В начале пути даже гитлеры бывают наивны!
19
Революция - это уравнение со многими неизвестными, и, чтобы пытаться его решать, нужно знать формулы. У путчей тоже свои законы. Вот один из них: всё решают первые десять-двенадцать часов.
За это время, начиная с вечера 8 ноября, Адольф Гитлер не издал ни одного приказа, не занял ни одного правительственного здания… В ночь на 9 ноября вождь занимался отработкой пасов или поз для завтрашних речей, и входившие к нему соратники заставали своего лидера то в мучительной позе руны уруз, когда согнутая спина должна быть горизонтальна полу, а кончики пальцев почти его касаться, то в динамике руны альг, напоминающей хлопанье крыльев, то сосредоточенным в молельной позе руны дагаз. Хотя это лишь то, что видели, и, возможно, в таком важном деле Гитлер выстраивал верные формулы. В эту ночь один Рем попытался действовать: он силами небольшого отряда окружил военное министерство колючей проволокой, выставил пулеметы, а у входа приказал дежурить знаменосцу - Генриху Гиммлеру с черным штандартом СА. Однако на рассвете к министерству начали стягиваться полицейские подразделения, и штурмовики сами оказались в кольце.
А в это время машины с арестованными Гессом министрами петляли по лесной дороге, забираясь все выше в горы. Гесса мучили дурные предчувствия, его раздражали равнодушные физиономии задремавших чиновников, которые, видимо, решили, что все это хоть и плохая, но все-таки игра. До лыжной базы в Бад-Тельце, где Гесс решил спрятать своих заложников, оставалось еще несколько миль. Гесс приказал остановить машины и вывести министров. Он минут пять ходил среди деревьев, своим видом показывая, что подыскивает подходящие ветки, способные выдержать вес человеческого тела. Потом велел всем вернуться в машины и ехать дальше. Министры больше не дремали, на их лицах появилось напряженное выражение. Гесс снова приказал остановиться. И снова начал искать подходящие деревья. В свете фар министры видели, как он и еще двое парней его отряда пробуют ветки, перекидывая через них веревку. Это повторялось несколько раз. Гесс и его ребята так увлеклись своей зловещей игрой, что сбились с дороги, а тут еще одному министру стало плохо с сердцем. Гесс приказал остановить машины, и сам отправился вперед, на разведку. Он проплутал по лесу несколько часов, нашел какой-то домик, долго разговаривал с перепуганными хозяевами, а когда все же вернулся, машин на месте не оказалось. Ребята удрали обратно в Мюнхен - не то испугавшись ответственности, не то по каким-то иным причинам. Гесс остался в лесу один. Когда рассвело, оказалось, что место ему хорошо знакомо по университетским туристическим походам: отсюда было рукой подать до виллы одного из членов "Туле". И Гессу ничего не оставалось, как направиться к нему. Было утро. Розовую дымку между деревьями прошили солнечные лучи, и мох у подножий сосен сверкал, словно кто-то рассыпал по нему бриллианты. Красиво, величественно, спокойно… И одиноко.
А в Берлине уже всё знали. Фон Кар, отпущенный Гитлером под "слово чести офицера", заверил центральную власть в лице фон Секта, что они в Мюнхене справятся с путчистами собственными силами, и фон Зайссер отдал приказ полиции. В "Бюргербройкеллер" поняли, что все уже идет не так, что их предали, что хотя несколько сотен мюнхенцев и собрались на Мариенплац, но серьезной поддержки нет и ждать ее неоткуда. Гитлер рвался на площадь выступать с речами, но Людендорф, хладнокровно и обреченно ждавший развития событий, на которые не мог повлиять, сказал, что болтать больше не о чем, нужно собрать все силы и пройти маршем по городу, чтобы хотя бы продемонстрировать реальную силу СА.
