"Откровенно говоря… меня не удовлетворяли очень многие вещи", - вот, по сути, и все, что Риббентроп смог сказать в свою защиту. Его "не удовлетворяло" массовое истребление евреев, о котором он знал или догадывался? Гиммлер ни разу не позволил Риббентропу посетить ни один концлагерь - это правда, но читать документы Гиммлер не мог ему запретить. Все, что сделал Риббентроп, - настоял на присутствии своих представителей, которые должны были следить за массовой депортацией. Эти "миссии" обычно сопровождал "эксперт" по еврейской проблеме Мартин Лютер. На этой личности стоит остановиться особо.
Лютер начал работать с Риббентропом с 1933 года, руководил одним из отделов, был доверенным лицом посла, а затем - министра, специалистом по еврейскому вопросу. Именно ему принадлежит план массового переселения евреев на Мадагаскар. Как представитель Риббентропа он участвовал в печально известном совещании в Ванзее, том самом, на котором было принято "окончательное решение": никуда евреев не отселять, а выловить и истребить. Вспомним, что на Ванзейском совещании присутствовали в основном руководители среднего звена, прикрываясь которыми вожди пришли преступное решение. А затем "решение" спустили руководителям низшего звена, чьими руками и была проделана грязная работа.
После этого совещания отношения Риббентропа с Лютером начали портиться; Лютер в 1943 году уже открыто говорил, что его шеф не соответствует занимаемой должности, и метил на его место. Но Гитлеру на посту министра иностранных дел не нужен был столь одиозный субъект, известный в дипломатических кругах Европы как "вытряхиватель" из этих стран евреев (именно Лютер вел многочисленные переговоры по выдаче евреев и их депортации). Лютера отправили в отставку, и, видимо, поэтому он принял участие в заговоре (в июле 1944 г.), после чего был арестован, попал в концлагерь; в 1945-м - освобожден советскими войсками. Любопытно, не погибни он тогда же при невыясненных обстоятельствах, не попал бы он позже в "герои-антифашисты", подобно поголовно всем участникам этого громкого заговора, столь высокочтимым сейчас в Германии?
Единственное свидетельство последовательного фактического несогласия Риббентропа с Гитлером мы находим в отношении войны с Россией. На словах министр постоянно поддерживал фюрера, объясняя все неудачи теми же словами, что и Гитлер, однако после высадки союзников в Африке единственным из высших руководителей настаивал на немедленном мире с СССР, даже ценой серьезных уступок. Но Гитлер так резко сказал "нет", что расстроенный Риббентроп сам поспешно отправил все эти документы во "второстепенные", и проявили интерес к ним лишь много позднее.
Отчасти поэтому не очень понятно было, о какой внутренней оппозиции Риббентроп постоянно талдычил на суде. К тому же, в отличие от других, он не валил всю ответственность на Гитлера, а постоянно его оправдывал и защищал. Это очень раздражало судей. Риббентроп так прямо и заявлял, что "остался верен фюреру" и не считает его "в чем-либо виновным". На фоне остальных обвиняемых, гибко и изворотливо ведущих свои линии защиты, он выглядел глупо.
Такой же глупой выглядит и его попытка оправдать Гитлера перед Черчиллем, предпринятая, когда уже все было кончено.
Вот несколько выдержек из длинного письма, переданного Риббентропом через фельдмаршала Монтгомери лично английскому премьеру: "Радиосообщения и т. д., которые я не совсем понимаю, но которые, если они правдивы, склоняются к тому, что бывшие соратники фюрера теперь чернят его родину, стараются опорочить фюрера, фальсифицируют его отношение к Англии… заставляют меня сделать следующее… Если я шел сквозь наступающие британские войска по британской зоне оккупации, а не куда-либо еще, то делал это в надежде получить возможность легче добраться до вас - но только тогда, когда ненависть между победителями и побежденными ослабнет, - чтобы информировать вас о моей последней политической беседе с Адольфом Гитлером.
Эта беседа, в ходе которой фюрер проявлял очевидное разочарование и глубокое огорчение в связи с провалом своей политической концепции, закончилась принятием решения отправить воззвание руководителям Британской империи. Это воззвание представляло собой, можно сказать, последнюю политическую волю человека, который как великий идеалист больше всего любил свой народ… и в концепции мира, которого англо-германский вопрос всегда был центральным пунктом политических размышлений.
Я не знаю, приложим ли к поверженному врагу старый и благородный английский обычай честной игры. Я также не знаю, захотите ли вы услышать политическое завещание покойного. Но я думаю, что его содержание могло бы исцелить раны… и в эту переломную для нашего мира эпоху помогло бы народам обрести лучшее будущее".
