным?
- Чем именно?
- Несмотря на твою молодость, у тебя уже большой жизненный опыт. Пиши-ка ты пьесу для театра!
Так, по совету близких и дорогих мне людей, я стал еще и театральным драматургом. В очень короткий срок я написал пьесу о революционном бронепоезде с весьма символическим названием "Князь Мстислав Удалой".
Если читатель заинтересуется, то в подшивках газет и журналов тех лет он обнаружит множество рецензий, в основном хвалебных, по поводу этого первого моего произведения для театра.
Владимир Иванович Немирович-Данченко, прочитав "Мстислава", сказал мне:
- Ваша пьеса обречена на успех.
Юрий Завадский
Тут я снова вернусь к Юрочке Завадскому.
Дом Леонидовых, гостеприимных, очаровательных людей, обычно был полон молодежи. Его двери оставались всегда открытыми для Юры, Сережи Вахтангова и меня.
Я часто ходил с Сережей в студию его отца. Ходил туда и после смерти Евгения Багратионовича. Мы старались попасть на спектакли, где главную роль играл наш друг - любимец Вахтангова - Юрий Завадский.
Незадолго до премьеры, придя на репетицию "Турандот" (чуть ли не генеральную), я спросил в антракте у Завадского:
- Скажи мне, Юрочка, что, кроме восторженной рецензии, я могу сделать для этого потрясающего спектакля?
- Достань, газетчик, цветных тряпок!
- Зачем?
- Для оформления сцены. Я знаю, что нужного количества Вахтангову не хватает.
И, представьте себе, я - достал! Принес Надежде Михайловне около двух килограммов этого материала, собранного по тряпочке у всех моих тогдашних знакомых и подруг женского пола.
Благодарность последовала немедленно: Евгений Багратионович - через Завадского - передал мне два пригласительных билета во второй ряд - на премьеру!
Юрию Александровичу в ту пору исполнилось уже двадцать восемь, но Калафу, которого он блистательно изображал, можно было дать максимум двадцать.
Господи! Что только он ни выделывал, этот неугомонный Юрочка! У меня создалось впечатление, что во время одного из объяснений с дамой своего сердца он прыгнул… выше своего роста! Думаю, это и покорило принцессу Турандот - несравненную Цецилию Мансурову. Такого Калафа она ждала всю свою - так тревожно начатую - жизнь.
Сейчас трудно представить, что тогда творилось в зрительном зале. Исполнителей - всех без исключения - долго не отпускали со сцены. Это был настоящий триумф, оглушительная и полная победа, к сожалению - последняя в блистательной творческой биографии Евгения Вахтангова…
Триумфальный путь артиста Завадского продолжался и на основной сцене Московского Художественного театра, где он выступал в роли Чацкого, а затем - графа Альмавивы.
У Юры была сестра, красавица Вера, рано умершая от туберкулеза; брат Володя, серьезный ученый человек. И мать - Евгения Осиповна - ими очень гордилась, говоря иногда: "Они - в меня!" С мужем она была в разводе, и я долгое время не знал - почему.
Лишь однажды, когда мы отмечали ее день рождения и Юра потянулся за второй крошечной рюмочкой - я в это время произносил в честь именинницы тост - Евгения Осиповна не сдержалась и довольно громко пробормотала: "Папа тебе кланялся!"
Упрек явно несправедливый, ибо Юрий Александрович был начисто лишен малейшего пристрастия к спиртным напиткам. Но я все понял…
И вообще Евгения Осиповна об этом своем сыне (рядом с которым прожила всю жизнь) была не очень высокого мнения. Она искренне удивлялась его феноменальным успехам, зачастую объясняя их чистой случайностью, его удивительным везением.
Но вдруг грянула беда. Вечером у меня раздался телефонный звонок. Евгения Осиповна, чуть не плача, сообщила, что Юру сейчас увели!
- Куда увели? Кто увел? - не понял я.
- Те самые и туда, куда всех! (а уже шли 30-е годы…) - ответила старая женщина. - Помогите, если сможете!
Я (еще наивный в ту пору) попытался ее успокоить, хотя сделал это довольно неудачно:
- Дорогая, убежден, что ничего серьезного! Хотя, вы же понимаете, что-нибудь да есть! Ведь зря не забирают!.. Вы ничего не замечали в последнее время? Он вам ничего не рассказывал? Такого?.. Ну, вы понимаете…
- Да нет! Вчера вдруг заговорил о каком-то высшем мире. О каких-то новых своих друзьях - мыслителях, о мистике… В общем, не нахожу ничего предосудительного.