Гитлер и Геринг уныло согласились. Около полудня штурмовики выстроились в колонну и двинулись к Мариенплац. Впереди шли Гитлер, Людендорф, Геринг и Штрейхер. На Одеонплац трехтысячную колонну встретил полицейский отряд из ста человек. Гитлер попытался их агитировать; он стал в балетную позу руны ас, но не успел и рта раскрыть, как раздались выстрелы. Шестнадцать штурмовиков упало замертво; телохранитель Гитлера Ульрих Граф, следуя инструкциям Гесса, навалился на вождя всей своей двухметровой тушей и вжал в мостовую. Рядом лежал белый, как бумага, с выпученными глазами Геринг: кровь текла у него между ног. Трудно сказать, вели ли полицейские прицельный огонь или просто дали залп, но ни одна пуля не задела Людендорфа, и он продолжал идти, насмешливо кривя губы, сквозь ряды полицейских, которые опускали оружие и расступались перед этой крупной прямой фигурой в стальном шлеме - одинокой и трагикомической. Так он шел бы и шел неведомо куда, если бы кто-то из полицейских чинов не предложил ему сесть в машину, чтобы отвести домой.
Гитлера тоже куда-то увезли. Большинство штурмовиков, не услышав приказов, не сделав ни одного выстрела, растерянно озирались: что это?! неужели всё?! "Какое поражение! Какой позор!" - читалось в глазах у всех. Это было 9 ноября.
А уже с 10-го начался перевертыш: кровь, смывшая позор, окрасила поражение в цвет победы. Первой, настоящей, потому что теперь они были мученики; теперь о них узнали.
20
В 1920 году путчисты во главе с Каппом, Эрхардом и Людендорфом сумели занять Берлин, выгнать оттуда действующего президента, образовать свое правительство и продержаться неделю. В 1923 году нацисты во главе с Гитлером смогли только пошуметь в течение суток и быстро были распиханы по тюрьмам, госпиталям и моргам. И все же первый путч провалился потому, что против него на едином вздохе поднялся народ - рабочие, увидевшие в капповцах смертельных врагов. А вот в нацистах немецкие рабочие врагов не разглядели - бросив лозунг "социализм без гражданской войны", Гитлер многих сумел обмануть. Поразительно точное объяснение этому дал Эрнст Тельман, который еще в январе 1924 года писал: "У Германии появился смертельный враг; его имя национал-социализм. Он одет в рабочую робу и говорит корявым языком улиц. Он прост, сердечен, в меру сентиментален, в меру суров. Он романтичен и прагматичен. Он истинный немец. …Только что, перед всем миром, - продолжает Тельман, - была разыграна трагедия русской гражданской войны, но господин Гитлер обещает бескровный социализм, - немецкий бескровный социализм, - а такой штуки у нас еще не пробовали. Скажу вам так, товарищи: если такой социализм возможен, то лишь в будущем. А пока я скажу вам - что произойдет: социализм господина Гитлера не будет бескровным и немецкая кровь прольется на фронтах новой мировой бойни".
Суд над путчистами начался в феврале 24-го года. Судьи настолько симпатизировали обвиняемым, с таким вниманием выслушивали длиннющие монологи Гитлера, так откровенно хихикали над его ироническими замечаниями по ходу разбирательства и вынесли такие мягонькие приговоры, что подытожу весь этот фарс словами журналиста из "Таймс": "Этот суд, во всяком случае, доказал, что заговор против германского государства не считается в Баварии серьезным преступлением".
1 апреля был вынесен приговор: Людендорфа оправдать, Рему - 15 месяцев и отпустить под залог; Гитлеру и еще троим - по пять лет, но сразу намекнули - меньше чем через год выпустят. Гесс, который вернулся из Австрии и сдался властям, получил полтора года. Суд выполнил его просьбу - отправить в крепость Ландсберг, где уже отбывал срок Гитлер. Удивительное дело - ни один из тех министров, над которыми он от души поиздевался, угрожая повешением на деревьях, не дал против него показаний.
Крепость Ландсберг представляла собой несколько больших старинных зданий, окруженных садом. Как Гитлер с компанией в ней устроились? Послушаем Гесса.
