Словно луч света забрезжил в непроглядной осенней темени. Стало как-то легче дышать и переносить разом навалившиеся невзгоды. Может быть, партизаны придут на помощь. В случае чего можно уйти к ним. Тем более что они действуют так смело и оккупанты так боятся их. Город ждал…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Два человека в городе - Григорий Штыков и заведующий городскими банями Якшин, разные по возрасту, характеру и настроению, в эти трудные для Родины дни жили особой жизнью, не похожей на жизнь многих других. Тот и другой еще задолго до оккупации города ждали прихода немцев, но ждали каждый по-своему. Еще в июле, согласившись на предложение Тимофеева в случае необходимости остаться в городе на подпольной работе, Гриша Штыков стал готовиться. Он никак не ожидал, что именно ему предложат вступить в единоборство со столь грозным врагом.
Невысокого роста, сутулый, со впалой грудью и, может быть, поэтому несколько замкнутый, держался он всегда в стороне. И вдруг Штыков стал общительным, стал чаще чем когда-либо бывать на улицах, присматриваться к людям. Первое испытание он выдержал с трудом. В сентябре, когда комсомольцев позвали на помощь - рыть оборонительные сооружения, Гриша пришел в райком комсомола и заявил:
- Работать не буду… Здоровье не позволяет. - И демонстративно выложил на стол свой комсомольский билет.
Секретарь райкома комсомола Чернецова удивленно взглянула на Штыкова. Отбирать у него комсомольский билет никто не собирался и никто ни в чем не обвинял его.
- Струсил?.. - резко спросила она.
У Гриши похолодело на сердце. "Не знает… - подумал он. - Ничего не знает…"
Опасаясь, что Чернецова станет его расспрашивать, уговаривать, Штыков, еще более сгорбившись, повернулся и пошел к двери, не зная, обижаться ему или радоваться. Так непривычна для него была новая роль.
Только выйдя из райкома комсомола, Штыков успокоился. Чернецова права. Обижаться на нее глупо.
"Так нужно… Держись, Гришка!.." - приказал он сам себе, крепко, до боли стиснув зубы.
Теперь, когда пути были отрезаны и Штыков изолировал себя от товарищей, стало еще труднее. В городе узнали о случае в райкоме, но в суматохе военных дней быстро позабыли.
"Ну, а дальше что?.." - спрашивал он сам себя.
Дальше, как его предварительно проинструктировали, жить в городе и ждать, когда придут немцы.
Самое же главное - он не мог нарушить запрета пойти к Тимофееву. Даже если до Лихвина и не дойдут фашисты - терпеливо ждать, пока не разрешат ему снова стать комсомольцем, снова стать прежним Григорием Штыковым.
Но фронт приближался, и Гриша все более входил в свою роль. Он по-прежнему не жалел, что согласился стать подпольщиком. Наоборот, на каждого здорового, сильного человека в городе, кто встречался ему на пути, Гриша смотрел с некоторым превосходством и даже с вызовом.
Мысленно он говорил; "Не смотри, что я небольшого роста и грудь у меня впалая, но я сильнее тебя… и для врага я буду страшнее, чем ты".
И это ощущение своей скрытой силы, своего превосходства поднимало Гришу в собственных глазах, заставляло смело глядеть на встречных. Он не сомневался, что выполнит задание и этим совершит подвиг. Как и все в юности, он тоже думал о подвиге и стремился к подвигу.
Фронт приближался… Мать и сестра эвакуировались из города. Мать хотела было остаться, но он уговорил ее уехать к родным в Тулу. Он остался дома один. Одиночество не пугало и не угнетало его. Он ждал…
За несколько дней до эвакуации города Тимофеев встретил Гришу на улице, остановил. Очевидно, он поджидал Штыкова.
- Ну как?.. - спросил он.
- Все в порядке, Дмитрий Павлович… - бодро ответил Гриша, приосаниваясь, и осторожно оглянулся, не идет ли кто близко.