Дальше, в отношении себя, Риббентроп пишет, что он хотел принять участие в боях за Берлин, но Гитлер запретил ему это, велел покинуть зону боевых действий и дожидаться дальнейших инструкций. Этот факт подтверждает запись в дневнике Бормана. Гитлер кое-кого, к примеру, того же Бормана или семью Геббельса, цепко держал при себе в бункере, а кое-кого, например Лея, Грейма, Риббентропа, усиленно "гнал" на волю, поскольку на каждого из них возлагал важную миссию.
Касаясь отношений с Россией, Риббентроп пишет, что старался "возводить мост взаимопонимания между национал-социализмом и коммунизмом", однако же изменение "мировосприятия" партии было таковым, что он, Риббентроп, не сумел с этим справиться.
О концлагерях и жестоком обращении с заключенными Риббентроп сообщает следующее: "Когда однажды из дипломатической почты я узнал о плохом обращении с евреями в концлагерях в Польше и о том, что в дипломатических кругах за границей по этому поводу поднялась шумиха, я взял документы и сразу же отправился к фюреру и настаивал на немедленном исправлении дел, если это правда. Фюрер оставил бумаги у себя, чтобы разобраться с этим вопросом, но дал мне ясно понять, что это компетенция органов внутренних дел".
О взаимоотношениях с Англией: он, Риббентроп, всегда хотел англо-германского союза, но фюрер в такой союз утратил веру уже в 1940 году, тем не менее "достижение настоящей дружбы между народами Англии и Германии остается фундаментальной необходимостью".
Вот так. Все правда: говорил, писал, составлял меморандумы, хотел, старался… Но, кажется, так и не понял, что это не тот случай, когда за попытки говорят спасибо.
Удивительно, но факт: близкий к англо-саксонской расе ариец Риббентроп понимал славянский национальный характер лучше, нежели своих "братьев по крови" - англичан. Снова вспоминается Рудольф Гесс, который считал бомбардировки Лондона роковой ошибкой. И возникает мысль, совсем по Гоголю: если бы к гессовскому пониманию англичан да прибавить понимание Риббентропом славянского характера…
А вот в отношении Гитлера - я так и не поняла: то ли Риббентроп на самом деле убедил себя в его гениальности, то ли в его случае имеет место хорошо укрепленная позиция, с которой нельзя сойти, потому что некуда.
Американский психолог Джон Гилберт, работавший в Нюрнберге с заключенными в период следствия, суда и вплоть до оглашения приговора (человек, вызывающий лично у меня огромное уважение и доверие), вспоминал такую сцену.
После судебного заседания, где были показаны документальные фильмы о нацистской Германии, в которых помимо марширующих колонн и речей Гитлера были кадры "последствий расовой политики": горы трупов, горки детских игрушек возле крематория, чудом уцелевшие люди, похожие на скелеты, Гилберт, совершая свой обычных "обход" камер, застал Риббентропа с пылающим от возбуждения лицом и глазами, полными слез. "Проняло", - решил психолог. Как бы не так! "Разве вы не чувствуете магическую силу, исходящую от этой личности, даже с кинопленки? Разве вы сами не оказались там, в зале, подвержены ее воздействию?!" - воскликнул, обращаясь к нему, Риббентроп.
Джон Гилберт, еврей, у которого погибла семья его двоюродного брата, жившая в Бельгии, молча вышел.
И мне хотелось бы на этом закончить главу, потому что одна эта сцена говорит о деградации личности Риббентропа больше десятков статей. Но в заключение я все же остановлюсь на основополагающей идее, которой служили все фигуранты этой книги.
Вот она. Запись сделана Риббентропом в тюремной камере накануне казни:
"Трагической судьбой Германии всегда было останавливать наступающий Восток ценой своей собственной крови. Так было со времени битвы на Каталаунских полях; так было в войнах против Турции, которую Франция натравливала на Европу; то же произошло в последней мировой войне, в которой западные державы своим противостоянием Германии открыли дверь Востоку. Адольф Гитлер до самого конца был убежден, что трагической ошибкой было вмешательство западных держав в конфликт между Востоком и Западом, вмешательство, направленное против народа, защищавшего мировую культуру".
Его кумир, Адольф Гитлер, в 1945 году по этому поводу выразился проще: "Этим …ным (непристойное слово. - Е.С.) демократам из-за океана теперь сто лет придется самим сокрушать славянскую тушу, поскольку у них не только не хватило ума помочь, но даже - терпения дождаться, когда мы доберемся до сердца этой туши и разделаем его".
Ширах
Замечательнее всего в нем то,
Что он не только наш вождь и великий герой,
Но честный, твердый и простой человек,
В котором кроются корни нашего мира,
И его душа касается звезд,
И все же он остается человеком,
Таким же, как ты и я.