"Итак, я здесь устроился вполне счастливо, - пишет он матери 16 мая, - Отдельные комнаты с хорошей мебелью, отдельные ванные комнаты с современным оборудованием, отношение персонала "почтительное", гулять, купаться в озере сколько душе угодно, любые книги, любые посетители, прекрасное вино… плюс к этому - "время для учебы и милый вид из окна…"". Но счастье Гесса было, конечно, не в этом, а в том, что, как он пишет дальше: "…я могу каждый день проводить с этим замечательным парнем, Адольфом Гитлером". Кстати, эти строчки почему-то постоянно вводят некоторых исследователей в искушение приписать Гитлеру и Гессу гомосексуальные отношения. Иных историков с этой версии просто не своротить! Может быть, они всё никак не доберутся до тюремных архивов, где в одной из книг записи посетителей сказано о нескольких визитах к Гессу его "невесты", студентки Мюнхенского университета Эльзы Прёль, один из которых длился… двое суток! Почему так долго? А по медицинским показаниям, то есть в связи в "психической угнетенностью" заключенного Рудольфа Гесса. Чтобы уж совсем прояснить дело, скажу, что результатом этих визитов стала беременность Эльзы. От ребенка она избавилась, и оба были за это наказаны и смогли родить сына только в 1937 году.
Гесса часто навещал и Карл Хаусхофер. Гесс буквально изводил своего учителя разговорами об Адольфе. Но Хаусхофер никак не расставался со своим скепсисом по поводу "бонапарта из пивной", и однажды сказал Гессу и Грегору Штрассеру следующее: "Ваш друг никогда не произведет впечатления на мало-мальски образованных людей, пока не возьмется за перо".
Идея усадить Адольфа за письменный стол особенно понравилась Штрассеру, которого Гитлер донимал бесконечными речами. Штрассер предложил ему написать "мемуары" и даже придумал для них название - "Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости".
Из комнаты Гитлера вынесли два кресла и поставили вместо них письменный стол. Гитлер усадил за него Эмиля Мориса, а сам продолжал произносить монологи, которые теперь Морис записывал. Некоторые записи Гесс с трепетом показал Хаусхоферу, а тот неожиданно отнесся доброжелательно, даже сам переписал несколько абзацев, чтобы продемонстрировать образец нужного стиля. Гесс взялся редактировать. В общем, дело пошло.
21
"В истории каждой страны бывают такие времена, когда порядочные люди не могут процветать, потому что порядочность оскорбляется на каждом шагу самим устройством социальной жизни. . Порядочность требует защиты. Но что такое защита рядовым человеком своей порядочности от оскорбляющего ее режима? С точки зрения режима такая защита всегда есть нападение, и Пресвятая Дева, как это забавно выглядит: порядочность тихим голосом говорит режиму "нет", и режим стотысячным хором клевретов поднимает жуткий визг, точно свинарник перед большим забоем".
Это Гесс пишет родителям из Ландсберга в 1924 году, под "порядочностью с тихим голосом" подразумевая, видимо, себя, а вот по поводу "жуткого визга" - это я не знаю о чем: немецкие газеты, например, высказывались о заключенных Ландсберга с сочувственным интересом, именуя их "узниками чести". Да и сам Гесс в следующих письмах дает такие идиллические картинки их с Адольфом "заточения", что становится понятной одна фраза, которую, по словам Гесса, как-то раз произнес Гитлер: "Свои самые по-человечески счастливые дни я провел в тюрьме". Что это за род счастья, и в чем оно состояло? Думаю, в том, что впервые в жизни после смерти матери об Адольфе Гитлере кто-то настырно заботился. Здесь проявился парадокс его характера: диктатор и насильник по природе сам желал насилия над собой в частной жизни. Орал, ругался, называл себя "негром умственного труда", а Гесса-плантатором, однако продолжал работу над книгой. Под давлением Гесса бросил курить, кое-как научился плавать, хотя патологически боялся воды. Позволял втискивать свою богемную разбросанность в жесткий каркас распорядка дня. И уж Гессом-то, во всяком случае, был вознагражден. Это случилось в феврале 24-го. Гитлера посетила небольшая делегация рейнских нацистов, и Гесс впервые, желая придать значимость Адольфу в глазах, как он пишет, "малознакомых товарищей", обратился к лидеру партии не с банальным "герр Гитлер", а отстраненно-торжественно - "мой фюрер".