Познакомив Гришу с заданием и пожелав ему удачи, Тимофеев пошел своей дорогой, а Гриша вернулся домой. Правила конспирации запрещали длительный разговор.
Другой человек в городе - Якшин тоже готовился, но по-своему. Он тоже стал вопреки своему характеру общительным, разговорчивым и чаще обычного появлялся на улицах города. Составлял он список людей, которых, по его мнению, как только фашисты займут город, следовало бы немедленно изолировать, а некоторых и уничтожить. Сам придумывал какой-нибудь повод, ходил Якшин по учреждениям, организациям и приглядывался к окружающим. А вечером дома, склонившись над столом, вносил все новые фамилии в свой список. Столь необычная работа воодушевляла, кружила голову. Чувствовал он себя начальником, а весь город находился в его зависимости. Живет человек, а не знает, что он, Якшин, распоряжается его судьбой - внесет в список или сохранит жизнь. Сознание своего превосходства заставляло теперь Якшина высоко поднимать свою голову. Он готовился и ждал.
В первые дни оккупации, прочитав расклеенные на заборах объявления, предлагавшие всем коммунистам и комсомольцам зарегистрироваться в комендатуре гестапо, Гриша решился на очень рискованный шаг - пошел регистрироваться как бывший комсомолец.
В комендатуре Гриша встретился с заведующим городскими банями Якшиным. Тот, нарядившись в старо-модное драповое пальто и хромовые сапоги, сидел у двери, очевидно дожидаясь, когда его вызовут. Гриша вежливо поздоровался. Он вообще и раньше со всеми был вежлив. В данном случае он не хотел отступать от своей привычки.
- Какая нужда, молодой человек, привела к нашему начальству? - спросил Якшин, как-то дружески осклабившись.
"Враг… - решил Гриша. - Самый настоящий враг…"
- Насчет работы… - уклончиво ответил он Якшину, продолжая готовить себя к предстоящему разговору с немецкими оккупантами.
- А меня вот вызвали… - Якшин продолжал откровенничать, явно напрашиваясь на такую же взаимность. - Вызвали… А зачем и почему, сам не знаю.
"Врет!.. - подумал Гриша. - Нахально врет. По лицу видно…" Гриша не ошибся. Этот обрюзглый, коренастый человек с лисьими, заискивающими глазами и медоточивым, тихим голосом сразу же внушал к себе недоверие. Из комнаты вышел переводчик - видно, из обрусевших немцев. Он записал Гришу и повел Якшина в кабинет коменданта. Часовой у двери настороженно смотрел на Гришу, словно старался проникнуть в его мысли. А рядом в кабинете в это время комендант гестапо с железным крестом на кителе вел с помощью переводчика разговор с Якшиным. Лежал перед комендантом обширный список, представленный Якшиным, с пометками, кто остался в городе, а кто отсутствует. Но почему-то список мало интересовал коменданта. Слушал он Якшина со скучающим видом.
- Давно дожидался этого часа… - льстиво рассказывал Якшин, сидя на кончике стула и всем своим видом стараясь доказать свою преданность. - Жил все эти годы по подложным документам. С двадцать первого года здесь поселился… И вот выжил. Дождался вас…
- Знаем… - прервал его немец и, вынув из папки какое-то дело с фотокарточкой на заглавном листе, показал Якшину.
- Так точно… Это я… - удивился тот. На него с фотокарточки смотрел молодой Якшин в тюремной форме надзирателя Литовского замка в Петербурге.
Жил он все эти годы в тени, стараясь держаться как можно незаметнее, и думал, что все уже позабыто. Оказывается, нет, не позабыто. Кто-то на стороне держал его на примете… думал о нем.
- Мы все знаем… - повторил немец и небрежно протянул Якшину сигарету, которую тот осторожно, словно какую-то драгоценность, взял двумя пальцами.
Случилось то, чего менее всего ожидал Якшин. Список не расположил к себе коменданта, а, наоборот, вооружил его против Якшина. Комендант в свое время пострадал от кляузников и поэтому относился к ним, несмотря на свою должность, с явной неприязнью. Сознавая, что Якшин все же полезный человек, комендант одновременно презирал его.