Я пыталась, но так и не смогла перевести это в рифму: слишком сильным оказалось сопротивление. Все пожилые люди Германии, прошедшие гитлерюгенд, помнят это стихотворение Бальдура фон Шираха: они знали его как дважды два. Каждое утро и вечер, перед тем как сесть за стол, они произносили написанную им же рифмованную молитву:
Фюрер, мой фюрер, данный мне Господом!
Спаси и сохрани мою жизнь на годы вперед.
Ты спас Германию из пучины бедствий.
Благодарю тебя за хлеб насущный.
Не покидай меня, останься со мной навсегда.
Фюрер, мой фюрер, моя вера, мой свет,
Хайль, мой фюрер.
Ширах написал несметное количество стихотворений, песен, гимнов и т. д. Человек, считавший себя ценителем и знатоком великой немецкой поэзии, энергично и плодотворно заполнял духовный мир немецкой молодежи собственными опусами, вытесняя ими образы и рифмы Гейне и Гёте, из которого позаимствовал только вот это: "Молодых должна вести молодость".
Бальдур фон Ширах действительно был самым молодым из высших руководителей рейха: он родился в 1907 году. А это было важным обстоятельством, поскольку Гитлер всегда усиленно объяснялся в любви к своей молодежи, подчеркнуто уничижая собственное "прогнившее до мозга костей" поколение.
Останься Ширах только фюрером Гитлерюгенда, преступность его деяний была бы подвергнута еще большему сомнению, чем это было сделано в Нюрнберге. Человечество только сейчас учится по-настоящему соблюдать и защищать права самых бесправных своих граждан - детей, поскольку это в природе родителей: считать себя правителями в собственных семьях. Так и государство - любое государство само желает воспитывать свою молодежь. А посторонние - не лезьте, говорит оно, у нас свои условия, свои традиции, свой взгляд на то, что для нее лучше.
Гитлерюгенд отнюдь не свалился с неба на головы немецкой молодежи. Он стал развитием очень немецких традиций, немецкого, "тевтонского" склада ума и чисто немецких молодежных движений - "вандерфогель" и прочих, о которых многие теперь предпочитают не вспоминать как раз из-за их перевоплощения под руководством НСДАП в уродливую форму в виде нацистского молодежного союза. Даже знаменитые американские хиппи в основной своей массе не ведали, откуда прилетели к ним вольнолюбивые, "нонконформистские" ветры, выманивая из каменных джунглей и роскошных апартаментов - на природу и свободу.
Движение "вандерфогель" (бродяги, перелетные птицы. - Е.С.), или "бродяжничество", родилось вместе с двадцатым веком в Берлине и нескольких других стремительно растущих в ту пору немецких городах. Оно сразу стало образом жизни, воплощенным протестом молодых романтических и думающих немцев, не пожелавших грудью встретить снежный ком катящихся на них условностей буржуазного общества, а предпочитавших уклониться. Эти юноши и девушки уходили из городов на вольные просторы и шли - каждый своим шагом. У "бродяг" не существовало ни сословных различий, ни подчинения в какой-либо форме, ни запретов или ограничений, ни шкалы ценностей, разве что кроме высшей оценки - "хороший товарищ". Но у них не было цели. Так что шли они, по сути, в никуда. Тогда, в начале двадцатого века, это был сугубо немецкий феномен, краем задевший Австрию и Швейцарию и чуждый остальной Европе.
Однако как ни старались "бродяги" остаться на живописной обочине общегерманского пути, но пришлось и им взять строевой шаг. После Первой мировой войны "бродяжничество" начало быстро приобретать националистическую и антисемитскую окраску. Любопытно, что в союзы молодежи "Бюнде" (преемники "вандерфогель") входили националисты всех мастей, кроме конкретных национал-социалистов, группировавшихся вокруг молодой НСДАП, а также коммунистов и евреев, поскольку эти три группы после войны искали собственные пути, и несколько аморфная структура таких союзов их не могла устроить. Тем не менее в 1932 году в них входило около миллиона молодых католиков и полтора миллиона протестантов. Их эмблемой была рельефная фигура оратора на фоне озаряющего ее пламени. Отсюда понятно, что юные "бюндовцы" были отнюдь не чужды политики; они участвовали в митингах и уличных драках, как с нацистами, так и с коммунистами.