Все это "счастье", однако, близилось к завершенью: весной 24-го на выборах нацисты набрали аж 2 миллиона голосов и получили 32 места в Рейхстаге. В феврале 25-го запрет с НСДАП был снят, а это значило, что нужно вытряхиваться на волю и начинать разгребать авгиевы конюшни штрассеровского социализма, загадившего партию, восстанавливать газету, печатать книгу, драть глотку, кланяться власть имущим, флиртовать с рейхсверовцами, в общем, самоутверждаться.
Никакой радости при выходе из Ландсберга у Гитлера никем замечено не было. За порогом тюрьмы дожидалась его тягомотная история, "кротовая работа" - с 25-го по 32-й год - следующие семь лет, подготовившие взрыв всего того, что в первой трети XX века еще именовало себя "устоями".
Глава 2
Говорящий архив
Подковерная олимпиада
"Мы банкроты, и планы наши людоедские. Ты, как никто, знаешь это, - писал 3 июля 1936 года Альбрехт Хаусхофер заместителю фюрера Рудольфу Гессу. - Накладные бицепсы и маска человеколюбия для олимпиады? Хорошо, я приеду… чтобы увидеть мою Германию в этой маске… может быть, в последний раз".
Альбрехт Хаусхофер, сын знаменитого геополитика и близкий друг Гесса, был прекрасно осведомлен и о тяжелом экономическом положении Германии к лету 36-го года, и о подлинных планах Гитлера по "выкачиванию из Европы еврейской крови" и завоеванию мирового господства. Знать-то знал, однако в конце июля приехал-таки в Германию, чтобы, по его словам, включиться в "олимпийские игры". Именно так - в кавычках и с маленькой буквы, поскольку речь шла не об открытых состязаниях спортсменов, а о подковерной возне сильных мира сего.
К началу августа, вслед за официальными делегациями, состоящими из улыбчивых атлетов и прыгуний, а иногда и опережая их, в Берлин начали во множестве прибывать озабоченные и малозаметные личности с дипломатическими паспортами из Британии, Франции, Восточной Европы… Французы и чехи, всего год как подписавшие договоры о взаимопомощи с СССР, все круче разворачивались в сторону Германии; Польша, заключив с Германией договор о дружбе, уже желала прямых гарантий против СССР; у Румынии были свои планы на будущее, у Югославии - свои. Здесь, в Мюнхене, по-настоящему работали не дипломаты, а их "агенты влияния": под видом коммерсантов, деятелей искусства, туристов - присматривались, принюхивались, строили друг другу глазки.
У Германии к Европе был свой главный интерес - финансы. Не столько торговые договоры и разные выгодные коммерческие сделки, сколько кредиты и займы.
"Занимайте, занимайте - где только и сколько можно!" - прямо требовал Гитлер. "Занимайте! - вторил ему Геринг, только что назначенный ответственным за выполнение "Четырехлетнего плана". - Нам не нужен мировой рынок, а на европейском мы скоро сами будем решать, кому и какие проценты выплачивать". Прозрачно сказано!
Иными словами, в дни Берлинской олимпиады подковерная возня ожидалась большая, и пота в ней было пролито не меньше, чем на олимпийском стадионе.
Особенно настойчиво европейские "засланцы" домогались заместителя фюрера Рудольфа Гесса, как человека, имевшего влияние на вождя. Гесс же сосредоточился на главном: Британия!