- Хорошо… хорошо. Докажите преданность новому порядку… - распорядился он и что-то добавил, очевидно, какое-то распоряжение переводчику. Тот только согласно кивнул головой.
Якшин растерялся. Он стал заверять немца в своей преданности. Но комендант, подыскивая слова, уже по-русски проговорил:
- Будете и дальше… фалып… фалып…
- Фальшивить… - перевел переводчик.
Подойдя к Якшину, комендант покровительственно похлопал его по плечу:
- Будете стараться… одарим. Богатым человеком станете…
При последних словах Якшин приободрился.
Более благоприятное впечатление сложилось у коменданта, когда он допрашивал Гришу Штыкова.
- Коммунист?
Гриша отрицательно покачал головой.
- Комсомолец?
- Был, но недавно исключили…
Задав еще несколько вопросов, комендант спросил:
- Зачем пришел, если не комсомолец?
- Я закону люблю подчиняться, - пояснил Гриша.
Комендант, вначале смотревший на него сурово, смягчился. Этот небольшого роста паренек со впалой грудью и большими грустными глазами ничего не просил для себя, как перед этим Якшин, и очевидно, покорно дожидался, какой приговор вынесет ему новая власть.
- Пускай живет как хочет… - решил комендант и милостиво кивнул головой.
- Проваливай домой, - по-своему перевел Грише молодой юркий переводчик, одетый в коричневую форму, но без погон и знаков отличия. - Можешь спокойно жить в городе.
Гриша низко поклонился и вышел, держа шапку в руках.
"Не догадались… - весь красный от волнения, подумал он, с некоторым вызовом взглянув на часового. - Стой… стой, немчура… А я все же сильнее тебя…" Если бы можно было, он по-мальчишески показал бы часовому кулак.
Уже дома мысленно приказал себе: "Гришка!.. Ты теперь представитель Советской власти в Лихвине. Смотри в оба! Ты должен все видеть и все знать". А насчет Якшина твердо решил: "Нет, не мог быть Якшин при Советской власти коммунистом! Но тогда зачем являлся он в комендатуру? Ясно, что не регистрироваться". Ход дальнейших событий чуть не сбил Гришу с толку.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Совершенно с другим настроением вышел из комендатуры Якшин. Домой он вернулся крайне разочарованным. Было ясно, что список и биография Якшина не очень заинтересовали немцев. Во всяком случае, то, что ему предложили, никак не оправдало его надежд. А мечтал Якшин быть в Лихвине бургомистром.
Дома Якшин снял праздничный пиджак и жилетку. В подавленном состоянии он сидел за столом и пил чай. Разговаривал со щеглами в клетках:
- Живете за хозяином, как в раю… Ни забот, ни тревог мирских…
Только с птицами дома и разговаривал Якшин, даже кошку не держал - терпеть не мог животных. Не успел Якшин закончить чаепитие, как вдруг раскрылась незапертая по его оплошности дверь и на пороге, покашливая, показался неряшливо одетый усатый человек в измятой солдатской шинели, с вещевым мешком за плечами и с толстой суковатой палкой в руках.
- Вам кого? - испуганно вскочил Якшин.
- Не узнал? - скривил губы вошедший.
- Кирька… Кирилл? - широко раскрыл глаза Якшин, узнав своего давнишнего знакомого Кирьку Барина.
- Вернулся с окопных работ… Теперь я полноправный гражданин, - пояснил Кирька, бесцеремонно усаживаясь за стол.
Так же бесцеремонно предложил:
- Угощай, друг… Может, чего и покрепче найдется. Редкий я у тебя гость. Связаны мы теперь с тобой одной веревочкой… Одному хозяину служим.
Неохотно достал Якшин бутылку. Поставил на стол закуску, жалея, что в свое время неосторожно связался с Кирькой по одному темному делу и тот не позабыл своего компаньона.
Некоторое время спустя у гостя с хозяином уже шел деловой разговор.