Я тут же обратился к моему двоюродному деду - младшему брату моей бабушки Веры, работнику Коминтерна С. Итину. Дядя Сеня дружил с прокурором Рубеном Катаняном. Выяснилось, что Юра три раза посещал собрания теософов - организации, очевидно, нелегальной.
Хлопотал не я один. КФ. Дзержинскому также обратились корифеи МХАТа.
Поэтому вскоре "поклонник таинственного", наш дорогой Юрочка - несостоявшийся адепт учения теософов - вернулся домой.
Как-то сидел я с Маяковским в кафе "Националь". В зал вошел Завадский. Я познакомил его с Владимиром Владимировичем. Юра оказался его большим поклонником. Между ними началась оживленная беседа: Завадский отлично знал творчество поэта, сразу же прочитал два малоизвестных его стихотворения, чем удивил и порадовал автора.
Дружная беседа продолжалась, когда к нашему столику подошел тогда совсем еще юный Семен Кирсанов. Быстро сунув руку каждому из нас, он сказал Маяковскому:
- А я придумал рифму, которой мог бы вас потрясти!
- Ну давай, Сеня, тряси!
- Нет! Не скажу! Вы - украдете!
- Нахал! - покачал головой Маяковский, однако добавил: - Вот при всех говорю: не украду! Честное слово!
- Тогда ладно! - торжественно произнес Кирсанов и изрек: - "Улица - караулица!" Здорово, правда?!
Маяковский усмехнулся.
- Ну, Сенька, тебе действительно не повезло! Не успел ты еще рта раскрыть, как я уже эту рифму у тебя в тысяча девятьсот двенадцатом году украл.
Мои воспоминания о Завадском - человеке, с которым, повторяю, я продружил пятьдесят пять лет, вероятно, сумбурны: я - предельно неорганизованный, а посему пишу так, как вспоминается, без всякого временного или сюжетного порядка…
Как я уже упоминал, наступила пора, когда мои старшие товарищи - драматурги - сказали: кинематограф - это не так серьезно, как театр. Пора браться за настоящее дело… И я взялся. Первая написанная мною пьеса "Князь Мстислав Удалой" в Москве шла в трех театрах: Центральном Красной Армии, филиале Малого и в Первом Рабочем Художественном.
Завадский поставил этот спектакль в ЦТКА первым.
Я - не театральный критик. Поэтому своего мнения о режиссерском искусстве моего друга и соратника высказывать не буду. На то имеется достаточно причин. Прежде всего, о Юрии Завадском - актере и постановщике - уже много написано театроведами, а во-вторых - из собственной скромности. Объясню последнее. В Большой Советской энциклопедии сказано: "Режиссерские успехи 3. (Завадского. - И. П.) связаны с постановкой спектаклей "Гибель эскадры " А. Корнейчука и "Мстислав Удалой" И. Прута на сцене ЦТКА, в которых 3. сумел правдиво отобразить героическую борьбу советского народа в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны". В энциклопедии Театральной написано: "…Искусство 3. (Завадского. - И. П.) достигло зрелости к сер. 30-х гг., когда выявились лучшие черты его творчества - лиризм, рождающийся в результате проникновенного раскрытия характеров современников, оптимизм восприятия жизни художником. Героическое, великое раскрывалось им как задушевное, органически присущее каждому человеку - спектакли "Мстислав Удалой" Прута…"
Кроме того, Юрий Александрович поставил в своей студии мою пьесу "Пятьдесят седьмая страница", а затем в Ростове-на-Дону был режиссером еще одного моего "опуса" - "Дорога на Юг" - о ленинском плане разгрома Деникина.
И наконец, уже в руководимом им Театре имени Моссовета он принимал деятельное участие в постановке "Катрин Лефевр" ("Жена солдата") с Марецкой, Пляттом и Олениным в главных ролях.
Если не касаться "театральной" стороны дела, мы просто радовались нашим, к сожалению не очень частым, встречам, всегда находя что сказать друг другу. Эти теплые братские отношения мы пронесли через все препоны и преграды, стоявшие на жизненном пути.
Ставя "Мстислава", Завадский внушал актерам тему интернационализма. В нем он видел силу советского строя, союза рабочих, крестьян и интеллигенции всего нашего многонационального трудового народа.
В скромных героях Гражданской войны этот выдающийся режиссер чувствовал силу былинных богатырей. Поэтому он постоянно наставлял исполнителей:
- Играйте тех, кто вам по духу ближе: Илью Муромца, Добрыню Никитича, Алешу Поповича, Микулу Селяниновича, Святогора!.. Или, если хотите, Дюка Степанковича, Чурилу Пленковича, Дуная Ивановича! Все они отличались воинской или трудовой доблестью, красотой, мощью, умом!..