Позже, в Нюрнберге, Ширах назовет себя "жертвой бойскаутского движения". Он и в самом деле с десяти лет состоял в разных юношеских организациях: сначала в "Лиге немецкой молодежи", потом в патриотической "Кнаппеншафт", и вместе со своими товарищами с восхищением слушал приезжавших в Веймар, где тогда жила его семья, националистических ораторов: Розенберга, Заукеля, Штрейхера. Последний и посоветовал ему поближе ознакомиться с литературой определенного толка, например "Международным еврейством" Генри Форда и сочинениями Хьюстона Чемберлена. Шестнадцатилетним Ширах впервые услышал Гитлера, побеседовал с Гессом - оба были большими театралами, а отец Шираха возглавлял тогда Веймарский национальный театр - и прочитал "Майн кампф". В том же году он вступил в НСДАП и уехал в Мюнхен, город, где, по выражению Гитлера, "билось сердце партии". Семнадцатилетний студент Мюнхенского университета очень быстро сумел стать в своей среде признанным лидером.
Любопытно, что этот "патетический толстяк", как величал его Геббельс, довольно быстро адаптировался и к "взрослой" партийной среде. И сам Гитлер, и Гесс, и остальные отнеслись к нему поначалу благожелательно - все, за исключением Геббельса, который долго не мог ему простить - смешно сказать - того, что Шираха в свое время приняли в "кружок почитателей" поэта Стефана Георге, а им, Геббельсом, пренебрегли. Хотя тем, кто в молодости сам пережил подобное, это не покажется смешным, как не показалось и Эльзе Гесс (жене Рудольфа Гесса), - но не из-за собственного опыта, а из-за того огорчения, которое молодой женщине доставляли постоянные внутренние личные дрязги между соратниками ее мужа - дрязги, которые буквально разъедали неокрепшую партию. Рудольф Гесс через три с половиной десятка лет, в тюрьме Шпандау, весело вспоминал, как его жене удалось примирить "мятущуюся душу Йозефа с упитанной личностью Бальдура", который тоже сидел тогда в Шпандау. Гесс рассказал Шираху, что Эльза всего лишь как-то раз, словно бы мимоходом, заметила Геббельсу, что у него с Ширахом и в самом деле какой-то "антагонизм": Ширах просто "не понимает", сказала она, как может "столько времени драть глотку на площадях" человек, способный написать "и ты уснешь, как этот сад в объятьях снежности моей"?! Геббельс тогда на это хмыкнул. Однако издевательский тон в отношении молодежного лидера с тех пор заметно сбавил. Но и много лет спустя, даже в тюрьме, Ширах, уже повзрослевший и умудренный опытом, так и не понял, что же в ее словах Геббельс нашел приятного для себя.
Впрочем, и помимо Геббельса недоброжелателей у Шираха очень быстро появилось предостаточно. Особенно товарищам по партии не нравились два его качества: аристократическая заносчивость и склонность, прямо-таки талант к ярким, но рискованным театральным эффектам. Этому последнему скорее завидовали. Например, в 1936 году, уже будучи имперским руководителем молодежи рейха, он на съезде партии поверг всех присутствующих, и Гитлера в том числе, в шок, заявив с трибуны: "Есть на свете нечто, мой фюрер, что сильнее вас! - И выдержав напряженную паузу, закончил: - Это - любовь к вам немецкой молодежи".
Единственный, кто обычно вступался за Шираха перед коллегами, был Роберт Лей. Во-первых, говорил Лей, это счастье, что над молодежью поставлен не солдафон и тупица, а человек, понимающий в искусстве; во-вторых, Ширах не столько рассчитывает, сколько сам "увлекается". Гитлер с Леем соглашался, однако порой Ширах своей "увлекаемостью" и этих двоих ставил в тупик. Так однажды он (с трибуны) произнес буквально следующее: "Годы молодости дарят молодым многие часы разнообразного счастья. Но только с вами, мой фюрер, немецкая молодежь способна познать в этой жизни подлинное наслаждение".
Геббельс все же недаром называл Шираха "любителем тупых афоризмов". "Понимающий в искусстве" Ширах создал своего рода новый жанр, я бы назвала его "маршовка" - производное от слов "марш" и "речевка". Дети ходили строем, чеканя шаг и вколачивая в свои головы такие, к примеру, слова:
Адольф Гитлер, ты лучший из людей.
Ты наш бог и спаситель.
Ты сила, ведущая в бой.
Ты наша воля и мужество.
Твоим именем клянутся герои.
Слава тем, кто падет за тебя…
И в таком духе, до трех десятков строк. Что же касается афоризмов, то вот несколько, на разные случаи жизни.
"Юность не признает властей, только вождей".
"Там, где прошел один, не осталось и следа, но каждый увидит, где прошла тысяча".
"Интеллигенты хотят преимуществ для себя; правдивые знают только обязанности".
"Мы ценим то, что доставляет трудности".