- Получил назначение в комендатуре… старостой в село Батюшково, - хвастался Кирька.
- А в Песковатское почему не назначили?
- Опоздал немного. Там уже есть староста. - Глядя на Якшина, спросил: - Не ты меня тогда выдал? Обещал прийти в лес, документами помочь…
От строгого, пытливого взгляда гостя Якшин трусливо съежился.
- Шутник ты… - насильно улыбнулся он. - Мог такое подумать.
Оба долго молчали.
Прислушавшись к птичьему щебетанию, Кирька поинтересовался:
- Это для какой надобности?.. Любитель?.. Неохотно Якшин пояснил:
- Я тоже как в клетке при Советской власти существовал: взгляну - легче… Не один я в неволе…
Кирька с удивлением поглядел на Якшина. Похвалил:
- Мозговатый ты человек… Не бойся… Ночевать не останусь. - И, уже уходя, пояснил: - Знаешь, зачем я пришел к тебе? Послали из комендатуры. Связь со мной будешь держать. Рекомендацию я тебе выдал отличную…
- Понятно… - пробурчал Якшин, тяжело вздохнув и вспомнив неудачу с получением должности бургомистра. Даже и при новом порядке приходилось с боем пробиваться к лучшей жизни.
С этого дня, к удивлению соседей, с Якшиным стали происходить разные неожиданности. Едва успел уйти Кирька Барин, как к Яншину нагрянул немецкий патруль.
- Кто у тебя был? Партизан? - допытывался немецкий ефрейтор, водя Якшина вокруг дома и заглядывая во все закоулки. При этом солдаты так основательно потрудились, что об обыске у Якшина стало известно всей улице.
На другой день Якшин, теперь уже в обычной будничной одежде, снова побывал в комендатуре. Похищенное при обыске ему вернули. Домой он пришел с узлом в руках, жалуясь по пути всем встречным на фашистов. Наутро его арестовали и несколько дней продержали в подвале комендатуры.
- Какой Якшин-то твердый человек оказался! - удивлялись соседи, глядя на бывшего заведующего банями. А некоторые добавляли: - Только в беде люди и познаются… - Примечали, что к нему заходят какие-то неизвестные. Прошел слух, что Якшин держит связь с партизанами.
Встречаясь на улице с Гришей Штыковым, Якшин приветливо отвечал на поклон, считая того своим единомышленником. Тяжелый взгляд Якшина смягчался. Очевидно, он был не прочь остановиться и поговорить, но Штыков быстро проходил мимо. Как разведчик, он старался вести себя неприметнее, никому не мозолить глаза. Слух его необычайно обострился, глаза моментально, на лету схватывали все новое, и все это откладывалось в памяти для передачи партизанам. Но самое главное, для чего он был оставлен в городе, - это служить передаточным звеном между партизанами и их тайным агентом. Кто-то был еще оставлен на подпольной работе. Но кто, Гриша не знал. Между неизвестным и Гришей должен был состояться следующий разговор.
"Ваша мать дома?" - должен был спросить неизвестный.
"Эвакуировалась", - следовал ответ Гриши.
"А сестра?"
"Тоже эвакуировалась".
"Вот незадача-то…" - А потом самое главное: - "Старик шлет тебе привет".
Только после этого следовало выслушать, что хотел сообщить тот партизанам и, в свою очередь, передать ему задание партизан.
Но пока от партизан никто не приходил, и неизвестный тоже не появлялся.
Прохаживаясь часто по улицам, Гриша заприметил трех бывших тимуровцев: Генку, Славку и Костю.
Из тимуровцев и вообще из ребят мало кто остался в городе. Одни эвакуировались с родными, другие разъехались по деревням, Бесследно исчез, даже не простившись с ребятами, Витюшка. Никто из ребят в городе не знал, что он вместе с матерью ушел в соседний район. Из тимуровской команды осталось всего человек восемь.
И самыми боевыми из них оказались Генка, Славка и Костя. Гриша видел, как они безбоязненно шныряли среди вражеских солдат, выходили на шоссе, наблюдая, как мимо идут фашистские машины, громыхая гусеницами, ползут серые, заляпанные грязью танки и тяжелые самоходные орудия с длинными хоботами.