"После подписания англо-германского морского соглашения путь к дружбе открыт, - прямо выражал он свою идею фикс, - Англия и Германия должны поделить сферы влияния и править миром вместе".
1 августа на церемонии открытия, стоя справа от фюрера, Рудольф Гесс посматривал на трибуну почетных британских гостей, среди которых находился молодой член Британского парламента маркиз Клайдсдейл, входивший тогда в круг молодых друзей Черчилля, будущий герцог Гамильтон. Этого блестящего авиатора называли "летающим маркизом", а еще-"боксирующим маркизом", поскольку он был чемпионом Шотландии в среднем весе. Английские историки хором утверждают, что ни на одном светском рауте в дни Берлинской олимпиады Гесс и маркиз Клайдсдейл ни разу не встречались. И на этом основании делают вывод, что они не встречались вообще. Как будто можно встречаться только на раутах! Однако в 41-м, когда после перелета Гесс уже находился в английском плену, и немцы, и англичане, пытаясь объясниться, официально поведали миру, что знакомство состоялось именно во время Берлинской олимпиады. Об этом свидетельствовал и Карл Хаусхофер. Он же и дал показания перед Нюрнбергским трибуналом, что сводником в этом деле выступил его сын Альбрехт - тот самый, что приехал в Германию, чтобы в последний раз увидеть ее в "маске человеколюбия".
"…Свернув с Унтер-ден-Линден, в честь олимпиады очищенной от лип и антисемитской пачкотни, мы направились к Бабельсбергу. Мой друг (Гесс. - Е.С.) выглядел озабоченным; казалось, рассказ нашего гостя (маркиза Клайдсдейла. - Е.С.) о гималайской экспедиции мало его интересовал…"
Гесса, конечно, интересовали Гималаи, однако в тот день, 3 августа, он был озабочен тем, как бы отделаться от "охраны", или "гиммлеровского хвоста", который с 33-го года намертво прирос ко всем вождям и отцепить который было не в их власти. Можно было только попытаться обмануть, перехитрить эту "охрану", что Гесс и проделал, поскольку уже имел навыки в подобном деле. Альбрех Хаусхофер с юмором описывает, как в результате "маневра" они втроем оказались в какой-то "забегаловке" на окраине Бабельсберга, где "можно было затеряться среди накачанных пивом работяг". Шпиономания уже распространилась по Германии, и, услышав английскую речь, "накачанные пивом" проявили бдительность и, приняв компанию за английских шпионов, едва им не накостыляли. Маркизу пригодились его боксерские навыки; неузнанный заместитель фюрера тоже дрался за двоих, поскольку, как пишет дальше Хаусхофер: "я был парализован припадком нервического смеха".
Но несмотря на приключение, дело было сделано: Гесс и Клайдсдейл договорились о "сотрудничестве в деле сближения великих держав", которое будет развиваться еще пять лет и выльется в тот самый знаменитый полет Гесса в Англию.
Хаусхофер познакомил Клайдсдейла и с Герингом. Под шум олимпиады британскому гостю были устроены экскурсии на аэродромы Люфтваффе - Добериц и Штаакен; Геринг откровенно делился своими планами с англичанином, показывал секретные разработки Технического отдела.
Думаю, оба они - и Гесс, и Геринг - в 36-м году еще страдали комплексом неполноценности людей, недавно пришедших к власти и пытающихся "надувать щеки" перед знатным британцем, иначе они бы придержали языки, особенно Геринг.
У герцога Гамильтона со временем сформировались собственные представления об интересах Британии, вошедшие в непримиримое противоречие с планами Геринга и Гесса. И если у Геринга хватило чувства самосохранения не высовывать носа за пределы рейха, то Гесс, в 41-м году, совершая ответный визит вежливости к герцогу Гамильтону, вместо дружеских объятий попал прямиком в руки британских спецслужб.
К сведению читателя: Альбрехт Хаусхофер был расстрелян СС в апреле 1945 года в тюрьме Моабит.