В зданиях, где раньше находились военкомат, райком партии, райисполком, теперь разместились штабы немецких воинских частей.
- Раз часовой стоит, значит, штаб… - толковали ребята. - Здесь танкисты… А здесь пехота.
От зоркого глаза ребят ничто не ускользало.
Первыми они заметили полицаев. Люди с белой повязкой на рукаве появились в городе почти одновременно с оккупантами. Вначале это были пришлые люди, и жители города их не знали. Но когда среди полицаев появились свои, лихвинские, - отец Егора Астахова - Чугрей, дядя Наташи Ковалевой - сапожник Ковалев, и другие, - это насторожило всех. Насторожило и Гришу Штыкова.
Вскоре на улице с одним из полицаев у Гриши произошел такой разговор.
- Прогуливаешься, молодой человек? - спросил полицай, дружелюбно улыбаясь.
- По делу иду, - проговорил Гриша, останавливаясь.
- Мать дома?
- Эвакуировалась, - ответил Гриша, несколько растерявшись.
- А сестра?
- Тоже… - ответил Гриша, заметно побледнев.
И когда полицай произнес остальную часть пароля, Гриша понял, что его ловят на слове, испытывают.
- Никакого старика я не знаю… - резко ответил Гриша на следующий вопрос и, повернувшись, пошел своей дорогой, ожидая, что его тут же арестуют. "Попался, Гришка…" - думал он, чувствуя холодный пот на спине.
"Попался…"
Полицай внимательно посмотрел ему вслед и пошел в комендатуру.
Лишь вернувшись домой, Гриша понял, что поступил опрометчиво. Следовало, не раскрывая себя, спокойно выслушать полицая, узнать, про какого старика он говорит, и потом уже принимать решение. А он поспешил, показал, что боится разговора. "Плохой я подпольщик", - думал Гриша.
И тут новая мысль осенила его: "А что, если полицай тоже шел на встречу, как подпольщик?.. Не может быть. Тимофеев предупредил бы меня".
Нужно было как можно быстрее узнать, с какой целью полицейский назвал ему пароль. "Надо проверить, - решил Гриша, - если только меня не заберут в гестапо".
А что, если, встретившись с полицаем, самому заговорить с ним? Дерзкая мысль, но, пожалуй, надо подождать. Ко всему он теперь относился с подозрением.
Прошло несколько тревожных дней. Гестапо молчало. Очевидно, арестовывать его не спешили. Молчал и Тимофеев. Как-то снова выйдя на улицу, Гриша увидел Митю Клевцова и Сашу Чекалина. По тому, как ребята шли и настороженно поглядывали по сторонам, Гриша понял, что пришли они в город не случайно и, наверно, издалека.
И тут же Гриша заметил, что за ребятами из закоулка следили. Это были Егор Астахов и Наташа Ковалева. С какими целями? "Наверно, с недобрыми", - подумал Гриша.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
На оборонных работах в Смоленской области Егор Астахов, Володя Малышев и Вася Гвоздев находились вместе.
Когда фашистские войска прорвали фронт и устремились в глубь прорыва, окружая Москву, ребята неожиданно оказались в глубоком тылу врага.
Весь обратный путь ребята прошли уже по оккупированной территории, насмотревшись в дороге на людское горе, слезы и смерть. В город они вернулись оборванные, грязные, изголодавшиеся.
Первым человеком, с кем они встретились уже в сумерках вечера, была Наташа Ковалева. Они видели, как она в сопровождении двух закутанных по самые глаза женщин осторожно пробиралась по улице.
- Наташка! - окликнул было ее Володя Гвоздев, но она не остановилась, только ускорила шаг.
Вернувшись в город, ребята затосковали, поняв, что оказались не у дел. Как жить дальше, чем заниматься, никто из них не знал.
Раньше была школа. Теперь в помещении школы казармы, и там разместились вражеские солдаты.